Прощай, Медвежья лощина

Слезы отчаяния и бессилия обожгли глаза. Он пропал. Теперь его судьба – быть рабом. И никто не поможет ему. Почему он не послушался Богдану? Почему был так беспечен? И что с Юром?

А Юр тем временем со всех ног бежал к месту стоянки. Только бы Ждана уже вернулась из кузни! Только бы они успели! Ему, конечно, попадет от Жданы, но не это важно, важно, что он видел, как Стояна сбросили в трюм.

Когда Юр, наконец, сторговался с купцом и приладил на себе новый пояс с медными застежками и крючками для ножен, он огляделся: друга нигде не было. Парень почувствовал себя неуютно в толпе незнакомых людей и резво побежал, внимательно оглядываясь в поисках знакомой фигуры, что на голову должна быть выше многих. Он сворачивал в один ряд, в другой – нет Стояна. Тогда он решил, что проще ждать друга там, где договорились, и повернул к пристани.

Ряд, по которому он пробирался, шел по широкой дуге и выходил не к центру пристани, а чуть левее. Там стояли самые большие ладьи и ушкуи. На них грузили скот, огромные тюки с товарами, древесину, корзины с овощами и фруктами, бочки с медом.

Со своего места Юр видел и близкую, и дальнюю стороны пристани. Он вертел головой, чтобы не пропустить момента, когда Стоян выйдет из торговых рядов. Время шло, а того все не было. И тут…

Из крайнего ряда вышли двое, таща под руки вроде как пьяного человека. Юр бы и не обратил внимания на них, да золотые кудри пьяного могли принадлежать только Стояну. Парень было бросился к нему, замер – навстречу им спешили еще двое, с ножами у пояса и такими лицами, что сразу понятно – лиходеи. Сделав вид, что он просто прогуливается, Юр двинулся за теми, кто тащил Стояна. Тот безвольно висел у них на руках. Так Юр проследил их до большой ладьи, увидел, как Стояна сбросили вниз, и развернувшись, что есть силы побежал к месту, где остались Богдана и Дичка.

– Богдана! – закричал Юр, кидаясь к девушке. – Стояна похитили!

– Охолонись, – девушка отвесила оплеуху испуганному Юру. – Чего борзо лаешь?

– Стояна похитили, – уже тише проговорил парень. – Сам видел, как его, чуть живого, тати затащили на ладью и сбросили вниз.

– В воду сбросили? – ахнули Богдана и Дичка. – Утопили?

– Не в воду, в брюхо ладьи. Ой, что будет, что будет, – запричитал он. – Ждана меня убьет!

– И этого мало будет для тебя, – Богдана двинула парня в ухо. – Почему не послушался, почему своевольничал? Дичка, – обратилась она к дружиннику, – надо разыскать Ждану. А ты, – она зло посмотрела на Юра, – беги назад и проследи, куда направится ладья, если она двинется от пристани. Смотри, не упусти.

Схватив свой чпаг (дорожный мешок), Юр кинулся к коню и через секунду уже летел по берегу, криком предупреждая нерасторопных: «Уйди!!»

Разузнать, где находится кузня, было несложно, но которая из них? Оказывается, в Темном Сохе их было шесть. Две находились в рядах, а четыре по окраинам. Пока решали, в какую из кузниц отправились Ждана с Радмилой, они сами появились. За ними вприпрыжку мчались несколько мальчишек, насмешничая над грозным видом девушек. Близко к воительницам никто не подходил, но издалека почему бы не поскалить зубы. Радмиле надоели крики детей, и она сделала вид, что вынимает из ножен меч. Детвору, как ветром, сдуло, а девушки от души рассмеялись.

Многие на пристани обратили внимание на двух дев-воительниц. Рослые, крепкие, мускулистые, к седлам приторочены длинные копья, на левом бедре короткие мечи, за поясом ножи. С такими спорить – себе дороже! В то же время мужчины с удовольствием рассматривали красоток: из-под высоких шлемов каскадом струятся густые волосы, на щеках румянец, губы, что вишни, глаза синее речной воды. Кожаные безрукавные куяки с медными пластинами, короткие кожаные юбки и высокие сапоги оттеняли загорелую кожу воительниц.

– Тц-тц-тц, – слышалось со всех сторон, а девушки лишь похохатывали, свысока посматривая на мужчин и молодых парней.

Подъехав к своим, девушки оборвали смех.

