Страница 9 из 35
В данный момент Сурков этого делать не собирался. Он выпросил у старшего администратора разнарядку на профилактику прачечных, пообещав, что будет это делать не в ущерб основной работе. Через две недели Сурков уже знал, сколько пара, мыла и воды потребляет прачечная на территории ДРУ. А кроме этого, сколько грешниц стирают и гладят белье и что одну из них зовут Эльза. Получив порядковый номер души, Сурков вошел в историю наказаний, где говорилось, что ангел-хранитель Эльза разжалована в грешницы за служебное несоответствие. Ее перевели из РайСтраха в прачки ДРУ после того, как подопечный ангела-хранителя использовал обратную связь временного континуума. Задача, поставленная ей, с треском провалилась. С Эльзы позорно сорвали крылья, отправив обстирывать грешников на тридцать второй уровень. Наказание не было суровым только из-за заслуг перед Господом. В обширном послужном списке Эльзы значились десятки спасенных от несчастных случаев душ. Эльза бесстрашно боролась за их жизни, а когда это было невозможно — за сами души. Последние четыреста лет Эльза не имела ни одного взыскания. Ее служебная характеристика пестрела поощрениями и наградами от духовных грамот до памятных подарков и медалей. Эльза была кавалером Орденов Девы Марии и Святого Клауса. Ей поручали самые сложные задания, и она блестяще с ними справлялась. Задача, которая пришлась Эльзе не по зубам, исходила из ККнВ. Вся информация, касающаяся задания, была изъята и к истории не прилагалась. Вскользь упоминалось, как на период выполнения задания ангел-хранитель получил грешное тело, что, по всей вероятности, сыграло пагубную роль. Эльза расслабилась и невольно стала соучастником преступления, повлекшим времетрясение.
Дожидаясь Великого поста, Сурков обдумывал свой разговор с Эльзой. Он множество раз начинал диалог, предполагал, что она ответит и как себя поведет, но каждый раз понимал очевидный факт — радостной их встреча не будет.
Общежитие, где находилась Эльза, с натяжкой можно было назвать скромным. Больше подходило слово «убогое», но Суркову эта мысль показалась крамольной. Ему не хотелось плохо думать о стенах, на которые смотрит его экс ангел-хранитель. Почему? Сам он сказать не мог.
— Привет, — очень обыденно поздоровалась Эльза, возникшая на пороге.
— Ждала меня? — предположил Сурков.
— Заходи, — вместо ответа пригласила она.
— У тебя очень мило, — сказал Сурков, оценивая возможность сесть в крохотной комнате.
— А у тебя по-прежнему хоромы, Дон Жуан?
— Я теперь один в двухкомнатном блоке.
Эльза улыбнулась, и в ее чертах промелькнуло что-то от той, земной Эльзы.
— Лицо у тебя, — заметил Сурков, — другое.
— Это мое лицо.
— А-а, — глупо растянул Сурков.
— Я работала ангелом, там свои порядки.
— Я знаю, — перебил Сурков.
— Надо же?— удивилась Эльза. — Тогда будем на равных.
Суркову стало стыдно за то, что он в первом классе струсил прыгать с вышки в реку, за то, что поджог серую кошку, покрасил соседскую парту гуашью и все свалил на Сергея Белякова. За то, что первый раз боялся поцеловать девочку Катю, и когда все же поцеловал... О боже, неужели она знает, что было потом?
— Ты хочешь узнать о комитете? — спросила Эльза.
— Да, и про время.
— Боюсь, что не многое смогу рассказать.
— Что, информация засекречена?
— Секретность — это земное понятие. Здесь тяжело что-либо засекретить. Сам посуди: что может утаить Святой, которого переводят в Ад или наоборот? Все, что касается времени, просто недоступно.
— Значит, я знаю больше тебя.
Сурков подробно изложил, что стало ему известно в архиве ДРУ.
— Поздравляю, — восхитилась Эльза. — Достать такую информацию в Аду непросто. Но это не все. Сам комитет не так уж и недоступен. Его офисы находятся во всех развитых странах, а агенты бороздят времена, наблюдают и контролируют реальность.
— Так они управляют реальностью?
