Страница 3 из 12
– Пощади меня, отважный господин! Ну зачем тебе лабаэла?! Её же никто у тебя не купит, на ней же уметь надо! А мне без неё никак, я без неё насмерть пропаду совсем! Это есть жизнь моя! Ради всех Восьми Миродельцев! Ну пожалуйста!!!
– Мне в хозяйстве всё сгодится.
Волна ненависти накрыла Матаная. Это сильное чувство вытеснило из его сердца страх, и даже осторожность. Он подобрал толстый сук, который приглядел ещё со вчерашнего дня на всякий случай, и стал тихонько подкрадываться. Тать стоял спиной и был увлечён своей работой. Его жертва тоже заметила Мата только в самый последний момент, и, к счастью, успела лишь немного расширить глаза.
– Давай сюды!!! Вещей не жалей, будешь целей!
Последние слова заглушились треском дерева по макушке.
Однако Матан недооценил мужика. Он не рухнул как подкошенный, как поступил бы на его месте любой другой, а лишь выронил топор и повернулся всем корпусом к обидчику.
Страх вернулся к Матану, в форме ужаса. Стимулированный этим чувством, он опять трахнул разбойника, уже по лбу. Тот всё еще не вполне успел разобраться в ситуации, помотал башкой и попытался поправить маску, поскольку она съехала и закрыла ему обзор. Тут он получил удар обухом по темени. Это отважный менестрель успел подобрать топор, и не оплошал.
Тать взревел и разорвал непослушную маску. Открылась круглая конопатая харя с мелкими глазками и носом-пуговкой. Харю искажала звериная ярость. Жуткое зрелище!
Матан запаниковал. В отчаянии он со всей дури хватил грабителя суком по уху, уже не надеясь на победу. Однако вышло так, что в тот же момент по другому уху его огрел музыкант. На сей раз мужику хватило.
Победители одновременно посмотрели на распростёртое тело. Потом друг на друга. На глаза трубадура навернулись слёзы, и он неудержимо захохотал. Это оказалось заразительно, и Матан тотчас к нему присоединился.
Успокоиться никак не получалось. Истерику смог остановить только поверженный грабитель, начав охать и пошевеливаться. Враз мобилизовавшийся Матан немедленно подскочил к нему и снова отключил обухом топора по макушке.
– Что делать будем? Не убивать же его.
– Вообще-то убить правильнее всего было бы. Сможешь?
Матан представил себе ЭТО.
– Нее!!! Давай сам! Только я отойду.
– Да я как-то… Может, хоть ноги отрубишь? Хоть одну?
– Нет. Давай его лучше свяжем.
– Чем его свяжешь-то? Вон какой колосс – маску кожаную как лопух разодрал.
– Так его ремнём.
– Одного ремня маловато будет. Можно ещё из его костюма ремней наделать.
Так и поступили. Штаны у татя оказались из замечательно прочной толстой кожи. А вот куртка подкачала – на вид толстая и добротная, оказалась гниловатой и ненадёжной. Только зря вещь порезали. Впрочем, хватило и штанов. Ещё и верёвку нашли в воровской котомке. Оттащили поглубже в лес, чтоб людей не смущал. В рот туго забили специально вырубленный колышек.
Ещё в котомке обнаружилось: три котелка, семь ложек, четыре ножа и четыре огнива, янтарные бусы и серебряные серьги, серп, две глиняные чашки, ключ от чего-то, шесть пустых горшков, бритва, зеркальце, костяной гребешок, большой кусок мыла, деревянная чесалка для спины, пара башмаков, деревянная и глиняная кружки, шерстяной колпак, горшочек мёда, большой куль семечек, девять чьих-то лепёшек, Матанова лепёшка, все четыре его пахата, ещё шестьдесят четыре чьих-то, Матанов нож, огниво, котелок и кружечка, кувшинчик от кленовой кислушки и ещё пять серебряных башелей!
Матан сразу же заявил, что всё своё заберёт, потому что это его. Музыкант сказал, что тогда он заберёт всё остальное. Если он, отважный добрый молодой человек, в этом не нуждается, не оставлять же всяким проходимцам. В-общем, всё грабительское тоже поделили по-честному.
