Страница 8 из 16
Будильник сотового телефона зазвенел в половине восьмого вечера, однако Григорий проснулся раньше. Он пробудился, словно бы сквозь сон ощущая на себе чей-то пристальный взгляд. И, хотя в комнате кроме него никого не было, все равно стало немного не по себе... Он перевел телефон в тихий режим и убрал в карман висящего на стуле пиджака. Дмитрий Иванович сидел на кухне, во рту его дымились остатки сигареты. Рядом с ним на скамейке лежало старое одноствольное ружье, а сам он был занят изготовлением самодельных патронов: брал из целлофанового пакета пустые гильзы, засыпал в них дробь, затыкал заранее набитыми из картона пыжами. В том же пакете лежала целая кучка капсюлей - пластинок, которые с помощью специальной иглы вставлялись в дно гильзы.
Старик взглянул на Григория.
- А я как раз хотел тебя к ужину звать.
- Спасибо. На охоту собрались, дядь Дим?
- Ну, в общем-то, нет. Просто решил боевых зарядов наделать. Подумал - раз решили сюда прислать уфолога, значит ситуация совсем выходит из-под контроля. Лучше подготовиться заранее. Так, на всякий случай. К тому же тут ведь если не гуманоиды, то другие звери шастают, сынок. - Старик взглянул на детектива, снисходительно улыбнулся и молвил: - Люди, Гриш. Сами люди. Газеты пестрят заголовками о грабежах, убийствах, насилии, и неясно, что с нами будет завтра.
<p>
***</p>
Солнце скрылось, а красноватая полоска света над горизонтом привносила нотки мистичности. Недостроенный дом из шлакоблока находился метрах в ста от дома Романа Ельчина. Вокруг он изрядно зарос высокой дикой травой, а на первом этаже через нее приходилось в буквальном смысле продираться. Внутри строения пахло болотом и плесенью. Возле противоположной от бездверного входа стены стояла высокая деревянная лестница, которая, по-видимому, когда-то служила проходом на верхний этаж. Лестница была шаткая, и один раз, когда Григорий уже был под самым потолком, показалось, что перекладина под ним треснула и сейчас он вновь окажется на земле - будет лежать и корчиться от боли. Однако судьба проявила к нему благородство, и он почувствовал, что Бог в этот вечер был на его стороне. Конец лестницы едва доставал до верха. Бережной снял с плеча сумку, поднял и затолкал ее наверх. Руками ухватился за край пыльного деревянного пола второго этажа. Вновь под ногами сердито качнулась и заскрипела лестница, но он крепко держался за прибитые к балкам доски. Когда он подтягивался на них, то подумал, что спускаться потом, позже в темноте будет труднее; нужно экономить расход батареек в фонаре и не щелкать его без надобности. На втором этаже сплошь и рядом господствовала пыль. Она ощущалась, ею пахло, она чувствовалась под руками и ногами; все вокруг было пропитано ею. Григорий осторожно ступал по полу, боясь ненароком напороться ногой на ржавый гвоздь, торчащий из доски, или споткнуться обо что-нибудь. В углах между темно-серыми бугристыми стенами и потолком луч фонаря четко вырисовывал большие забитые опилками и сгустками пыли полотна паутин. Широкие, липкие и густые они создавали образы глубоких грязных трясин, скрывающих в себе что-то свое, отдельное от этого мира. Казалось, - засунь туда руку, и ее непременно кто-нибудь оттяпает. Под ногами постоянно кто-то копошился: под старым тряпьем, большими обрывками пленок и рабочего материала. Это были крысы. Несмотря на то, что Григорий был всегда силен духом и крепок телом, он вдруг почувствовал легкую муть внутри. Любой американец или немец уже бы блеванул, выплевывая себе на бутсы расщепленный желудочным соком гамбургер или большую франкфуртскую сосиску в куске теста, но только не русский детектив. С неба на городок утомленно глядела луна, словно надзиратель, бесстрашно и холодно окидывающий взглядом запертых за решеткой заключенных. Большое окно выходило прямо на стоящий невдалеке дом. В окнах горел свет. Григорий достал бинокль и стал разглядывать объект. Дряхлый деревянный забор и покосившиеся жалкого вида ворота вопиюще контрастировали с большим, красивым, стильно и элегантно отделанным одноэтажным жилищем. По всей видимости, хозяин уже в скором времени собирался ставить новое ограждение и соответствующие манеру дома, вписывающиеся в общую картину ворота. В противном случае у того, кто здесь жил было нездоровое чувство юмора. Занавески внутри были сдвинуты, однако же не настолько, чтобы закрыть обзор того, что творилось в комнатах. Бережной сразу обратил внимание на форточки: они были открыты в двух из трех фасадных окнах, несмотря на неважную погоду. Это облегчало дальнейшую задачу, связанную с записью разговоров, если, конечно, таковые состоялись бы в доме. Ветер шевелил ветки растущих вокруг дома яблонь, листья которых серебрил лунный свет. Где-то пела ночная птица, мерное и раздробленное пиканье которой "тьва...тьва...тьва" ассоциировалось с чем-то мистическим и непонятным. Голос этой птицы, скрытой от случайных глаз пеленой темноты, напоминал посвист играющего в недрах души страха. Страха перед неизведанным... Григорий разглядывал окна, точнее - обстановку за ними. Наконец в одном из них появились двое - мужчина и женщина. В груди тут же проснулось волнение, поскольку Григорий узнал в них ту самую пару, о которой ему столько рассказывали. Да, все сомнения отпадали сами собой: это были Роман и Марина.
<p>
***</p>
- Одиннадцатое сентября 2010 года. Восемь сорок семь вечера. Я нахожусь напротив дома Романа Ельчина.
Детектив остановил запись, достал кассету из диктофона и вставил ее в магнитофон. Закрепил рефлектор на извлеченной из сумки пластмассовой подставке, вставив изогнутую в виде угла ручку параболы в выемку на поверхности подставки. С помощью глазка для наведения параболы на цель направил микрофон точно на дом Ельчина. Покрутил регулятор уровня идущей записи: поставил белую стрелку на указателе магнитофона посередине между положением "тихо" и "громко", чтобы улучшить качество записи насколько было возможно. Затем достал маленькую цифровую видеокамеру и включил ее, увеличил масштаб съемки на полную мощность. Расстояние между домами отвечало требованиям удачного маневра и манипуляций ночной съемки. Марина была красивой, очень привлекательной тридцатилетней женщиной с русыми распущенными волосами и изящной фигурой. Роман - сорокалетним сутулым здоровяком с далеко неатлетичными и неидеальными, но внушительными формами тела. Казалось, несмотря на уже немолодой возраст и исчезновение некоторого количества волос на голове, он стал выглядеть лучше после того, как был запечатлен на снимке, лежащем у детектива в кармане. Записать разговор удалось, хотя он был коротким, а сразу после него Ельчин с Мариной занялись любовью. Камера записывала все - от обнажения Романом и ласкания зрелых, полных грудей его спутницы (которая в свою очередь запускала раскрепощенные пальцы к вожделенному мужскому достоинству ее ухажера) и до последнего движения любовников, обнимающихся, целующихся и предающихся утехам на диване.