Страница 21 из 29
Котовой Анне
Берестяная закладка
С неё сняв девственность, сургуч,
раздвинув новь страничек гладких,
вдруг ощутил, что я могуч,
и всунул в вещь свою закладку.
Пахнул печатью мудрый миг,
священный, горький, но приятный,
что ввек бывает лишь у книг,
у мрачных, блёклых и нарядных.
И по листкам крадусь я вглубь,
вкушая буквы тайн сюжета.
Мне здесь открылся правдоруб,
рай, откровения поэта…
Потёк, побрёл по тропам слов
чрез норы точек, что родные,
и меж столбов, округлых скоб,
промеж щелей, что запятые.
И не желая знать антракт,
акт продолжаю, чтенья фазу…
Но как бы ни был странный факт -
она во мне зачнёт вдруг разум…
Просвириной Маше
Мысли осенней листвы
Бураны событий стегают, как плети,
срывая от веток – как с ними не жил.
Как ветер листву, заметают нас смерти,
разносят по ямам, обрывам могил.
Трамбуют нас ливни златистой гурьбою,
чуть лаком дождинок помазав, покрыв.
Ростки до весны согреваем собою,
чтоб чуть оправдать умиранье, отрыв.
Мы – жёлтая крыша, навес над землёю.
Мы греем её, корни трав бережём,
своих матерей и отцов со слезою
храним от морозов своим рубежом.
Мы мёрзнем надгробьями, кучами в холод,
ничуть не покинув лес, просеку, сад.
Лишь в парках нас всех разлучает злой город.
Гниющее золото мы, а не клад…
Асбестовый ангел
Асбестовый ангел взирает в поэта,
а ртутные очи недвижно горят…
…Недобрая, видимо, это примета…
Визиту его я не так уж и рад.
К Есенину чёрный являлся. Не ангел.
К другим – кто иной. А вот этот – в дому.
В каком же он статусе адского ранга?
Во тьме оглушившей бессильно тону.
Стоит отчуждённо, безмолвный, бескрылый.
С тончайшими пальцами, ленью фаланг.
Видать, он безделен в труде и постылый.
Он жизни беспутной моей бумеранг.
Пронзительный, жуткий и косный, и костный,
чешуйками ленно и сизо шурша,
явился в полночьи, почти смертоносно,
в году високосном, беззвучно дыша.
Как столб, изваянье, нетающий призрак,
одетый в гористый, прохладнейший лён.
Блуждают в ресницах бесовские искры.
Он видом моим тут вовсю утомлён.
Наверно, предвестник погибели скорой.
Загадочный гость без огня, палаша.
Незримо вздымает мельчайшие поры,
никак не уходит, обличьем страша.
Надеюсь, что солнце прогонит героя
иль облик осветит, прозрачность даря.
Нет воли глаза отвести, нет покоя,
нет веры, что вскоре покинет меня…
Достояние
Моё достоянье – глубинность тоски,
простор одиночества, грузность печали,
цепочки сомнений, стихов коробки.
Его не продать ни с конца, ни с начала.
Его не отдать и задёшево, в дар.
Желающих нет, игроков и голодных.
Не нужен ни холод, ни бриз, ни пожар
спокойным и буйным, своим и неродным.
Бытует в заслонках и шахтах моих
надежд выкипающий цвет, испаренья,
бурлят что полвека, а вовсе не миг,
что яд источают и донное тленье.
Весь мой капитал – несказанная скорбь
и тягло обид с нескончаемым гноем,
от ноши какого одышка и горб,
под весом какого я рушусь и вою.
И вся очарованность никнет ко дну,
копя угасание, тухлость и сажу.
Богатство камней, чьё значение – нуль,
какие не выставить уж продажу.
Я вновь пополняюсь – что зря, ни к чему.
И хлама полно за подкожьем и в хате.
И нет принимателей, с тягой к нему -
все сами до горла, макушки богаты…
Аристократ
Чернявый пёс в "носках" белейших
красив в октябрьских лучах!
Он самый добрый средь добрейших,