— Нет, конечно, в сферу деятельности ККнВ такие полномочия не входят. Они наблюдают и вмешиваются только в исключительных случаях.
— Как, например, в моем?
— Твой случай особый, но почему ККнВ вмешался, мне до сих пор непонятно. Понимаешь, Игорь, ты не мог быть богатым.
— Почему? — обиделся Сурков.
— Тебе это не дано.
— А как же лотерея? И что значит — не дано?
— Душа у человека так устроена. Это невероятно сложно, и ты можешь не понять, но я все же попробую разъяснить. Понимаешь, душа — это как весы. Весы, но не пружинные, а с гирьками. И пока душа в равновесии, ей ничего не грозит. Это у нас, ангелов, уже глаз наметан, и я вижу душу, вижу, в покое она или нет. Люди, разумеется, об этом не догадываются. Поэтому маются, чего-то ищут, болеют, умирают, но все это — от духовного неравновесия.
— При чем здесь деньги?
— Деньги — это своего рода гири.
— Что же на другой чаше?
— Это я так, для образности про весы, на самом деле все сложнее. Представь себе, на острие иглы поставлена тарелка.
— Ну, видел в цирке что-то подобное.
— Тарелка эта уравновешена различными предметами: богатством, здоровьем, жизненным опытом, тщеславием, добротой, скромностью и кучей других вещей. Все они имеют разный вес и находятся на различном удалении от центра.
— А бывает так, что она падает?
— Бывает. Это у вас и называется нервный срыв. А еще говорят: вошел в штопор.
— Или спился?
— Бывает и такое. Тебе это тоже не грозит.
— Почему?
— Потому что у тебя эта самая тарелочка хорошо сбалансирована. Не нужны тебе деньги, и пить тебе ни к чему.
— Ну, это я могу поспорить. К тому же, если моя тарелочка, как ты говоришь, подогнана, совсем не означает, что на ней не найдется места ближе к центру.
— Найдется, и я не говорю, что при определенных обстоятельствах ты не смог бы разбогатеть. Однако богатство — оно как девица: капризно и разборчиво. Есть люди, которые ему нравятся, к другим оно холодно и равнодушно. Но дело не в личных пристрастиях. Чтобы понравиться богатству — нужен изъян, недостающая часть. Чтобы заработать, тарелочка должна быть с креном, и чем сильнее крен, тем быстрее деньги ее уравновесят.
— А что, и такое бывает?
— Редко, но бывает. Есть люди, которым деньги приносят душевный покой, но чаще они их убивают. Здесь включается принцип маятника. Неаккуратно брошенная на край монета начинает шатать систему. Человек не понимает, чего он хочет и разоряется или заболевает. Чаще всего он заработать не успевает, деньги так влекут, и их хочется так быстро, что душа сваливается, а уж когда она наберет скорость... В общем, на нижние уровни.
— Печальную перспективу ты нарисовала. Однако я вот что не понял, деньги — это добро или зло?
— Ни то ни другое. Деньги — это средство расчетов, чем они по своей сути и являются. Твоя душа состоит из определенного количества амбиций, наглости, скромности и денег.
— Во как?
— А ты как хотел? В материальном мире все через зад. Вот, к примеру, ты хочешь любви, но надеяться на нее не приходится, потому что страшный очень, характер скверный, подловат к тому же, а за деньги ты можешь себе это позволить.
— Но ведь это будет не настоящая любовь.
— Настоящая, Игорь, настоящая.
Сурков задумался, пытаясь вспомнить случай из собственной жизни.
— Что, не получается? Тогда я тебе напомню. К вам в вычислительный центр приезжали иностранцы. Помнишь Норму Джеккинс? Высокая такая, с роскошными волосами.
—Что-то припоминаю.
— Ты ей диск на память подарил.
Сурков взмахнул ладонью:
— Разумеется, пятидюймовик красный!
— Вспоминай, вспоминай.
Сурков давно забыл Норму Джеккинс, красивого, невероятно высокого профессора в совершенно не советской мини-юбке. Она была в центре трижды, и к концу второго визита Сурков решил, что сделает ей маленький подарок. Он записал на самой дорогой «БАСовской» дискете свой компилятор и протянул диск, объяснив на ломаном немецком, что это его личная работа.
