Монохромность

«Агентства недвижимости, во владении которых находится вышеупомянутый особняк «Бог есть любовь» не слишком распространяются на счет истории дома. В этом нет ничего удивительного или странного – темные коридоры, высокие мрачные потолки и пустынные холодные залы наверняка стали свидетелями кровавых расправ и жестоких преступлений. Кажется, даже в углах гостиной затаилось нечто зловещее». Я кинул взгляд на последние слова и остался ими доволен. Конечно, возможно, с мрачными потолками и холодными залами я переборщил, но смотрелось именно так, как нужно. На самом деле, гостиная, в которой герр Хауэр принимал своего гостя из местной газеты, была довольно светлой и уютной, а потрес3кивающий камин в углу комнаты, играл яркими язычками пламени. Но писать об этом в разделе, посвященном загадочным и мистическим местам нашего города слишком уж глупо. Читателям нужно совсем другое.

– Вы были свидетелем чего-нибудь необычного, сверхъестественного, герр Хауэр? – спросил я с неизменной лучезарной улыбкой, – Есть что-то действительно заслуживающее внимания?

Хауэр посмотрел на меня поверх чашечки с легким прищуром, словно пытаясь понять, издеваюсь ли я над ним, или говорю вполне серьезно.

– Не думаю, что понимаю, о чем вы говорите… как вы сказали ваше имя?

– Меня зовут Килиан Граф, – отозвался я, снова вешая фальшивую, но вполне правдоподобную улыбку на лицо, – Я имею в виду, не сталкивались ли вы с чем-то загадочным или мистическим в этом доме? Старые особняки хранят много тайн.

– Ну и бредовый же у вас материал для статьи, – Хауэр осклабился так отвратительно, что я искренне пожелал ему хлебнуть мышьяка вместо чая, – Ну откуда в этом месте взяться потусторонщине? Не считать же мистикой ветер, который воет в щелях из дальних комнат или скрип черепицы, когда выпадает снег?

– Конечно, нет, – ответил я, не пряча улыбки, словно этот олух напротив, и правда, сказал нечто смешное, – Меня интересует что-нибудь более глобальное.

Ручкой в блокноте я сделал быструю короткую заметку «Как стало известно, старый особняк насквозь пропитан мистикой и загадками. Хозяин дома Николас Хауэр утверждает, что слышал вой в давно покинутых кабинетах и залах, а в снежном шорохе можно разобрать…»

– Так говорите, что ваша газета занимается всей этой паранормальный ерундой? – очередной вопрос Хауэра сбил меня с мысли и не дал закончить предложение, – Неужели кто-то это читает?

– Да. На оба ваши вопроса – да. Только с одной поправкой, мистикой занимается не вся газета, а только определенный ее отдел, – отозвался я мягко, чиркая ручкой в блокноте, – А что касается читателей, то вы понимаете, как люди любят страшные истории, не так ли?

– На мой взгляд, страшных историй хватает и в жизни, – ответил Хауэр, и почему-то обиделся, – Взять хотя бы эти исчезновения в городе, которые начались в Бринкерхофе и добрались уже до Глекнера. Почему бы вам не писать о них?

– Этой статьей занимается другой репортер, – лаконично сказал я, все еще гадая, как закончить последнее предложение. В конце концов, я написал «… а в снежном шорохе можно различить шаги давно ушедших и позабытых» и остался доволен. Конечно, материал придется переделывать, но для сырой основы вполне сойдет. Колонка «Тайны города» редко выходит на первую полосу – для этого нужно найти сенсационный материал, так что приходится довольствоваться тем, что есть.

Я отложил ручку в сторону, сделал глоток слишком сладкого чая и кивнул головой.

– Вернемся к теме нашей беседы, герр Хауэр. А что ваша супруга? Она не замечала ничего необычного?

– После того, как она узнала, что беременна, ничего более необычного уже не может произойти, – заявил Хауэр, самодовольно улыбаясь, – А сейчас она слишком занята хлопотами к предстоящему Рождеству, так что ей не до глупых сказок.

Глупые сказки. Хорошее название для статьи, но что этот ожиревший осел, может знать о настоящих древних сказках и преданиях? Проблема нынешнего поколения эпохи знаний в том, что мы играем словами и понятиями в тех сферах, о которых даже не имеем представления. Я постарался, чтобы мой голос звучал, как прежде, мягко.