– Что? – только и спросила Ждана, а у самой сердце камнем в груди перевернулось.

– Стояна похитили.

– Кто?

– Двое с ладьи. Наверное, разбойники или торговцы живым товаром, – сказала Богдана.

– Как случилось?

Ждана понимала, что задавать вопросы не время, но была растеряна и не могла сразу сообразить, что делать.

– Потом. Я Юра послала проследить за ладьей, – сказала Богдана. – Если она отчалит, он пойдет берегом вслед. В ту ли сторону или в другую все равно. Что будем делать? Как Стояна выручать?

Ноги Ждану не держали, и она опустилась наземь.

– Большая ладья – большая охрана. Нам впятером не справиться. Надо думать.

Она обхватила руками голову, приклонила их к коленям и застыла. Либо помощи просить у кого, либо хитростью брать. Была бы рядом Подогрива, можно было своих поднять. А здесь, в чужом краю, кто их поддержит?

– Может, к наместнику князя обратиться? – проговорила Радмила. – На его землях непотребное творится.

– Пока добьемся наместника, ладьи и след простынет, – покачала головой Ждана. – Надо что-то другое придумать.

– А если ночью забраться на ладью и освободить Стояна? – подал голос Дичка. – Перерезать всех…

– Тати осторожны, к ним так просто не подобраться.

– Тоже верно.

Минуты бежали, а в головы ничего умного не приходило. Воительницы привыкли воевать с напором, врага разить в атаках. Для этого у них и сила, и хватка есть. А вот ужом пробираться куда-то, лисицей прокрасться – не для них. И впятером ладью на абордаж не взять.

– Разумею, надо идти вслед за ладьей, – сказала Ждана. – Ждать момента и воспользоваться случаем, чтобы пробраться на борт и освободить Стояна.

Третьи сутки Стоян гребет и корит себя за то, что так опрометчиво не послушал Богдану. А еще он беспокоился за Юра. Вдруг и его схватили и приковали к веслу?

Грести приходится целый день. Ладони покрылись огромными волдырями, спину сводит от усталости, все мышцы напряжены до предела. Отдых только вечером, когда ладья встает на якорь. За три дня ни разу не пристали к берегу. Гребцы, сидящие на скамьях попарно, между собой не разговаривают, так как за этим строго следит надсмотрщик. Он также наблюдает за тем, чтобы все гребцы работали с полной отдачей. Вчера Стоян решил немного ослабить хватку весла и тут же получил по спине плеткой. Через несколько часов снова попробовал, и снова плеть рассекла ему кожу на спине.

– Он видит лопасть снаружи, – тихо проговорил впереди сидящий мужчина. – Заметно…

Свист плетки, и выпирающие ребра спины посмевшего заговорить украсились тремя кровавыми полосами.

Стоян больше не пытался симулировать. Страшно хотелось есть. Их кормили утром и вечером. Давали вареную рыбу и черствые лепешки. Если они хотели пить, то черпали воду с пола, куда она просачивалась сквозь обшивку. После остановки и убогого ужина они укладывались кто на скамье, кто на дно лодки. Кандалы с них не снимали. На рассвете надсмотрщик приносил им еды, и они снова брались за весла. Сколько времени его сотоварищи находятся в рабстве, Стоян не знал, но чувствовал, что сам он долго не выдержит. Молодой организм требовал еды и отдыха, а душа рвалась напополам от безысходности.

На четвертые сутки грести стало особенно тяжело – сильное встречное течение. Гребцы надрывались, все чаще свистела плетка над потными спинами. Один из гребцов, сидящий через скамью впереди, не переставая, кашлял. Иногда приступ кашля был столь жесток, что он выпускал из рук весло и падал на спины впереди сидящих. Надсмотрщик визжал от злости, бил и бил несчастного, но тот уже не реагировал ни на крики, ни на боль. До Стояна долетали капли крови, которые срывались со спины кашляющего гребца.

Бли-и-и-н, он забьет его до смерти, и помочь нельзя. Если бы не цепь, можно было кинуться к уроду, сбить с ног и…Что потом, он не додумал, потому что кашляющий вдруг захрипел и повалился под ноги своему соседу по скамье.

Гребцы приостановили равномерный ход весел. Кто с жалостью, а кто и с завистью смотрели на умершего. Отмучился. Вырвался из неволи. Теперь его тело, скрючившись, лежит на мокром дощатом полу, а душа унеслась вверх, где нет ни надсмотрщиков, ни болезней, ни печали.