Страница 153 из 166
Мой голос предательски сорвался на шепот, а внутри сковал страх, потому что Рэй слушал молча, серьёзно со своим грустным печальным выражением лица. Он снова был закрыт от меня, как раньше, когда я его встретила тут в Саббате. Но Оденкирк продолжал меня пытать своим допросом. Я не против, уж лучше от меня услышит правду, чем от других. Наверное, поэтому он и организовал весь этот завтрак.
- Говорят, ты меня оживила.
Я киваю. Вот уж не хочется вспоминать это!
- Расскажи.
Он приказывает. Я пытаюсь взять себя в руки и рассказать, но у меня начинается что-то вроде замыкания, потому что до сих пор стоит перед глазами, как ему сворачивает шею, как он лежит на дороге в пыли, его трупный цвет лица и лиловые губы.
- Я не могу… это было страшно… Варя… они… ты умер. Он сказал, что пока не оживлю, меня к тебе не подпустят… Там Дэррил был… Он сделал… это… заклинание…
- Мелани. Мелани! Что с тобой? - Рэй хватает меня за руку. - Какие у тебя ледяные пальцы!
Он тут же берет в свои ладони мои кисти и пытается согреть, я же понимаю, что задыхаюсь, сердце стучит, заходится в ударах. Я близка то ли к истерике, то ли к обмороку.
- Что с тобой? - Рэйнольд пытается заглянуть мне в глаза, мне же хочется стиснуть его в объятиях – почувствовать, что он жив, что те ужасы остались в прошлом. Но через пару минут меня отпускает, и я успокаиваюсь под его встревоженным взглядом, наконец-то, приходя в норму.
- Прости. Я не могу это вспоминать. Больно.
Он кивает и делает странное движение вперед, но останавливает себя, я же вынимаю руки из его ладоней.
- Можно, я закурю? – Он спрашивает разрешения. Его голос осип, появились нотки безнадежности и злости. Я никогда не видела, чтобы Рэй курил при мне. Это так странно! Поэтому киваю. Оденкирк встает, берет пепельницу из тумбочки возле кровати, оттуда же достает свежую пачку, приоткрывает окно и закуривает. Я зачарованно смотрю: видеть, как он вкладывает белоснежное древко сигареты в свои губы, втягивается, а затем выдыхает клубящийся дым – завораживает. Очень возбуждающе. Я даже смущенно отворачиваюсь, пытаясь привести свои мысли в порядок.
- Ты ночью плакала…
- А ты разве был ночью здесь? – Я почти себя убедила, что он мне приснился.
- Да. Ты уснула вчера в кресле. У тебя была температура, поэтому решил оставить у себя. Я переложил тебя в кровать… - Он говорит в перерывах между затяжками осипшим голосом – то ли от дыма, то ли это его волнует, - глядя задумчиво в окно, за которым начался снегопад. – Ты закричала и позвала меня. Я лег рядом и утешал. Ты успокоилась. Правда, потом ты просыпалась пару раз, плача. Все повторяла, что тебе больно…
Последнее он произносит еле слышно, шепотом. Мне кажется, ему самому невыносимо это вспоминать. А я не могу сказать ничего в ответ.
- Я не помню этого… Не помню, что мне снилось.
Он оборачивается и смотрит пронзительно, тяжело, испытывающе, что я не выдерживаю и отвожу взгляд, стушевавшись. В комнате повисает тяжелая тишина, где каждый из нас варится в своих болезненных воспоминаниях. Я первая решаюсь нарушить молчание:
- Ты меня совсем не помнишь?
Он тяжело вздыхает и решительно тушит сигарету. Закрывает окно, из-за которого в комнате стало прохладно и дул сквозняк по полу.
- Как ты сказала, воспоминания приходят в виде фразы, картинки, ощущения из давно забытого сна.
- Значит, я твой забытый сон? – Господи, как же горько это произносить! Он хмыкает в ответ, сунув руки в карманы джинс и грустно глядя в пол.