— О'кей, — сказала Норма.
Ни спасибо, ни до свидания, только две буквы, объединенные в слово. Но как Сурков был тогда счастлив, и самое удивительное, он не знал почему.
— Потому, что ты полюбил ее за ее деньги.
— Что ты? — возмутился Сурков.
— Подумай и ответь честно: Норма была очень красивой женщиной?
— Да, — Сурков кивнул головой.
— А Света Семенова из отдела кадров?
— Ну... — протянул Сурков.
— Так почему же ты ей не дарил дискет?
— Она в этом ничего не понимает.
— Так подарил бы цветы.
— Но ведь она была замужем.
— А Норма?
— Не знаю.
— Тогда, какая разница — замужем Света или нет? Ведь ты делаешь подарки всем красивым женщинам.
— Да нет же. Я ничего не хотел от нее ни тогда, ни позже.
— Так почему же ты так хотел влезть в ее жизнь?
— Так уж и влезть?
— Скажи, как это еще называется? Посторонний человек делает тебе подарок, разве не для того, чтобы о нем помнили?
— Хорошо, — согласился Сурков. — Мне было дорого ее внимание.
— А было бы тебе дорого ее внимание, не окажись она иностранным профессором?
— Не знаю.
— Я уже стала забывать, какой ты упрямый!
— Ах, я еще и упрямый?
— Если скажешь «да», я переменю свое мнение.
— Конечно, нет.
— Будешь меня слушать, или дальше поговорим о твоей исключительности?
— Буду слушать.
— Ты не мог разбогатеть, потому что твоя душа была в равновесии. Для того чтобы притянуть деньги, необходим дефицит или избыток. Всего, того что компенсируют деньги. Например, самомнения. Есть души с избыточным самомнением, их кренит в сторону, и чтобы не упасть — они богатеют. А есть души с маленькой совестью, им тоже не помешает пара сотен для баланса.
— А если у человека совести много?
— Совесть, Игорь, как печенка, имеет свои размеры, и быть больше, чем положено, может, но ненамного и ненадолго.
— Что же с душой происходит?
— Да ничего хорошего. Совестливый человек притягивает болезни, мучается, других изводит, а заканчивает инсультом или инфарктом.
— А зависть?
— Разновидность совести.
— А жадность?
— Запущенная зависть.
— А скромность?
— Уравновешенная гордость.
— А ревность?
— Больное самомнение.
— А глупость?
— Глупость к душе отношения не имеет.
— Выходит, богатые люди — это жадные ленивые уроды?
— Только не ленивые.
— Прекрасно, — всплеснул руками Сурков.
— А чем компенсируется доброта, честность и скромность?
— А ты как думаешь?
— Уж и боюсь предположить.
— А ты попробуй. Одно тебе скажу: здоровой душе ничего компенсировать не нужно. Она при жизни хороша, и после смерти о ней говорят: «Знал Суркова? Классный был парень».
Сурков посмотрел на Эльзу исподлобья. Она отвела взгляд и виновато сказала:
— Я не убивала тебя. Оружия у меня не было. И как ты попал сюда, я и не знаю. Возможно, ты умер, когда тебя пытались разбудить.
— Разбудить?
— Да, я выстрелила двумя зарядами снотворного. Сутки спокойного сна, полная амнезия при пробуждении. Иглы растворяются через десять минут, поэтому никто ничего не заподозрит, но после того, как я это сделала, меня тут же эвакуировали. Зачем? До сих пор не понимаю. Если рассуждать логично, я немедленно должна была сделать то же самое с Людмирским и забрать билет.
— Ты работала одна?
— В каком смысле?
— У Людмирского был ангел-хранитель? Может, он тебя опередил?
— Не было, я точно знаю.
— Почему ты так уверена?
— Как бы тебе объяснить? У ангела крылья торчат.
— Откуда?
— Отсюда, — Эльза показала пальцем за спину, — где лопатки у людей.
— Не замечал.
— Ты их просто не видел. Я вижу, и, если бы в вашем окружении появился такой субъект, я наверняка бы заметила.
— Ангелы всегда пользуются телами?
