Страница 64 из 80
Граф, чье имя прежде звучало на всю страну, а жесткость характера была известна за пределами графства (хотя всю глубину ее знали лишь я и Викторий), изменил сферу интересов, стоило мне обратить Эшварда, а ему – узнать об этом. И теперь неискушенному зрителю было бы сложно узнать в этом спокойном, вежливом и рассудительном мужчине, предпочитающем уединение, того, кто прежде завоевывал земли, грабил церкви и слыл самым завидным женихом среди всех дам королевства.
Как я уже говорила, после переезда мы втроем были единственными аристократами во всем замке, а земельные владения графа казались маленькими, особенно по сравнению с тем, что я видела прежде. Но даже у моего отца можно было повстречать рыцарей, как вассальных, гостивших у своего господина, так и просто проезжих, остановившихся на пару недель.
Здесь же наше уединение не нарушалось.
Не было не только рыцарей, но и оруженосцев, музыкантов, леди. Зато были мы втроем, Викторий, иногда уезжавший по таинственным делам графа, да прислуга, менявшаяся так часто, что вскоре я перестала запоминать имена.
Мы словно затерялись в своем маленьком мирке. Граф с упоением играл роль заботливого супруга, попутно прикладывая все свои силы к изменению Эшварда. Сам же Эшвард, не принимал ни игр, ни факта влияния графа на него, ну а я, как и прежде, всегда шла на поводу у своего супруга.
Однако после похищения Эшварда граф принял решение сменить наше местожительства.
Мы действительно задержались на одном месте. Прошло около ста пятидесяти лет с тех пор, как граф появился на пороге нашего с Эшвардом замка. Хотя, думаю, если бы не охотники, мы бы остались здесь еще минимум на пару десятилетий.
Нам можно было не бояться того, что нас раскроют. Герцоги сменяли один другого, назначаемые и смещаемые императорами, крестьяне и их сеньоры поднимались с мест во имя святой для них цели освобождения Иерусалима, а мы так и оставались в нашем замке не замечая ни войн, ни голода, ни болезней.
Нас обходили стороной, а наши соседи менялись слишком быстро, чтобы задавать вопросы.
Граф, прежде любивший, чтобы его имя звучало, на это время исключил себя из светской жизни, увлекшись новой для него игрой – разговорами со мной и Эшвардом. Да и наш замок, и десяток деревень вряд ли можно было назвать графством. Пожалуй, даже владения моего отца были больше.
Однако, пусть охотники (хотя я все так же была горячо уверенна, что на самом деле за всем стоит граф) и стали толчком к смене места, переехали мы лишь спустя пять лет после этого. Большой срок для человека, но ничтожный для вампира, а за прошедшие столетия я уже начала мыслить вампирскими категориями.
Граф выбрал для нас маленькое поместье, затерянное в горах. Это был темный медвежий угол с суеверными крестьянами, непривычным языком и густым лесом вокруг. Зимой здесь мело так, как никогда не бывало ни в Тулузском графстве, ни там, где мы жили после, поэтому долгие три месяца мы питались исключительно слугами, коих было не так много, как в предыдущих местах, но достаточно для нашего комфортного существования.
Виктория граф с нами не взял.
Думаю он считал, что тот может помешать его игре, наставляя Эшварда на путь истинный. Меня мой рыцарь уже не слушал, а вот Викторий всегда ему нравился и возможно смог бы повлиять на него.
Впрочем, Виктория не было, и гадать о несбывшемся не имело никакого смысла. А втроем нам было, пожалуй, слишком тесно.
Если в выборе графа был расчет окончательно извратить суть моего рыцаря, то он оправдался. В этом забытом богом месте время словно застывало и скука, вечное проклятие вампиров, чувствовалась особо остро. Хотя бы от того, что единственным доступным развлечением для нас были разговоры. Пускай и в предыдущее столетие мы жили замкнуто, но здесь отрезанность от остального мира достигала своего апогея – не было даже деревень, куда можно было бы выбраться на охоту, не говоря уже о гостях, что пусть и очень редко, но все же навещали наш прошлый замок.
И поэтому мы каждый вечер собирались вместе, хотя я предпочла бы избежать подобных посиделок. Лучше умереть от скуки, чем смотреть, как яд слов графа разъедает мысли Эшварда, и не иметь возможности что-либо с этим сделать.
Но граф всегда настаивал на моем присутствии – и я шла за ним, не смея спорить. После каждого такого вечера Эшвард чуточку менялся. Почти неуловимо, незаметно, но его суждения начали приближаться к суждениям графа, его слова становились резче, а усмешка – жестче.
Я раз за разом пыталась с ним поговорить, но от этого становилось только хуже. Он не хотел меня слушать, ведь ему приходилось слышать мои крики по ночам. И пусть он сказал, что больше не любит меня, но чувства никогда не уходят без следа.
Вот и его чувство не ушло.
Медленно, но верно, с помощью графа, оно трансформировалось в ненависть и жестокость.
И его можно было понять. Разбитое сердце, мое эгоистичное стремление держать его рядом и извращенные речи графа делали свое дело. Ему понадобилось целых сто пятьдесят лет чтобы позабыть свою любовь ко мне, а охотники и мое умолчание о них стали последней каплей, спусковым крючком, запустившим то, после чего уже не могло быть пути назад.
А вот жестокости он поддался куда быстрее.
Для этого понадобилось всего пара десятилетий.
Пара десятилетий наедине со мной и графом.
Пара десятилетий в уединении, вдали от остального мира, когда тебе раз за разом повторяют, что жизни и страх людей небольшая цена за развлечение. Пара десятилетий, каждый день из которых ты помнишь боль, причиненную охотниками так ярко, будто это было только вчера.
– Теперь ты довольна, графиня? – усмехнувшись, спросил граф в один из долгих зимних вечеров.