Ноготки

Что ждет там меня, в другой, непривычной жизни? Смогу ли я вынести все? И понимаю – должна. Обязана. Ради дочки. Ради мужа. Ради нас всех.

***

– Белла Аркадьевна Серебрянская, – начальник колонии отрывает взгляд от документа и смотрит мне прямо в глаза. Через десять секунд я опускаю веки. Губы подполковника трогает еле заметная ухмылка, но не злая. Покачивая головой, он вновь возвращается к моему «делу».

– Ну что же, осужденная Серебрянская, будем, что называется, замаливать грех. А лучше всего он замаливается работой. А работы у нас, что называется, не бей лежачего.

Странно, но мне начинал нравиться этот худощавый мужик, с проседью в волосах и проницательным взглядом серо-голубых глаз. Он не производил впечатление тех беспринципных начальников, что, бывало, показывали в фильмах про Зону, и мои первые страхи стали рассеиваться.

– Чем занимались там, – он в характерном жесте махнул головой, – за периметром. В деле написано были домохозяйкой?

– Да.

– Что же, больше никаких увлечений?

– Зачем вам….

– Андрей Петрович, – пригладив пальцами седые виски, назвался он. И продолжил:

– Работа у меня такая, Белла Аркадьевна.

Почему-то он упорно называл меня по имени-отчеству. Видимо, так ему просто нравилось.

– Пишу книги, – я решила не упираться.

Он хмыкнул:

– Творческий человек, значит? Это хорошо. В работе, что называется, пригодится.

Говорил он это серьезно или шутил, было не понятно, однако, совсем скоро, мне представилась возможность об этом узнать.

– Жди в коридоре, – неожиданно с имени-отчества он перешел на «ты», и, потеряв к моей персоне интерес, крикнул:

– Следующий.

В дверях появилась девушка. На вид ей можно было дать лет шестнадцать. Тонкая и хрупкая, со светлыми волосами и нежными веснушками на испуганном лице. Мы проводили друг друга взглядами, и я вышла из комнаты, оставив начальника колонии знакомиться с новой «жиличкой».

Приземистое здание местной администрации, недавно отремонтированное, внутри и снаружи, о чем свидетельствовали: чистая, еще не затертая бело-голубая обшивка фасада, новые, пластиковые двери и окна, а так же не выветрившийся запах масляной краски, остались позади.

Молчаливая, судя по лычкам, майор полиции сопроводила нас в общежитие. На территории их было два, но женская половина колонии обитала лишь в одном из них, в отдельном крыле, с отдельным входом. Мы поднялись на второй этаж.

– Алевтина, принимай новеньких, – как-то устало, без намека на приказной тон, сказала заместитель начальника, пропуская нас в комнату.

Навстречу поднялась женщина, одетая в спортивные трикотажные брюки темно-зеленого цвета и серую майку-боксерку.

Комната оказалась чистой и светлой: стены выкрашены в холодный голубой тон, на полу выстлан коричневый, под «дерево», линолеум, потолок со встроенными светильниками сверкал белизной. Так же, имело место одно большое пластиковое окно, без решеток; шесть, выкрашенных в тон стенам кроватей, две из которых, оказались, застелены, а так же несколько сдвоенных тумбочек между ними. У окна стоял небольшой стол с задвинутыми под него тяжелыми табуретами, а у входа, по разные стороны, два шкафа. Вся обстановка, была какая-то нежилая и видом напоминала казарму, где совсем недавно произвели ремонт.

– Кидайте шмотки сюда, – Алевтина показала на не застеленные койки, – и помогите шторы повесить. А то живем, как на вокзале!

***

Свинарник, являлся личным подсобным хозяйством колонии, и был построен еще в начале восьмидесятых, прошлого века. С тех пор, здесь мало что изменилось и в отличие от условий, в которых сейчас существовали отбывающие здесь наказание преступники и преступницы, которые хоть и с натяжкой, но можно было назвать приемлемыми, свинкам приходилось жить иначе. Но животные не люди – жалобы писать в Прокуратуру не умеют. Побелили стены – и то хорошо. А запах? Ну что запах. Свое, оно, как говорится, не пахнет.