— В исключительных случаях. Обычно тело не нужно. Стоит шепнуть человеку, чтобы он не садился в злополучный поезд или не плыл пароходом, напугать, дать знак и все такое... В данном случае билет так просто было не отнять. Как остановили Людмирского, я не представляю.
— В одном могу тебя уверить, — сказал Сурков, — в коридоре его точно не было.
* * *
В комнату Суркова поселили нового соседа. Это был молодой, по земным меркам, наркоман, погибший от передозировки. Судя по тому, что на шее у него болтался плеер, последние минуты своей жизни он провел, слушая «Металлику».
— Круто, чувак! — первая фраза, которую услышал Сурков. — Мои кореша очумеют, когда узнают, где я был.
Молодого человека звали Кирилл, или, как он сам говорил, Кир. Грань между реальностью и фантасмагорией у Кира сильно подтерлась, и, очевидно, давно. Он воспринимал себя как персонаж удивительного сна, временами сменявшего кошмар.
— Послушай, кореш, — обращался он к Суркову, — давай найдем дури, водки и покуражимся с парой грешниц.
Сурков снисходительно качал головой, но задор Кира не уменьшался.
— А хочешь, черта лысого опустим? Я буду участвовать.
— Отстань, а? — отмахивался Сурков, которому подобные уговоры быстро наскучили.
— Ну, нельзя так, братан.
— Кир, ты можешь понять, что тела у тебя больше нет?!
— Да вроде все на месте. Ну ты в натуре пессимист.
— Докажи мне обратное.
— Здесь, сейчас? — Кир искренне удивился. — Да ты, кореш, совсем оторва.
— Тогда заглохни.
— Нет, ну пойми, я против тебя ничего не имею, но как-то странно. А потом, друг, на кого тут могут возникнуть доказательства? На табуретку что ли? Или на тебя? Ну ты даешь, брателло!
Кир раздражал Суркова тем, что мешал думать, а подумать было о чем. Раньше Сурков никогда не вспоминал о Людмирском, который, как ему казалось, не играл роли в его смерти. Так и должно было быть, если он, Сурков, самостоятельно выиграл в лотерею. Останься он с деньгами, у комитета был бы повод преследовать Людмирского. Но раз его на поверхности нет, а выигрыш все же состоялся, получалось, что Сурков принимает наказание Людмирского, а тот ничего не подозревает и наслаждается жизнью, тратя деньги Суркова.
Было бы не так обидно, попади Сурков под машину или погибни при других трагических обстоятельствах. Но все произошло именно так, как произошло, и эта ситуация казалась Суркову чрезвычайно глупой.
Воспользовавшись базой данных ОКА (Отдел Кадров Ада), Сурков выяснил, что никто, имеющий признаки Людмирского, в Ад не проваливался. То, что Лешка попал в Рай, вызывало сильные сомнения. Оставалось два варианта: либо Людмирский по каким-то причинам не получил выигрыша, либо спрятал деньги в кубышку и ждет возвращения Суркова. Последнее казалось полной ерундой, поэтому Сурков остановился на том, что Людмирскому каким-то образом помешали.
— Скажи, Эльза, — надоедал Сурков своему экс ангелу-хранителю, — если есть телефонная связь с Раем, то должна быть и факсимильная, и телетайпная, и другие.
— Кто тебе сказал?
— Никто. Просто по логике вещей так должно быть.
— По земной логике так должно быть. А логика вселенская не всегда с ней совпадает.
— А кто следит за душами, пока они живут? Кто фиксирует грехи, заглядывает в мужские раздевалки и читает дневники?
— Зачем?
— Как зачем? Кто же расскажет на Суде — грешила душа или нет? У меня даже справки какие-то были.
— Понимаешь, Игорь, это ни к чему. Душа сама по себе все помнит и сама себя наказывает.
— Во как? Наверное, удобно.
— Да. Это раньше на облаках архангелы сидели и все грехи записывали. Только душ стало очень много, и стали переводить в архангелы необученных ангелов. Те делали массу ошибок, возникла неразбериха. К тому же архив грехов разросся до такой степени, что хранить его было просто немыслимо. Тогда в Раю разработали ИЧД. Это информационный чип души, в нем все грехи и хранятся, пока она сюда не попадет.