Дальше пошли вместе. Менестрель, которого, оказывается, звали Трепиль, вообще-то направлялся в Шаню на ярмарку, где рассчитывал подзаработать. Но выслушав Матанову историю, поменял свои планы, и стал проситься в попутчики. Ни на какую долю он не претендовал, но желал участвовать в столь интересном приключении. «Менестрель всюду ищет экстраординарных событий и возвышающих душу удивительнейших чудес, чтобы, перетопив их в горниле своего пышущего пламенем поэзии сердца выковать сверкающих бриллиантов трогательных баллад и мерцающих жемчужин сонетов для назидания и умиления» – именно такими словами Трепиль объяснил свою заинтересованность. Себя самого же процитировав. Матан нисколько не возражал, даже напротив, воодушевился. Вдвоём сподручнее, да и музыкант ему понравился.
Трепиль был пузатеньким пожилым дядькой лет сорока, очень располагающим и общительным. Вся его жизнь проходила в странствиях, поскольку недалёкая и неблагодарная публика худо-бедно платила лишь первое время, а потом бессовестно переставала интересоваться великим искусством. Опытный путешественник, он сразу же указал Матану, где тот ошибся с дорогой. Чтобы попасть в Мубарз, как Матан собирался, надо было ещё два дня тому назад свернуть по незамеченной дороге, которая вскоре должна была вывести на большак до него. Но поскольку было нужно не в Мубарз, а в Крекен, то можно пройти обратно всего полдня, и там как раз есть малоприметная тропка, которая выведет на дорогу до столицы. Причём так получится даже ближе.
Тропинка, оказывается, отходила как раз от озера, в котором Матан так славно разжился раками. Солнце уже шло к закату, и Мат предложил здесь же заночевать и снова поесть их от пуза. Но Трепиль уговорил его пройти ещё немного и переночевать в небольшой деревеньке, «в тепле и уюте, под надёжной крышей над головой и с животами, набитыми добрыми деревенскими харчами».
Добрались лишь заполночь, на последнем издыхании. Деревенька была уж совсем небольшой – три избушки, далеко друг от друга отстоящие. Постучали в ближайшую. Дверь после долгих переговоров открыла старушка, маленькая и сухонькая. Вид у неё был недовольный, но за стол посадила и где спать определила.
Бабкино жильё было маленьким и неухоженным, но богатым. Самых разнообразных вещей было столько, что все даже не помещались в сундук, и были просто свалены кучей в углу. Кружки на любой вкус стояли на полке друг на друге, и их хватило бы на большую свадьбу. Стопка мисок по высоте не слишком отличалась от самой бабушки.
Хозяйка выбрала из кучи подходящий по размеру и качеству котелок и поставила вариться картошку в мундире. Уставшие путники наконец смогли сесть и расслабиться. Старушка подождала пока постояльцев как следует разморит, хитро сощурила маленькие глазёнки и завела разговор об оплате:
– Что, люди добрые, чем за харчи да ночлег расплачиваться думаете? Не обидите ли гостеприимную бабушку?
– Да как такое можно, матушка?! Да мы вам и трёх пахатов не пожалеем. А можем даже свой топор отдать. Вещь добрая, полезная, и стоит немало.
И как только Трепиль произнёс эти слова, Матан вытащил топор из-за спины и выложил перед бабкой.
Это предложение приятели придумали заранее. От разбойничьего топора, который из жадности тоже прихватили, вскоре решили избавиться. Топор был плох и не особо нужен, зато очень неудобен в переноске. Огромный и тяжёлый, он не лез в узелок, ужасно мешал за поясом и всё норовил выпасть, оттягивал руки. За вечер дурацкий топор совсем достал Матана – так уж получилось, что тащил его именно он. Тем не менее он стоил куда дороже трёх пахатов. Которые тоже были очень неплохой платой за постой в деревенской избе.
На топоре остановимся отдельно. Он был криво откован из отвратительной стали, и формой своей походил более на колун. Был не особо остёр, и нормально заточить его тоже не представлялось возможным. На топорище сидел надёжно, хоть об этом можно было не беспокоиться. Топорище заслуживает отдельного внимания. Корявое и толстое, оно плохо обхватывалось пальцами. Но удивительно было не это, а то, что оно почему-то было сделано из вяза. Древесина вяза очень прочная, но ужасно тяжёлая в обработке. Волокна его самым причудливым образом перекручены между собой, буквально завязаны узлами. Не было инструмента, который справлялся бы с вязом достаточно эффективно. Получалось лишь помаленьку отковыривать дерево маленькими стружками, или же шлифовать. Поэтому вяз использовали лишь иногда для самых ответственных изделий да для изящных вещиц – полированный вяз красив, с перламутровыми переливами, розовый с тёмно-серым. Делать топорище из такого материала было по меньшей мере странно.