Ты и Я

Она глубоко вздохнула, всем своим видом показывая, что объяснения – не её конёк. С ноткой печали, театрально понизив голос, произнесла:

– Мужчинам всегда подавай объяснения… Увы, родной… Я говорю то, что чувствую. – Она немного склонилась к нему, приобняла и закончила: – Понравилась мне твоя Ленка, по-нра-ви-лась!..

Сидя в своём кресле и устремив взгляд за окно на темнеющее небо, он улыбнулся, вспоминая матушкин вердикт, выведенный чеканным тоном: «По-нра-ви-лась!». Тогда виду не показал, но в глубине души обрадовался, как мальчишка. И хотя не очень понял, что она имела в виду, говоря о Ленке, всё равно было хорошо. Будто маленькая гирька свалилась с сердца, и оно опять стало биться легко и свободно…

– Конечно, понравилась! – Непроизвольно произнесённая фраза нарушила плотную тишину комнаты. – Она не может не понравиться! – добавил, обращаясь к заоконному миру. Поднял бокал и, чокнувшись с окружающим пространством, закончил коротким тостом:

– За нас!

Ленка понравилась не только творческой натуре его родительницы. Его друзья, ну или по крайней мере те, которых он считал друзьями, близкими людьми, после знакомства с ней, каждый по-разному, но выразил своё одобрение. Один институтский товарищ, уже неоднократно попробовавший узы Гименея на прочность, с какой-то затаённой грустью признался: «Ну и дурак же я! Постоянно увлекаюсь какими-то манекенами… А, надо бы вот таких, живых, как твоя Ленка, искать, находить и любить…»

Он и сейчас, и раньше, не единожды признавался сам себе в том, что восторг, вызванный в сердцах его друзей после знакомства с Ленкой, им самим воспринимался неоднозначно. С одной стороны, такое признание где-то льстило, рождало ощущение гордости, а вот с другой….

С другой стороны, многие восхищенные взгляды друзей-приятелей на его избранницу ему совсем не нравились. Частенько проскальзывало опасение, что кто-то может захотеть вклиниться в их тесный союз и попытаться примерить на себя его счастье. Понимал, конечно, абсурдность этих опасений, и даже мыслей таких, но деть эту обеспокоенность никуда не мог.

Наверное, это обстоятельство и послужило причиной тому, что они почти отказались от дружеских посиделок, совместных походов по ресторанам и поездок в отпуск большой компанией. По правде сказать, он отказался, а Ленка, понимая его душевные терзания, лишь молча согласилась с принятым им решением.

Со временем он понял, что не ошибся. Ему было уютно и комфортно жить в тесном, маленьком мирке вместе с ней; он мог часами смотреть на её мелькающую по дому фигуру, вечно чем-то занятую; особенно согревал тот факт, что он может в любую минуту подойти, обнять её, заглянуть в любимые глаза, поговорить о чем-нибудь важном или, наоборот, несущественном, и чувствовать, что она полностью принадлежит ему, а он – ей…

Отставив недопитый бокал, он с хрустом потянулся в кресле. Да, можно сказать, что он почти полностью счастливый человек. Единственное, что мешало убрать это не нравящееся слово «почти», так это её рабочие отъезды и отсутствие законодательного свидетельства их любви и верности. Он однажды попытался донести до неё свою невозможность быть полностью счастливым из-за этих двух пунктов, но она лишь рассмеялась в ответ, цитируя своего любимого Козьму Пруткова, принесшего, как известно, в мир умные мысли в краткой форме: «Хочешь быть счастливым, будь им!».

Вот так вот… Один умник напишет, другая начитается, а он – страдай…

Покинув своё уютное кресло, зашагал по комнате. Перебирая в голове возможные варианты занятия себя в этот одинокий вечер, ни к чему толковому не пришел. Читать не хотелось, смотреть за жизнью других, уткнувшись в телевизионный экран, тоже. Настойчивое урчание в животе определило планы.

«Пойду пожую чего-нибудь, да спать залягу».

Энтузиазма эта мысль не вызвала. Есть на самом деле хотелось, но идти в пустующие кухонные владения не очень. В Ленкино отсутствие кухня казалось ему самой тоскливой частью квартиры.

