Страница 4 из 10
Зойка, как нам всем казалось, на нас – босоногую шантрапу, – никакого внимания не обращала.
Была она дочерью учительницы, это уже одно отличало её от нас, но это было не главное! Главное, что её отец, Николай Иванович Михайлюк был, как говорили, «большая шишка». В колхозе не работал, а надзирал над всеми политотделами МТС района и знал, кто чем дышит – хоть днём, хоть ночью.
Его боялись все! Попробуй что-нибудь украсть в колхозе – не поздоровится! Все это знали, и Колька знал тоже. Да вот, как на грех, влюбился он в Зойку!
Да так «втрескался», что решил в конце-концов обратить на себя её внимание. Подкатился он как-то к Шурке-«Профэсору», да и спрашивает:
– Шурка, от ты кныжкы читаешь, скажи, а як мине зробыть, шоб мэнэ «Кысляком» нэ дразнылы? Може, надо шо зробыть, чи зъиесты шо?
– Да, надо. Лучше всего – призраком стать. Чтоб тебя сразу никто не узнал.
Колька обратил внимание на картинку в книжке «Профэсора». Там был изображён человек со звериной шкурой на плечах вместо рубашки, весь заросший так, что чуть глаза были видны из-под свисавших космами волос, и в руках он держал здоровенную дубину.
На такого человека не обратить внимание мог только пустой человек, но не Колька.
– Шурка, а хто цэ такый? – Колька ткнул пальцем в картинку.
– О! Это знаменитый Робинзон Крузо, – говорит «Профэсор». – Его сама королева заприметила и полюбила.
– Оце такого?
– Ну, да. А если бы он таким не был, на него никакая бы даже доярка внимания не обратила.
Колька решил – стану Робинзоном! Была-не была! И стал он готовиться к этому перевоплощению.
Перво-наперво с чердака стащил старый-престарый овчинный полушубок своего прадеда. Был он не только потёртый, но и шерсти на нём мало уже осталось, моль поела.
Колька поотрывал полушубку рукава, топором отрубил длинные полы и кое-как приспособил его себе на плечи. Затем он сбегал на огород, где текла в зарослях камыша, куги и куширя речка. Без труда вытащил со дна ворох тины вместе с ракушками и пиявками, и всё это водрузил себе на голову.
Затем во дворе прихватил здоровенную палку и в таком виде появился у дома Михайлюков, где Зойка, как всегда, лежала на ряднушке с книжкой в руках в холодочке под акацией.
Она зачиталась и абсолютно не обращала внимание на то, что делалось вокруг. Надо было привлечь её внимание.
И Колька обратился к ней, возвышено пришёптывая и противно перевирая:
– Вашэ королевскэ бэсподобие! Вы чёго на толоку нэ ходытэ? Чого в рички нэ купаетэсь? Я же без вас с тоскы помираю! Сжальтэсь надо мною, красавыця!
Стоило Зойке поднять глаза на голос, и у неё сердце зашлось в предвкушении – наконец-то к ней явился сказочный принц … в облике водяного!
Это ей было так интересно и захватывающе, что она, подымаясь и протягивая дружески руку пришельцу, чуть слышно пролепетала:
– Я вас узнала. Вы – Робинзон! Заходите! Я вам очень рада! Знаете, как одной скучно. А вы такой необыкновенный!
У Кольки в глазах всё закружилось, когда Зойка дотронулась до его руки и повела во двор. Он на онемевших уже ногах не шёл, а скорее летел за той, что снилась ему и не давала спать, что так безжалостно жгла и мучила его пацанячью душу!
Кольке очень хотелось сбросить с себя и противную облезлую шкуру барана, и скинуть с головы тину, но Зойка не давала на то согласия ни словом, ни жестом, и только повторяла:
– Вы такая прелесть! Давайте в прятки играть. Только вы мне свою палку отдайте и поделитесь тиной. Я тоже хочу побыть необыкновенной!
Это были счастливые и незабываемые мгновения Колькиной любви. Он носился по двору Михайлюков, как одержимый, а за ним с тиной на голове, с палкою в руках и пиявкой на шее носилась его возлюбленная. Они так кричали от восторга первого свидания, так сияли её синие глаза, а его – карие, что день становился всё светлее, теплее и радостней!
