Белые паруса

– Эти головорезы, как вы мило о них отзываетесь, отец, отдавали свою жизнь, оберегая меня! А Дойл Райан по праву считается одним из самых доблестных и храбрых людей на Ранерлике!

– Он – пират. И тебе не по силам натянуть на него столь широкий нимб, чтобы через него не пролезла петля висельника. Айрис, дитя моё! Не забывай, мы слишком высоко стоим, чтобы позволить толпе судачить о наших похождениях. Одно то, что вы с любовником убили твоего мужа…

Айрис тоже поднялась, дрожа от гнева:

– Оливер готовил преступление! Оливер хотел убить нас! И это видели все, кто присутствовал при его казни.

– Он не собирался убивать тебя, насколько я понял. Любой муж, узнав об измене жены, вправе защищать свою честь! По нашим законам он может поступать в своих владениях так, как ему заблагорассудится. Вспомни, не так давно жён, осмелившихся восставать против своих мужей, могли заточить в подземелье или монастырь. Исключение не составляли даже королевы.

– Именно поэтому меня нисколько не прельщает перспектива возвращения, отец. Незапятнанную честь леди я и общество понимаем по-разному.

– Тебе придётся вернуться к обществу, которое ты так презираешь. Вернуться как можно быстрее. Предстать ко двору. Твой ребёнок для всех останется Гордоном. А остальное со временем забудется, даже если слухам и удастся переползти за океан.

– Я не хочу возвращаться к обществу, которое вы так превозносите. Признайте же, наконец, очевидное – я никогда в него не вписывалась. Вы так настойчиво ведёте меня к тому, что счастьем представляется вам, а не мне. Но постарайтесь увидеть окружающую действительность моими глазами – хоть раз! Здесь я буду королевой. Здесь я могу делать что-то полезное. Здесь я могу дышать полной грудью. Останется со мной Дойл Райан или нет – я буду здесь счастлива.

Что ждёт меня в Анадолии? Ради ваших денег кто-то, может быть, женится на мне вновь, изображая любовь, которой не испытывает. Но даже если в глаза мне этого не скажут, никто не простит мне клейма незаконнорождённой. Теперь ещё и мужеубийцы! Никто не простит мне желания быть чем-то больше, чем другие женщины. По убеждению многих я обязана вышивать, ублажать мужа, развлекаться с любовником и мечтать о новом платье. Я обязана быть как все. А меня это убивает! Я не хочу танцевать на балах. Не могу мечтать стать королевской любовницей или, хотя бы, на крайний случай, фавориткой очередного принца – мне это претит.

Когда я люблю, когда я хочу мужчину – я интересуюсь его душой, или, на крайний случай, телом. Мне плевать на его родословную и банковский счёт. На то, сколько куриц по округе станут завидовать нашему с ним союзу.

Я не могла мириться с лицемерием Старого Света раньше. Тем более это не по плечу мне теперь. После солёных волн и вольного солнца Ранерлика.

Отец! Анадолия – золотая клетка. Я же хочу свободы. Я знаю, вы любите меня. Знаю, вам страшно потерять меня, оставив на краю земли без возможности контролировать и опекать. Но мне тут лучше, поймите. Если вы любите меня не для себя самого, а ради меня – отпустите. Отпустите жить так, как я сама пожелаю, как смогу.

Лучше погибнуть в полёте, чем всю жизнь любоваться на ветер из-за стальных прутьев.

Джордж какое-то время молча смотрел на дочь.

Потом процедил сквозь сжатые зубы:

–Девчонка! Ты понимаешь, что говоришь? Я потратил полжизни, чтобы добиться для нас этого положения!

– У вас есть два законнорождённых наследника. Вам есть кому передать ваши дела.

– А чего ты хочешь от жизни?! Осесть здесь? На краю света? Нарожать человек десять детей? Это, по-твоему, счастье?!

– Счастье, по-моему, жить так, как хочешь ты. Делать свой выбор, а не воплощать чужой.

Отец, я не понимаю, как вы, с вашей проницательностью и чувством выгоды можете не видеть всю очевидную правильность моего решения? Этот клочок земли лишь номинально принадлежит короне. По факту он станет принадлежать мне. Всё, что я смогу здесь сделать, принесёт, в итоге, выгоду не только мне, но и всей нашей фамилии. Я смогу наладить торговлю на Ранерлике, доход от неё пополнит наши сундуки. Я стану тут править и царить. Смогу основать новые традиций. И сделать всё это на моих условиях!

Здесь, на Ранерлике, можно будет гармонично сочетать расчёт и чувства, а в любом другом месте для меня это невозможно… вы смеётесь, отец? – обескураженно взглянула на Джорджа Моргана Айрис.

– Думаешь, этот головорез станет слушать тебя?

Джордж медленно приблизился к дочери:

– Тебя ведь не отговорить, да? Ты же упряма, как сто мулов! Не подчиняешься не мужу, не отцу?

– Я ваша дочь и если вы прикажите мне следовать за вами, я так и сделаю, отец, потому что люблю вас больше жизни. Я поеду туда, куда вы прикажите. Но моё разбитое сердце будет на вашей совести.

Айрис попыталась улыбнуться сквозь слёзы.

– Это шантаж, дитя моё. Ты же знаешь, я никогда ни в чём не мог тебе отказать, – вдруг усмехнулся Джордж. – В твоих доводах есть много плюсов, но есть один существенный минус. Насколько я могу судить, это место прекрасно. Однако его красота во многом похожа на характер вероломной женщины: сверху блеск и позолота – песчаные пляжи, лазурь небес, синь незамутнённых вод, яркие пальмы. А за всем этим внезапные шторма, ливневые дожди, сменяющиеся долгой засухой и иссушающим зноем. Голодные хищники поджидают и на земле, и на море.