Страница 5 из 10
«Как-никак, колхозное правление о нас заботится, – размышляли они, – и кино привезли. А тут ещё и бой, как в старину – кулачный!»
Вот уже вечерело. Придя домой, и освежившись колодезной водою, «причипурились» перед зеркальцем женщины, и девчата, конечно же, и всякая мелюзга из детворы. А как же? – без мелюзги и вода не освятится! Набрав в карманы семечек, все отправились к хуторскому клубу… Мужики, пополнив кисеты самосадом и, втихаря нарвав клочки газеты «Правда» для самокруток и козьих ножек, степенно потянулись к месту культурной жизни – к школе, где и был клуб.
Хоть и мужики, но про любовь Тахира с Зухрою посмотреть не помешает, может там что и приглядишь полезное. И чего же не посмотреть на драчку подрастающего поколения?! У самих кулаки чешутся при виде таких боёв, и они, на всякий случай, закатили рукава своих праздничных рубашек.
«Сарафанное радио» так разнесло объявление по степному раздолью, что на кино и бой примчались и стар и млад с соседних хуторов. Народу собралось немало. Школьный двор, весь в зелёно-багряной красоте куп боярышника и душистых зарослей сирени, благоухал. Шпорыш, трава зелёная, ковром стелил весь двор. На нём и зачинался бой за Зойку Михайлючку.
Гомон, разделившихся во мнениях исхода боя хуторян, был весел.
И вот Жорка Будник провозгласил:
– Сёдьня Робинзон и Фэдькэн-Мотькэн дэруться за Зойку Мыхайлючку. Я пытав у нэи, чи можно обийтысь бэз дракы, но вона сказала: «Хай дэруться». Так шо начинаемо. Справа – Мишка Фэдькын-Мотькын в чёрних трусах с билой латкою, а слева – Мыкола Робынзон в полосатих трусах. То трусы ёго столитнёго дида Грицька. Других у ёго ныма. Я цэ кажу для усих, хто нэ зна наших хлопцив, а хуторяны их уси знають. Воны дуроплясы ще ти.
Конечно, Жорка правильно сделал, что указал на приметы бойцов, тут же приехали «чужакы»: киношники с «Тахиром и Зухрою», а с ними какой-то журналист из самого Питербурга под Хвалынском. Прибыл с тетрадкой для записей о ком-нибудь и о чём-нибудь. Знакомясь с хуторскими девчатами, он сказал: "Я знал, что люди гибнут за металл. Что начинались войны из-за сплетен. Но чтобы бой кулачный за любовь…(!) впервой увижу. Не за тем я приехал, но бой кулачный я не пропущу".
Мишка с Колькой вошли в круг из зрителей и Робинзон сказал:
– Зойка моя! Я з нею в Пятныцю грав! Вона мэнэ Робынзоном назвала. Так шо ты, Хвэдькын-Мотькын, иды в жопу.
– Шо?! – встрепенулся Мишка, второй претендент на Зойку. И не успел Колька досказать ещё что-то из своих прав на Зойку, как получил удар в сопатку.
К бою Колька был готов, но к удару в сопатку – нет, а поэтому, размазывая юшку по лицу, соображал дальнейшее своё поведение на поле боя.
– А, ну, Мышка, вмажь ёму ще мэжду рог! – советовали одни.
– Кысляк, ты шо? – ужэ нэ Робынзон?!
Колька, как услышал «Робинзон», образ любимой Зойки Михайлючки затмил и боль в носу и остановил течение из него крови в вперемешку с соплями, и Мишка «Федькин-Мотькин» не успел глазом моргнуть, как ему в тот глаз засветил кулаком Мыкола. Бой разгорался!.. И публика воспрянула духом.
– О! Оцэ по нашому!… А, ну давай, хлопци, жару!… Зойка того стое!– орали болельщики-фанаты обеих сторон.
Колька и Мишка сцепились, как два клещака, стараясь повалить друг друга на землю. Оказаться на земле было позорно, поэтому бойцы держались крепко на ногах. И в этом жарком сплетении тел Робинзон допустил нарушение правил драки – он вцепился зубами в ухо Федькина-Мотькина, и прокусил его!
Тот взвыл от боли, и с ужасом представил, как он явится с одним ухом перед Зойкой. Но раздумывать долго он не мог!.. И с ходу своей лохматою башкою «шарабахнул» Кольке в нос, и без того уже кирпатый…
Боже! Что тут началось?! – кто-то решил помочь упавшему Мыколе и засветил фонарь Мишкиному фанату ....