У Кольки мутилось в голове и он сказал:
– Зоя, я у Панском лису зроблю хату, як Робынзон, и мы туда утичем. Будэмо жить удвОх. Завыдэм свынэй, скопаем горОд. И ныхто нам будэ нэ нужин.
А она, начитавшаяся книжек, говорит ему:
– Хижину Робинзона ты построй, а играть в ней мы будем втроём. Я, ты и Мишка. Я вас обоих люблю!
На что Робинзон, нахмурив брови ответил:
– Хай будэ так, як ты сказала, но я тэбэ бильше люблю.
И они продолжили игру.
Когда приехал Николай Иванович и увидел счастливую дочь, он не стал гнать прочь «чудище» со двора, а чуть улыбаясь, спросил:
– Зоинька, это Колька Кысляк?
– Нет! Папочка! Это Микола Робинзон!
– Ну, да. Теперь и я вижу, что это не Кысляк, а «Робинзон»!
Николай Иванович строго посмотрел на новоявленного «Робинзона», погрозил ему пальцем и сказал:
– Смотри, Колька, Мишка Федькин-Мотькин тебе наквасит нос, как только узнает про твои «шуры-муры» с Зойкой…
А на следующий день, как только молва облетела хутор, на бригаде, при большом скоплении колхозников состоялся бой между давнишними соперниками.
Бой за Зойку Михайлючку
Испокон веков в крестьянских семьях дети рано взрослели в трудах и…в любви.
Бои гладиаторов промеж собою, а также со зверьём – капризы римлян.
Бои тореадоров с разъярёнными быками – испанцам будоражат кровь доныне. А тараканьи «бои» – латиноамериканская забава, как и петушиные бои, потешные для Мексики и Чили.
И только бой за Зойку Михайлючку, представьте, люди, был… за Любовь. О чём и речь пойдёт здесь…
Вместо эпиграфа:
Весь хутор знал – нет краше Зойки Михайлючки.
Её краса пленила всех,
И пацаны из моего детства,
Страдали тайною мечтою нег.
Она же надменно и красиво,
Как то теченье Куросиво,
По хутору не шла – плескалась,
Красою девичьей нас сводя с ума…
У каждого из нас в жизни была, а может быть, и есть своя «Зойка», но Зоя Михайлюк была Единственная. То не важно, что прошли годы, то не важно, что мы обзавелись жёнами с другими именами, детьми, внуками и правнуками. Важно, что у каждого мужчины была своя «Зойка Михайлючка» – символ детской, отроческой или юношеской любви.
Два претендента на ту дивчину в нашем хуторе были: Колька, по кличке «Робинзон» и Мишка, по кличке «Федькин-Мотькин». Мишек в хуторе было много, но такой «Федькин-Мотькин» – один! Тогда пиара с фотокамерами ещё не было, поэтому «посмотрим» тот бой «глазами очевидца».
На обёрточной ржаво-жёлтой бумаге, в которую дед Филипп по кличке «Рипях» заворачивал копчёную им рыбу для начальства, его внук – Шурка по кличке «Профэсор» сотворил коряво-красивое объявление:
«Сегодня у клуби до кино «Тахир и Зухра» будэ кулачка про мэж Мыколою Робинзоном и Мишкою Фэдькиным-Мотькиным за Зойку Мыхайлючку».
Заболтав муки в ведре с водою, «Профэсор» на борту здоровенной фурманки, которую тягали быки Бздюха и Блоха, прилепил болтушкою объявление. Быки, роняя пену с губ на пыльную дорогу, от жары и лени еле тянули ноги по полям, где – кто косил, а кто – снопы вязали. Шурка Омелько по кликухе «Дурка» правила быками:
– Гэй-й! Шоб вы повыздыхалы, прокляти! …Цоб! Цоб, Бздюха! Куда ты вэрнэш, зараза проклята?!
А бык, громада страшенна, презрев все от шуркиной хворостины боли, с дороги в поле люцерны потянул фуру с Шуркой и Блохой вместе.
– Цабэ! Цабэ, Блоха! А тэбэ куда, чёртяка, тянэ?!
Хорошо что ехал объездчик, дед Гнат, да батогом и матом выгнал быков из люцерны, а то бы точно пообдулись.
Кое-как добралась Шурка до людей с опалёнными лицами и потрескавшимися от полуденного жара солнца губами. И все, читая объявление, радовались предстоящему представлению и, конечно же, улучшали показатели в труде, как-то было принято в стране строящегося, развитого и победившего социализма.