– И все таки, неужели за все время, проведенное здесь, вы ни разу не столкнулись с чем-то необычным?

– Нет, ничего необычного, кроме того, что мне уж очень нравится этот дом, хоть он и слишком безвкусен, – сказал Хауэр, внезапно сделав серьезное лицо, – Но я думаю, что это немного не тот материал, который нужен вам для статьи, верно? Подождите-ка, а когда эта статья выйдет в тираж? Я бы с удовольствием купил газету. Вы же укажите мою фамилию?

– Если вам будет угодно, – сказал я, улыбнувшись чуть шире, чем следовало, – Большинство предпочитает оставаться инкогнито. Так сказать, становятся анонимным источником информации.

– Нет-нет, укажите мое имя полностью. Так и пишите: Винсент Андреас Хауэр, владелец особняка. Вы так и укажите это в статье? Вам продиктовать по буквам, или вы уже записали?

Я склонился над блокнотом, старательно выводя букву за буквой «Мое имя Винсент Андреас Хауэр, и я идиот». Подумав, я сделал пометку и поменял на «жирный идиот». Собственная шутка показалась мне донельзя смешной.

– Записал все верно, герр Хауэр, – сказал я, впервые за беседу улыбаясь искренне, – Слово в слово, как вы и хотели.

Хауэр благосклонно кивнул головой.

2

Если верить мировой статистике, то каждые сорок секунд в мире происходит одно самоубийство. Следовательно, за один час происходит порядка девяноста смертей. Когда наш мир окончательно сойдет с ума, и ему внезапно потребуется что-то новое и эксцентричное, эти знания можно будет использовать с большим успехом, заменив ими привычные понятия сроков и времени. К примеру, сорок пять жизней потратил на дорогу от дома до работы, десять жизней на утренний разговор с коллегами, двадцать смертей на кофе, девятьсот жизней за один рабочий день. Выкурил сигарету у входа– вот еще две смерти в копилку, да на обед потратил еще полсотни. Опоздал на автобус, занялся сексом, выпил с друзьями – все отмечается чужими жизнями, как метками на циферблате. Любопытно будут смотреться записи в объяснительных, рецептах, инструкциях – опоздал в офис на шестьдесят две смерти, потому что машина спустила колесо? Запекать в духовке сто восемьдесят смертей подряд при температуре не ниже двухсот градусов? Принимать лекарство за сто смертей до каждого приема пищи?

Принимать лекарство. Эта мысль плотно засела в голове, как мелкая заноза в пальце. Две таблетки я принял еще утром, перед поездкой на работу. Еще две успел принять перед написанием статьи. Нелетор – волшебная палочка нашего времени. Если бы не он, то возня со статьей заняла бы у меня куда больше времени. Стимуляторы – квинтэссенция бодрости, дающая бесконечные кредиты дофамина и энергии всякому желающему. «Ты же понимаешь, что любой кредит нужно будет выплачивать, правда?» – спрашивал меня тот парнишка, Клаус, на карту которого поступали деньги за каждую новую дозу. Я оторвал руки от клавиатуры, недовольно отметив, что пальцы снова начали слегка дрожать.

Так о чем это я? Точно, о новой мере времени, так необходимой нашему обществу.

Нужно будет отметить это в какой-нибудь новой статье, пока эта идея не пришла в голову кому-то другому.

Девяносто смертей я провел этим в дороге в редакцию, еще двадцать потратил на покупку кофе в картонном стаканчике перед работой, три смерти разменял на сигарету у входа. Двести семьдесят смертей ушло на написание и обработку предпоследней статьи. Весьма объемная работа, озаглавленная «Колыбели полной темноты», вылепленная мною из пустышек и клише была отправлена редактору по внутренней почте не меньше получаса назад. Уложиться в срок – это еще только половина беды. Придирчивость начальника отдела – проблема гораздо серьезнее. Работа в газете накануне праздника – настоящий ад, в котором вместо грешников горят дедлайны, пылают незаконченные дела и воскресают давно забытые проблемы. Каждый отдел работает на износ, а электронная почта внутренней связи полнится все новыми и новыми материалами, возвращенными редактором на доработку. В прошлом году, мою статью возвращали трижды, в позапрошлом порядка пяти раз, пока моя настырность просто не встала редактору поперек горла. Чего ожидать в этом году оставалось только гадать.