Страница 7 из 9
Гораздо лучше изучена жизнь Надежды Дуровой. Она превратилась в офицера Александра Соколова в 1806 году с подачи майора Степана Балабина, командира Донского казачьего полка. Несколько месяцев барышня жила в его доме, привыкая к новому образу и мужскому платью.
Свое преображение в офицера Дурова описывала так: «Через полчаса, когда печаль моя несколько утихла, я встала, чтоб скинуть свое женское платье; подошла к зеркалу, обрезала свои локоны, положила их в стол, сняла черный атласный капот и начала одеваться в казачий униформ. Стянув стан свой черным шелковым кушаком и надев высокую шапку с пунцовым верхом, с четверть часа я рассматривала преобразившийся вид свой; остриженные волосы дали мне совсем другую физиономию; я была уверена, что никому и в голову не придет подозревать пол мой… Теперь я казак! – восклицала Дурова. – В мундире с саблей; тяжелая пика утомляет мою руку»[4].
Надежда Андреевна Дурова.
Литография. © Рыбинский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник, Ярославская область, г. Рыбинск
Скрыть выдававшиеся женские прелести оказалось непросто: «Я очень видела, что казачий мундир худо скрывает разительное отличие мое от природных казаков; у них какая-то своя физиономия у всех, и потому вид мой, приемы и самый способ изъясняться были предметом их любопытства и толкования; к тому же, видя себя беспрестанно замечаемою, я стала часто приходить в замешательство, краснеть, избегать разговоров и уходить в поле на целый день, даже и в дурную погоду».
И это лишь первый случай «узнавания» окружающими ее истинного пола. В 1807 году женщину в юном кавалеристе разглядела приметливая витебская трактирщица: «Добрая, шутливая женщина, зовет меня улан-панна и говорит, что если я позволю себя зашнуровать [то есть надеть корсет. – О. Х.], то она держит пари весь свой трактир с доходом против злотого, что во всем Витебске нет ни у одной девицы такой тонкой и прекрасной талии, как моя»[5].
Позже, в 1813 году, вся русская армия полнилась слухами: «Замечаю я, – писала Дурова, – что носится какой-то глухой, невнятный слух о моем существовании в армии, все говорят об этом, но никто не верит».
Вскоре Александр Соколов присоединился к конному Польскому полку и получил новую форму. «Мне дали мундир, саблю, пику такую тяжелую, что мне кажется она бревном, – вспоминала Надежда Андреевна, – дали шерстяные эполеты, каску с султаном, белую перевязь с подсумком, наполненным патронами; все это очень чисто, очень красиво и очень тяжело! Надеюсь однако ж привыкнуть; но вот к чему нельзя уже никогда привыкнуть – так это к тиранским казенным сапогам! они как железные! До сего времени я носила обувь мягкую и ловко сшитую; нога моя была свободна и легка, а теперь! ах боже! я точно прикована к земле тяжестью моих сапог и огромных бренчащих шпор! Охотно бы заказала сшить себе одну пару жиду-сапожнику, но у меня так мало денег; надобно терпеть, чего нельзя переменить»[6]. Все в этом описании верно, кроме одного: коннопольские уланы носили шапки с квадратным верхом, а не каски.
Дурова-Соколов приняла участие в славных баталиях, в том числе при Фридланде, но ее секрет, благодаря неосторожному письму к отцу, был вскоре раскрыт, и слухи о девице-улане дошли до Александра I. Монарх отнесся к предприятию барышни с похвальным сочувствием и, недолго думая, перевел ее в Мариупольский гусарский полк, о чем официально было объявлено 6 января 1808 года. Так Дурова стала гусаром – корнетом Александром Александровым. Новую фамилию ей придумал лично император.
Но и в этом полку Дурова прослужила недолго. Как предположила биограф Алла Бегунова, причиной ее неожиданного ухода стали все то же узнавание и связанные с ним слухи, которые поползли по военной части и городу. Когда амазонка спрашивала полковых дам, почему они уверены в том, что она женщина, те отвечали с провинциальной прямотой: «Тонкий стан, маленькие ноги и румянец, поэтому мы и называем вас гусаром-девицею».