Уже неделю я и Марина, та самая девчонка, что прибыла в колонию в один день со мной, работали здесь, и мне уже казалось, что запах навоза пропитал не только всю мою одежду, но и волосы, въелся в кожу.

Огромный ангар, где размещалась свиноферма, находился на территории поселения и на работу мы добирались пешком. Охраны, сопровождавшей заключенных на каждом шагу, здесь не было и иногда мне думалось, что вот шагни за периметр, и ты на свободе. Но это были обманчивые чувства. Побег карался строго.

Основная масса «жильцов» колонии была мужского пола и почти все они трудились на лесозаготовке. Несколько человек, как мне рассказала наша «старшая» – Алевтина, работало в теплице, на полях, и в коровнике. В последнем работали почти все женщины, которых здесь насчитывалось меньше четверти от всех отбывающих наказание. Но сейчас было лето, и коров перегнали на летний выгул, в десяти километрах от поселения.

Наша работа заключалась в уборке свинарника. Помещение свинофермы было разделено на две части проходом, застеленным деревянным настилом. По обе стороны прохода находились клети со свинками. В клетях уборкой занимался здоровый мужик с неприятным взглядом. Все что он выгребал из клетей, скапливалось в специальных желобах, а потом смывалось куда-то наружу. Когда желоба переполнялись, эта «ароматная» масса вываливалась на деревянный настил, и нам приходилось подгребать ее лопатами. У Степана, как звали этого заключенного, был напарник, но сейчас тот находился на лечении в местной районной больнице и в помощь ему, по уборке свинарника, направили нас.

Степан сразу положил глаз на Марину. Несколько раз он пытался с ней заговорить, но она, лишь испуганно опускала взгляд, боясь даже смотреть в его сторону. И отмалчивалась. Мне казалось, что это злило мужчину. Не получив ответа от девушки, он склабился, обнажая подгнившие и почерневшие от табака и чифира зубы.

– Я боюсь его, – пожаловалась мне Марина. – Он страшный, и похож на…. Чудовище.

– Мы все тут чудовища, – ответила я ей. – Белых и пушистых здесь нет.

Крыть на это было нечем. Марина отбывала наказание по той же статье, что и я. Богатый любовник подарил девушке на День рождения ключи от белоснежного Fiata, а через неделю объявил, что они расстаются, оставив машину ей, как маленькую компенсацию, за ее разбитые надежды.

Бедная студентка академии искусств, привыкшая к заботе и вниманию, и что говорить, к благополучной жизни на деньги состоятельного «папика», в этот же день «накачалась с горя» в одном из баров. Дальше она не помнила, как села за руль, и как наехала на пешехода.

– Потерпи немного, – глядя на несчастное лицо Марины, успокаивала я девушку. – Алевтина говорит, что его напарника скоро выпишут из больницы и нас переведут куда-нибудь, подальше от свинарника, – я похрюкала, изобразив поросенка, чем насмешила Марину, и страх из ее глаз исчез.

Но у Степана, видимо, были свои планы на девушку.

3

– Серебрянская, к начальнику вызывают, – голос Алевтины, нашего бригадира отрывает меня от работы.

– Зачем?

– Не докладывали.

– Слышишь, к начальнику вызывают зачем-то – говорю я Машке, здоровенной свиноматке, с которой у меня завязались «особые» отношения. Не знаю почему, но эта хрюшка запомнила меня в лицо и каждое утро лишь только услышав мой голос, встречала, подбегая к загороди своей «тюрьмы». Глупо, но порой я сравнивала наше с ней положение. Единственное, что радовало, так то, что я все-таки, рано или поздно, выйду отсюда.

Снова вхожу в кабинет начальника колонии, попутно замечая мелкие детали интерьера, те, что в первое свое посещение не заметила. Например, элегантные, под цвет бежевых стен, шторы на окне. Или вот, электронная фоторамка на столе, хоть с моего места и не видно кто на фотографии, но воображение тут же нарисовало портрет, похожих, как две капли воды друг на друга, мать и дочь.

– А, Серебрянская…. – начальник на секунду отрывает взгляд от экрана компьютера. – Присаживайся.