И пошла «катавасия». Дрались молча, но с прицелом в левый или правый глаз, в левую или правую ноздрю. При этом берегли рубахи, так как они дорого стоили для колхозников, получавших по двести грамм пшенички на трудопалочку в день.
Тётка Ганна, видя такое светопредставление, и невозможность остановить бой, побежала к Зойке, из-за которой уже дрались хутор на хутор.
– Зоя, пиды и остановы драку. Уси мужыкы як билыны объилысь, ще нэ хватало шоб за оглобли схватылысь. Воны же тоди поубывають всих, хто пэдвэрныться под оглоблю. Зоя, диточка, побиглы… Тилько ты можешь…
Зоя появилась на поле боя богиней Флорой. И бой прекратился.
Все взоры обратились к ней. Из уст её, прекрасных и миролюбивых, как дуновение цветов, над полем битвы вознеслось:
– Я не стою крови вашей, перестаньте драться. У вас в бою «ничья», как и я – ничья.
– Нет, Зойка, ты моя! – сказал «Робинзон».
– Нет, Зойка, ты моя! – сказал «Федькин-Мотькин»….
Машка – видьма
В то давнее время моего детства, когда мир божий был наполнен лешими, ведьмами да русалками, когда за каждым кустом сидела кикимора или вурдалак, а в речных зарослях водяные подстерегали таких пацанов как я, верующих в рассказы бабушек и дедушек о нечистой силе, – тогда и реки текли, как нам казалось, молочные, и берега были кисельные, а по полям летали жаренные куропатки.
Так вот, в то время жили-были в донском хуторе Иван-баянист, да Марья, у которой русые косы до самых пят, глаза небесной синевы, нежная кожа, груди, как яблочки белого налива, станом и ножками стройна и гибка, как ивушка приречная!..
Марье виделся молодец на белом коне, который вихрем налетал на неё, подхватывал под стан её гибкий, и вскинув в седло, уносил её за тридевять земель, в тридесятое царство, где и стали бы они жить-поживать да добро наживать.
А Ивану мир казался майским лугом, по которому бродят кони да девки цветы собирают и венки плетут…
Да какое нам, пацанам, дело было до их мечтаний?! Нам бы шкоду какую сотворить! А под руководством Жорки Будника и Витьки Хижняка это было очень просто!
Они были постарше и на шкоду более сообразительней «цуцинят», как они нас называли, выпуская дым цигарки с махряка из ноздрей и цвиркая слюной сквозь зубы.
Шикарно у них это получалось, не то что у нас! А у кого спереди зуба не было, так тот, когда пытался цвиркнуть, как Жорка и Витька, у нас вызывал колики в животе, и мы катались по земле от хохота.
Но это – мелочи жизни! Им в голову приходили частенько очень серьёзные мысли. Не знаю, что побудило Жорку и Витьку, но они решили вырыть могилу для вурдалака.
Для чего стали подговаривать меня и моих дружков, Кольку и Вовку Кысляков. Задумка была такова – «вырыть могылу и прыкрыть еи гылкамы, а звэрху травою прысыпать».
Я, как услышал слово «могыла», сразу же отказался её рыть, так как страшно боялся мертвецов. При одном представлении о них, у меня волосья на голове дыбом становились и ноги подкашивались. Вовка тоже трухнул, а Колька-Робинзон сказал:
– Жорка и Витька, могылу мы копать нэ будемо. А як шо вы хочитэ, то вырыемо яму-ловушку.
На что старшие наши товарищи ответили:
– Сэруны вы, а нэ добри козакы. Ладно, хай будэ по вашему – копайтэ нэ могылу, а яму, но шоб яма була як могыла!
Решили Жорка и Витька вырыть яму-ловушку в балочке меж огородами Кысляков и Доценкив, так как по их расчётам вурдалак всегда ходил именно там, подстерегал и хватал за ноги хуторских девчат, когда они шли на свидание в вишняк.
Нам затея словить вурдалака очень понравилась, и мы, пока все хуторяне были на колхозных полях и фермах, рыли яму-ловушку.
Набив кровавые водянки на руках, мы, размазывая грязный пот по мордахам, помогли друг другу и наконец вылезли из той ловушки, которая и правда что была, как могила.
Я от одного представления первым из той ямы рванул на свет божий, потом Вовка, а Робинзон, зараза, ещё жару Вовке поддал, кринув:
– Вовка, тикай! Ось вин вурдалак! – и схватил брата своего за ногу. Вовка пулей вылетел из ловушки и отбежал на безопасное расстояние. Пришлось мне вытягивать одному своего дружка.