Страница 19 из 180
И все данные раскопок подтверждают как раз исключительную роль Новгорода как торгово-ремесленного центра.
В том числе и данные, содержащиеся в берестяных грамотах. И в немецких источниках, ибо именно этот, «утонувший в болотах» Новгород был членом Ганзейского союза, и об этом есть многочисленные документы из архивов Любека, Бремена, Гамбурга, Дерпта…
Или вот еще один перл. Авторы «сенсационной» книги готовы выдать за невероятное открытие результаты восстановления облика Тамерлана по черепу М. М. Герасимовым.
На самом деле европеоидность Тамерлана никого не способна повергнуть в удивление, кроме самого последнего невежды. Всем известно, что в числе племен Центральной Азии было много европеоидных; а если даже Чингисхан и был ярко выраженным монголоидом, то после многих поколений женитьбы потомков на тюркских (европеоидных или почти европеоидных) принцессах пра-пра-правнук Чингисхана Тамерлан, естественно, и должен быть европеоидом.
Кстати, одна из кличек Чингисхана звучит как «рыжебородый». Очень возможно, и он имел европеоидный облик, почему бы и нет? Носовский и Фоменко или сами этого не знают, или, попросту говоря, врут читателю. Предполагая при этом, что сам читатель об этом не имеет ни малейшего представления и поверит решительно чему угодно.
Рассуждения об облике Тамерлана мимоходом вскрывают еще один пункт невежества Фоменко и Носовского. Они всерьез полагают, что существует некий индоевропейский облик. Но языковая группа, язык – это одно, а расовая принадлежность – совсем другое. Наука кое-что знает о существовании индоевропейских языков – но нет такой расы.
На языках индоевропейской группы говорят и скандинавы, и жители Северной Индии.
Без переводчика могут понимать друг друга ярко выраженные монголоиды – якуты и такие же ярко выраженные европеоиды – турки.
Авторы приписывают профессиональным историкам, научному миру желание видеть Тамерлана непременно ярким монголоидом [30, с. 207]. Но это лишь один из многих случаев, когда они приписывают научному миру совсем не то, что на самом деле готовы отстаивать ученые.
Кстати, при обсуждении европеоидности Тамерлана авторы вступают в дикое противоречие с самими собой. Только что, буквально несколькими страницами выше, у них слово «монгол» означало «великий», – так сказать, самоназвание для верхушки высосанной из пальца империи. Теперь же оказывается, что монгол должен иметь строго монголоидную внешность… Где логика?! Где следование своей собственной выдумке?!
Еще раз повторюсь. Авторы или совершенно не владеют предметом (даже в пределах выпускника средней школы), или сознательно врут.
У читателя может сложиться впечатление, что я сознательно вырвал самые нелепые, самые абсурдные утверждения авторов, невероятно преувеличил и раздул, а остальная часть книги выглядит несравненно приличнее. Но это не так. В том-то и дело, что я привожу вполне типичные примеры. Каждый может набрать свою пригоршню ничем не подтвержденного бреда… я хотел сказать – гипотез…
Я выбрал только то, что мне оказалось чуть-чуть интереснее остального. По личному вкусу.
Не стану притворяться, будто мне так уж непонятна причина появления творений Носовского и Фоменко. Все духовные, все интеллектуальные революции сопровождались гротескными, нелепыми тенями. Ибо всякое новое знание позволяет двигаться и вверх, и вниз. Культурный взлет Рима в I веке до Р. X. породил не только Цезаря, Августа и Мецената, но и торговца рыбой, пытающегося прослыть философом и меценатом.
Культ разума, создание в Англии Королевского научного общества сопровождалось появлением Ньютона и Левенгука, а заодно – паркетного шаркуна, смешного напудренного развратника, почувствовавшего себя свободным от пут придуманной попами морали.
Интеллектуальная революция рубежа XIX и XX веков привела в мир станционного телеграфиста, разыгрывающего сверхчеловека перед уездными барышнями.
Мы живем в эпоху научной и культурной революции.
На глазах меняется представление о границах возможного и невозможного, мыслимого и немыслимого. Изменяется картина мира в целом. Казавшиеся бесспорными истины ставятся под сомнение. Раскопки Т. Хейердала, В. Массона, Дж. Мелларта, Н. Дженкинс, А. В. Арциховского изменяют наше отношение к прошлому.
На этом фоне мелькают свои гротескные тени. Те, кто встает на цыпочки, пытаясь встать в ряды тех, кто способен совершить интеллектуальную революцию. Люди, из всего кипения научной жизни усвоившие одно – что никто ничего не знает, что каждый имеет право думать, как он хочет, и что путь к успеху – врать как можно более лихо. Но у поклонников Блаватской есть хотя бы свой священный авторитет – сама Блаватская. Авторы книги вынуждены быть сами себе таким авторитетом.
Любимый аргумент воинствующего невежества – что научный мир не может с ним спорить. В определенной степени – и впрямь не может. Попробуйте вести полемику с психом, всерьез утверждающим, что земля плоская. Или что насекомые и мыши могут сами собой самозарождаться из грязи и пыли. Или что вся история человечества была историей борьбы классов. Тут главная трудность будет не в том, чтобы понять неверность и даже бредовость слов оппонента.
Проблема в том, чтобы хоть как-то соотнести произносимое оппонентом и известное специалистам. Чтобы найти ту плоскость, в которой вы вообще можете о чем-то говорить и хоть как-то понимать друг друга.
Перлы Носовского и Фоменко невероятно трудно рецензировать, и не потому, что их аргументация серьезна, а приводимые доказательства неопровержимы. Дело в другом…
Во-первых, спор предполагает хотя бы сравнимые весовые категории. Владение хотя бы некоторыми общими знаниями. Спор профессора со студентом возможен все-таки, в основном в учебных целях. А тут такая бездна невежества, что и с семиклассником сравнить непросто.
А как прикажете хоть что-то объяснять человеку, не владеющими самым элементарным материалом?! Ты ему скажешь: «На Ярославовом дворище было найдено…» А он выпучит глаза: «Так ведь Ярославова дворища нет?!».
Во-вторых, ученые, как правило, люди занятые. Тратить время на споры с фоменками и носовскими им попросту не интересно. И я не стал бы тратить время, не будь нужды написать эту книгу.