— А когда попадет?
— Когда попадет, чип стирают и вводят в новую душу, чего же добро переводить? Бывают случаи, что информация полностью не удалена, и душу посещают всякие там воспоминания, которых не было, или кажется, будто это уже происходило раньше.
— Выходит, за нами всеми наблюдают, и никого поблизости нет.
— А разве ты этого не понял? — удивилась Эльза.
— Понять-то я понял, но думал, что в этом есть смысл.
— А теперь ты его не видишь?
— Нет. Теперь мне душа не кажется свободной. И тот, кто это придумал, создал самое полицейское государство.
— Позволь, ты был свободен в своем выборе. Ты мог грешить столько, сколько тебе это позволяли обстоятельства.
— А все это время у меня под ухом тикал счетчик посещений.
— Хочешь сказать, что вел бы себя гораздо свободнее, если бы узнал, что за тобой следят?
— Тогда бы я с кровати встать боялся.
— В чем же дело? — недоумевала Эльза.
— А-а, — махнул рукой Сурков. — Была у меня какая-то иллюзия, что я при жизни слыл свободным человеком, но теперь вижу, что везде рабство.
— Ты же слышал, наверное, выражение: раб Божий?
— Слышал, — кивнул головой Сурков. — А я-то думал, почему Христос освободительных восстаний не поднимал?
— Был у вас на поверхности один анекдот про Вовочку, крамольный такой. Такой, что я и в Аду его не стану рассказывать. Только ты, Игорь, как этот Вовочка, всю науку к этому самому и свел.
— Хочешь сказать, что тебе видней?
— Давай учтем, что я по меньшей мере тебя старше.
— Сдаюсь, пусть так будет. Аминь. — Сурков соединил ладони под подбородком. — Значит, Людмирский сейчас один, и о его проделках мы узнаем только после его физической смерти?
— Выходит, так.
— Все-таки ужасно интересно, что же произошло на самом деле?
— Неужели это так важно для тебя?
— Издеваешься?— возмутился Сурков. — Это была моя жизнь. Полная радостей и огорчений, маленьких и больших событий, друзей и врагов, зимы и дождя, цветов и солнца, запаха асфальта, вкуса жареной картошки, да мало ли еще чего? А у меня это все отняли, и я даже не могу узнать — почему?
— Да, — согласилась Эльза, — твой случай очень пикантный, что и говорить.
— Пикантный? Ты это так называешь? Мне всегда говорили, что душа бессмертна, и при этом глаза закатывали, и казалось, что нет ничего лучше и светлей. А тут превратили в единицу, в разряд, в счетный порядок. Без индивидуальности, без имени, без прошлого и будущего, только потому, что два идиота затеяли детскую считалочку.
— Я не хочу тебя слушать.
— Почему, Эльза? Объясни.
— Не хочу. Ты меня обижаешь подобными разговорами.
— Ох, женщины, женщины, — вздохнул Сурков.
— Ты уверен, что это для тебя так важно?
— Да, да, да!
— Хорошо, я помогу тебе, — сказала Эльза после продолжительной паузы.
— Каким образом?
— А какая разница? Я помогу тебе это выяснить, а ты уж сам решай, нужно оно тебе или нет.
— Думаешь, когда я узнаю...
— Убеждена.
Сурков почти сразу забыл о разговоре. Он был уверен, что Эльза дала обещание сгоряча и вскоре о нем позабудет, но все оказалось совсем не так.
Прошло несколько недель, Сурков занимался обычным для себя делом, разбирая проблемы Дъяволнета, когда к нему подбежал Кир.
— Чувак, к тебе телка приперлась.
— Какая телка? — не понял Сурков.
— Классная телка! У нас в комнате! Вали, чувак, не раздумывай, если мне оставишь — я не обижусь.
— Она что-нибудь говорила?
— Да зачем ей говорить, у нее все на лице написано.
Сурков, чувствуя неладное, кинулся по коридору. Запыхаться от бега он не мог, но неприятное волнение наполняло душу.
— Стой, — сказала Эльза, увидев Суркова, — не приближайся.
— Почему?
— Не задавай вопросов, у нас мало времени.