С шумным вздохом принуждающего себя человека побрёл по широкому и тёмному коридору. Ощупью нашел дверную ручку, приоткрыл дверь. Щёлкнул настенным выключателем, прищурился от обилия вспыхнувшего электрического света. Обошёл вокруг небольшого обеденного стола, направился к холодильнику.

Ленка, уезжая, всегда старалась приготовить ему, хотя бы на первое время, что-нибудь вкусненькое. И на этот раз большой белый шкаф был забит до отказа. Инспектируя взглядом содержимое холодильника, он вынул наугад два контейнера, выставил их на стол.

– Угу… Здесь салат… а тут у нас… котлеты. – Удовлетворительно хмыкнув, уселся ужинать.

Жевать в сплошной тишине стало как-то скучно. Он оглянулся в поисках телевизионного пульта, решив, что ужин на пару с какой-нибудь спортивной передачей будет веселей. Дотянувшись до лежащего на своём обычном месте пульта, взял, нажал кнопку.

Большой экран, установленный почти под потолком, призывно засветил мягкими тонами и зашумел разнообразными голосами. Он поднял глаза, всматриваясь в надписи игроков на майках и пытаясь определить, кто играет. Даже сразу не заметил прикреплённой к нижнему экранному углу небольшой зеленоватого цвета школьной тетради. Удивлённо уставился, не донеся до рта вилку с насаженной котлетой. Чуть прищурился, разбирая видневшуюся на тетради надпись: «Моему победителю».

Хмыкнул, узнав Ленкин аккуратный почерк. Только она называла его так – победитель. Перевела его имя – Виктор – с латинского и частенько, используя разные интонации, так и обращалась к нему. То нежно шептала ему «Ты мой победитель», то звучным голосом звала зачем-нибудь к себе: «Эй, победитель!», а иногда, редко правда, с тихим вздохом упрекала, качая головой: «Ну ты же победитель…»

«Интересно, что она в этой тетрадке нарисовала?»

Он почему-то был уверен, что там рисунки. У неё было незамысловатое хобби – набрасывать простым, серым карандашом силуэты разных зверей и птиц, карикатурно выделяя в каждом какую-нибудь часть. Говорила, что это не совсем птицы и звери, а черты характера человека. Каждой из таких не совсем обычных фигурок она давала своё название, потом просила его всмотреться и тоже дать своё название. Ну а после резюмировала, есть ли в их названиях совпадения, и если есть, то сколько. Он не очень-то понимал, к чему всё это, считал просто забавной шалостью и искренне удивлялся, когда она, находя в их описаниях схожесть, радовалась и прыгала, будто дитя малое.

«Опять, наверное, напридумала картинок и оставила мне, чтоб не заскучал…»

Он решил сохранить интригу до окончания своего скромного ужина, тем более, что Ленка ещё никогда не оставляла ему никаких развлекалок. Наблюдая за игрой на экране, время от времени переводил взгляд на тетрадку, улыбался, сдерживая желание отставить столовые приборы и вскочить, взять её в руки. Но интрига есть интрига. Хоть какое-то интересное событие в этой одинокой пустоте…

Нарочито неторопливо встал, собрал посуду со стола, тщательно её вымыл. Щелкнул пультом, большой экран погас. Достал интригующий его объект, глядя на него с едва заметной улыбкой.

«Моему победителю».

Открыл зеленоватую обложку и удивленно приподнял брови. Это был текст, а не ожидаемые рисунки.

«Ленка написала мне письмо?! Ну-у, это даже лучше, чем предполагаемые комиксы…»

С тетрадкой в руках вернулся в гостиную, включил мягкое освещение, зажег бра, стоящее рядом с креслом, устроился в нём поудобнее. Вечер перестал быть таким тоскливым и одиноким, спать перехотелось. Наполнил бокал вином и в предвкушении от удовольствия хотя бы и такого общения с Ленкой открыл первую страничку. Аккуратный, буковка к буковке, Ленкин почерк вызвал на его лице улыбку.

«Мой милый победитель, здравствуй!

Ты, наверное, удивлён моим посланием. Я даже представляю себе, как в удивлении изогнулись и красивые брови и нарисовали над переносицей едва заметный маленький треугольник. Целую тебя двадцать два раза в эту фигурку.

Наверное, я понимаю твоё удивление. Ты бы предпочёл живую речь. И мне нужно столько сказать тебе, столько всего важного и необходимого…