- Ты приходила ко мне во снах, но я все не мог рассмотреть твоего лица. Даже фотография не помогла. Боялся, что увидев тебя в реальности, буду разочарован…
- И? Сильно разочарован?
Ну, давай, говори! Добей меня. Сны обычно прекрасней реальности.
- Если только в себе.
Я удивленно смотрю на него:
- Это как понимать?
- Я не понимаю, как мог забыть тебя. Я… я же люблю тебя, но совершенно не знаю. Разве так бывает? – Он смущенно произносит это с некоторыми нотками удивления.
Признания ему даются трудно, но после них на его лице расплывается восхищённая улыбка:
– Я теперь понимаю, что имела в виду Ева, говоря, что я с тобой счастлив. Когда ты вчера спала здесь, на моей кровати, впервые я чувствовал спокойствие, что вот она - идеальная картина: ты, я, моя комната, не надо никуда бежать, ничего не надо доказывать, просто надо быть с тобой рядом.
Рэйнольд внезапно опускает взгляд в пол и снова появляется обеспокоенное выражение:
- Только…
- Что только?
- Я Химера, ты Химера, а еще вчера я прикончил твоего мужа. И ни капли не жалею. С удовольствием бы повторил то же самое!
Я поднимаюсь из кресла, уже не в силах спокойно сидеть. Мне хочется смотреть ему в глаза стоя.
- То, что я Химера – это проблема меня любить?
Он замолкает, растерянный в поисках ответа. Рэй пытается найти решение, переводя взгляд с одной точки на другую. И вот Оденкирк застывает и смотрит в глаза, удивлённо произнося, скорее себе, чем мне:
- Нет. Не проблема. Мне все равно, кто ты. Я уже понял, что ты другая. Не как Химеры.
- Тогда в чем еще проблема?
- Я Химера! – Он почти выплевывает это, как самое грязное ругательство в мире, с яростью расстёгивая часы на левой руке и манжету рубашки. И вскоре вижу на том месте, где когда-то было Солнце, чернеет навязанная Морганом Луна. Я подхожу и легонько касаюсь рисунка, после чего накрываю ладонью, чтобы не видеть знака:
- Ты тоже не Химера, Рэй. И никогда ею не будешь. Потому что ты другой. Еще причина? – Он смотрит умоляюще и горестно - цвет грозы стал темным, почти синим. Но молчит. Тогда я продолжаю врачевать его душевные раны, переходя к третьей названной им причине: – Я не любила Савова. Точнее, когда-то любила, потому что он соблазнил меня, как кучу других жертв, как твою сестру, но когда встретила тебя, я поняла, что ты лучшее, что было в моей жизни, мне не нужен Савов. Я его не люблю. Он и Морган насильственно меня удерживали у Химер, прятали от тебя, заставили выйти замуж. Я и сдалась Сенату, желая избавиться от Виктора, подставив его и рассказав, что творится у Моргана… Только ничего не получилось.
- Но ты здесь. Значит, получилось.
- Я опасна для вас. Если меня обнаружат, сожгут не только меня, но и вас за то, что скрывали преступницу.
Рэй тяжело вздыхает так, будто ему невыносимо слушать это и признавать правду, после чего стискивает в объятиях, зарываясь носом в мои волосы. Приятно. Спокойно. Радостно и желанно.
Почему-то в голове возникает стертое воспоминание – шепот Рэя: «Не бросай, Мелани, не уходи. Если покинешь меня, то я не знаю, что произойдет…»
И словно вторя ему, реальный Рэйнольд шепчет:
- Всё будет хорошо… Всё будет хорошо, девочка моя.
И целует: страстно, нежно, со вкусом горьких сигарет и произнесенных признаний, зарываясь пальцами в мои волосы, как при первом нашем поцелуе. И веришь, что всё будет хорошо. Разве можно не верить человеку, чьи поцелуи, как вино с перцем, а глаза цвета грозы. Я уже говорила, что это самый красивый в мире цвет?