— Что случилось? — недоумевал Сурков.
— Слушай меня и делай, что я скажу. У тебя возле ноги лежит ампула, раздави ее.
Сурков недоуменно посмотрел вниз.
— Действительно, — он послушно наступил на белый цилиндр, с характерным звуком превратившийся в кляксу.
— Это любовь, — сказала Эльза, — сейчас ты заразишься.
— Что? — глупо спросил Сурков.
— Это вирус, я его украла.
— Ты украла? Где?
— В лаборатории, — тихо сказала Эльза. — Там авария, утечка шизофрении. Нам привезли одежду на дезактивацию, иногда такое случается. Один из чертей забыл в кармане ключи. На брелоке был написан отдел и номер комнаты.
— И ты туда пошла?
— Пошла, — кивнула Эльза.
Сурков почувствовал слабость в ногах, его колени мелко задрожали, а тепло стало разливаться по душе.
— Ой, Эльза, со мной что-то происходит, — Сурков неуклюже сделал шаг вперед.
— Стой, не подходи ближе.
— Почему?
— Я могла подцепить шизофрению.
— Что это значит?
— Сейчас ты вознесешься.
— Я?!
— Да, твоя душа очистится, и ты попадешь в Рай. А там информация более открыта, там никто тебя не будет просить обгореть. Там ты узнаешь что хотел.
— А ты?
— Если я не заразилась — сделаю то же самое.
— А если заразилась?
Сурков заглянул в глаза Эльзы, испуганные и подернутые стеклянной пеленой. Он не видел в них ничего, что могло бы напоминать жизнь.
— Нет, — Сурков решительно шагнул ей навстречу и понял, что не идет, а медленно плывет в воздухе. Ощущение было невероятно приятным, и Сурков на секунду обо всем забыл. — Эльза, я лечу!
Эльза уклонилась от Суркова, пересекла комнату и встала на то место, где лежали остатки ампулы.
— Не подходи, прошу тебя, — ее голос дрожал, и было очевидно, что она боится.
— Я не оставлю тебя! — Сурков развернулся и полетел в обратную сторону.
Он не рассчитал своей траектории, и когда Эльза присела, прошел выше неё.
— А это непростое дело! — удивился Сурков.
Он еще раз развернулся и попытался спланировать к Эльзе, раскинув руки как крылья, пытаясь уйти к земле, обнять, успокоить, дотянуться, дотронуться. Тщетно. Все его попытки заканчивались очередным взлетом. Это длилось, пока Сурков уверенно не встал на потолок. Ад перевернулся, и теперь Эльза свернулась калачиком в вышине. Ее била дрожь, душа быстро теряла прежнюю форму.
— Эльза, — крикнул Сурков, — Эльза, я тебя не оставлю!
Сурков попытался подпрыгнуть, но вместо этого ноги по щиколотку увязли в потолке.
— А-а-а! — Сурков неуклюже размахивал руками, погружаясь в горную породу.
Очень скоро он увяз по колено, по пояс и вот уже одна голова мотается из стороны в сторону.
— Эльза! — в последний раз крикнул Сурков, и порода сомкнулась над головой.
Он инстинктивно закрыл глаза и только слышал хруст и шелест, его обдало теплом, под ногами что-то чавкнуло. Раздался оглушительный удар грома.
Сурков падал в серую вату кучевых облаков ногами вниз, но только внизу теперь было небо. Над его головой, покрытая ровными прямоугольниками полей и нитками дорог, раскинулась поверхность Земли: цветная, настоящая, не похожая на то, что видел Сурков на протяжении последнего времени.
«Как красиво», — подумал Сурков. Его душа сжалась от любви и боли. Он ощутил, что теряет что-то очень важное, то, без чего не смог бы обойтись при жизни и без чего не сможет после нее. Чем дальше он улетал от Земли, тем тягостнее становилось на душе, тем невыносимее было одиночество. «Как же так? Что же я теперь буду делать? Что же будет с ней?»