Она не без сожаления рассталась с мариупольцами и перевелась в Литовский уланский полк, форма которого явно уступала в изяществе и красоте. «С прискорбием рассталась я с моими достойными товарищами! С сожалением скинула блестящий мундир свой и печально надела синий колет с малиновыми отворотами!» – вспоминала Дурова в «Записках».
Надежда Дурова участвовала в Отечественной войне, была под Смоленском и Бородином, получила ранение и после лечения в Сарапуле вернулась в армию на должность ординарца Михаила Илларионовича Кутузова. Он великодушно ей покровительствовал, догадываясь, каков ее истинный пол. Летом 1813 года Дурова вновь в седле – после отпуска назначена командиром эскадрона кавалерийского резерва. Осенью вместе с литовскими уланами она отправилась в Заграничный поход, в 1816 году вышла в отставку.
В мирное время Надежда Андреевна также не изменяла раз и навсегда выбранному стилю. Сражения и мундиры остались в прошлом, но теперь она носила цивильные мужские вещи – жилеты, сюртуки, панталоны. Мемуаристка Татьяна Пассек запомнила ее такой: «в пожилых летах, роста среднего, худощавая, в сюртуке с солдатским “Георгием” в петлице». Авдотья Панаева говорила, что Дурова носила «черный суконный казакин со стоячим воротником», волосы стригла коротко и манеры имела мужские: садилась на диван, положив ногу на ногу, в руке «держала длинный чубук и покуривала». Николай Кутше сообщал, что она «держалась как мужчина» и появлялась всюду в длинном черном сюртуке, узких брюках, высокой черной шляпе и с тростью в руке. Такой она запечатлена на фотографии визитного формата, ее последнем прижизненном портрете.
Амазонки-доброволицы в России не переводились. В Крымской кампании сестры милосердия Кауфманской общины своей самоотверженной работой доказали, что женщина даже в очень тяжелых военных условиях способна выполнять сложную и опасную работу: вытаскивать из боя раненых, оказывать им помощь, ассистировать на операциях. Не менее ярко проявили себя сестры милосердия в Русско-турецкую, Русско-японскую и Первую мировую войны. Некоторые дамы выдавали себя за мужчин, чтобы участвовать в боях. Во время Русско-японской кампании в отряде генерала Ренненкампфа под именем Михаила Николаевича Смолко служила переводчица Елена Михайловна Постоногова. В совершенстве владея китайским, японским, корейским и несколькими европейскими языками, она переводила документы и допросы пленных, участвовала в разведках и боях, получила медаль «За храбрость» на Георгиевской ленте.
Кавалерист-разведчица Елена Михайловна Смолко
Иллюстрация из журнала «Нива». 1904 г.
Все эти отчаянные кавалерист-девицы и фронтовые амазонки, носившие форму и сражавшиеся по-мужски храбро, подготовили появление женских военных формирований, любопытнейшего феномена ХХ века.
Ранней весной 1917 года в русской армии началось брожение, солдаты отказывались сражаться. Ставка принялась спешно формировать ударные части из «готовых на смерть» нижних чинов и офицеров, чтобы они «воодушевили остальных». В штабах обратили внимание и на «плачущий элемент» – так надменно, по-фронтовому офицеры именовали дам. «Плачущий элемент» требовал разрешить им организовать женские военные отряды.
Сначала генералы только посмеивались: «Бабские полки, да где это видано». Но в мае семнадцатого было уже не до смеха. Дамы тоже не шутили. Поддержанные столичными общественными организациями, приободренные петроградскими политиками, они пошли в бой за право сформировать женские ударные команды и роты. Дрались зло – пока со штабной бюрократией, тыловыми скептиками, ленью. И этот тяжелый бой выиграли.
4
Дурова Н. А. Записки кавалерист-девицы. М., 1962. С. 48–49.
5
Дурова Н. А. Кавалерист-девица. Происшествие в России. Ч. 1. СПб., 1836. С. 153.
6
Дурова Н. А. Кавалерист-девица. Происшествие в России. Ч. 1. СПб., 1836. С. 82.