Сурков был далеко, когда его ноги погрузились в вату тумана, спружинили о белый парок, и вот уже его душа подминает под себя облако. Туман рвется, трещит и разлетается белыми брызгами, превращается в воду, покрывает Суркова пленкой воды. Его ломает пополам, неведомая сила немилосердно вдавливает в мякоть облака. Сурков, словно гвоздь, пробивает стопку газет, вылетает с противоположной стороны, падает дальше. Его полет значительно замедляется, падение не такое стремительное. Сурков различает стайку перистых облаков, нежно светящихся розовым неоном. Он пытается спланировать к ним, и это удается. Подлетая ближе, Сурков видит фигуру человека, одетого в белую тогу. Он стоит на тыльной стороне облака, головой к Земле, но не падает и даже ни за что не держится. А за что здесь держаться? Нет ничего, кроме розового тумана.
Сурков подлетает к человеку и плавно садится рядом.
— Я вас жду, — говорит человек в тоге.
— Зачем? — спрашивает Сурков.
Ему больно, и он не хочет ни о чем говорить или думать. Он смертельно устал, единственное место, где бы он сейчас хотел оказаться, это раскаленная сковорода на трехсотом уровне Ада.
— Вы устали. Вознесение не самое простое занятие, поэтому я буду вас сопровождать: все вам покажу и расскажу.
— Мне нехорошо, — пожаловался Сурков.
— Понимаю, сам через это прошел. Тем не менее у вас есть повод для удовлетворения.
— Понимаете, я там оставил… — Сурков показал пальцем вверх. — Там мой ангел. Как мне туда?
— Вы только что прилетели, — добродушно похвалила неизвестная личность. — Мой вам совет: отдохните, наберитесь душевных сил. А потом будет видно.
Сурков упал в мокрую вату облаков, разнеженную теплыми солнечными лучами. Он ждал, когда душевная боль его оставит, или по меньшей мере ослабеет, но время шло, а лучше ему не становилось.
Когда он поднял голову над облаком, была глубокая ночь. Туман обрамлял отраженный свет Луны, небо было усыпано миллиардами голубых алмазов. Их холодный свет был невероятно строг и правилен. Личность в тоге по-прежнему стояла рядом и терпеливо ждала.
— Вы здесь? — удивился Сурков.
— Я подожду, — с готовностью ответила личность.
— Мне лучше, — соврал Сурков.
— Вот видите, я же говорил.
Сурков кивнул в знак согласия.
— Меня зовут Абрам. Святой Абрам.
Сурков снова кивнул.
— Я буду вашим гидом. Чтобы вы не растерялись.
— К чему это?
— В Раю свой распорядок, традиции. Здесь все иначе, и вам первое время понадобится помощник.
— Скажите, Абрам, а в Ад от вас попадают?
— Разумеется, — с готовностью согласился Абрам, — только это не так просто, поэтому наберитесь терпения — я вам все расскажу.
— А если коротко?
— Коротко здесь не бывает. Коротко в Аду. Здесь все в полном объеме, с пояснениями причин и следствий. Вы с чего хотите начать?
— Мне все равно.
— Тогда начнем с азов.
— Я изучал слово Божие, там, в Аду.
— Вот как? — удивился Абрам. — То, что написано в Аду, не всегда отражает сути.
— Какой сути? — не понял Сурков.
— Сути Божественной. Может, вы и прочли Библейские события, только убежден, что черти их подредактировали и выставили Господа если не полным идиотом, то по меньшей мере безжалостным чудовищем.
— А это не так?
— Разумеется, нет. Да вы скоро сами все поймете.
— Скажите, Абрам, а вы здесь давно?
— Давненько.
— И как вам Рай?
— Божественно, что может быть лучше?
Сурков, насколько позволяло его внимание, следил за мимикой Абрама, и ему показалось, что он играет.
— Ладно, черт с вами, валяйте!
Абрам театрально приставил ладошку ко рту и зашептал:
— Здесь так не говорят, Сурков. Здесь допустимы выражения: Бог с вами; Господи, спаси; спаси и сохрани.
— Кого же тут спасать?
— Душу, разумеется.
Сурков махнул рукой:
— Я теряю нить разговора, извините.
Сурков снова упал в облако. Он лежал и ленивым сном блуждал в своих мыслях. Ему на самом деле становилось лучше, как будто из его израненной души извлекали битое стекло.