Страница 106 из 119
– Конфетка моя, сними, пожалуйста, маску и понюхай тоже воздух, – обратился я к старшей дочери, которая послушно выполнила мою просьбу.
– Папа, воняет…, ‑ ответила она, сморщив крохотный носик.
– Чем воняет? Как тогда, в тех домиках?
– Нет, папа. Воняет, как из нашего холодильника…
Я ухмыльнулся и погладил дочь по волосам, вспомнив насколько «своеобразно» несло из нашего домашнего холодильника, после того, как в квартире пропало электричество и начали портиться замороженные полуфабрикаты в морозильной камере. Потом я кратко рассказал супруге о моей гипотезе, что мы со старшей дочерью обладаем особенностью чувствовать запах тварей, в отличии от нее и младшей девочки. Супруга же молча выслушала меня и лишь устало кивала головой, не задавая вопросов.
– Поняла. Пожалуйста, проверь все тут. А потом, нам действительно нужно поесть и поспать… Я больше не могу…, ‑ пробормотала она, вскинув брови мучительным «домиком».
Почувствовав себя несколько уязвленным тем, что супруга либо не воспринимает мои догадки всерьез либо не придет им значения, я осекся, но все же согласился, что слова могут подождать, а дело было все еще не сделано.
Оставив семью на месте, я занялся обходом оставшиеся неисследованными торговые ряды магазина. Как и я предполагал, помещение оказалось «чистым». На удивление нетронутые, безупречно разложенные ряды продуктов и товаров лежали на своих местах, именно так, как они и были оставлены с мирных «довоенных» времен. Я прошел мимо сверкающей броскими этикетками секции с бытовой химией и детскими игрушками. Далее шел ряд с хлебобулочными изделиями, позеленевшими и заплесневелыми. Сектор с сухими завтраками и бакалеей. По низу была устроена шеренга из холодильных витрин с замороженными овощами, стоящие в лужах, потекшие без электричества. По правому краю высился вино‑водочный стенд, под завязку набитый бутылками со спиртным, с нижней полкой, где в темном уюте поблескивал рядок с моим любимым красным испанским вином, до которого я пообещал себе добраться, когда настанет нужное время.
Дойдя до противоположного конца магазина и второй кассовой стойки, я убедился, что сквозной выход был крепко защищен ставнями, что вселило в меня еще больше уверенности, что мы находились в безопасносности.
Окончательно осмелев и оставив швабру, я без опасений прошелся по остальным рядам. Мимо угла, заставленного витринами с пивом и безалкогольными напитками, отсеков с молочными продуктами и замороженным мясом, от которых невыносимо несло тухлятиной, холодильника с овощами и фруктами, также зеленеющего и воняющего. И, совершив полный круг, вернулся к своим, отрапортовав супруге, что «периметр» безопасен.
– Мы не сможем в этой вони спать. Надо избавиться от протухшей еды. Я тебе помогу…, ‑ неожиданно заявила супруга, удивив меня непонятно откуда взявшимися энтузиазмом и энергией, тогда как я был уверен, что у нее остались силы лишь для того, что найти для себя удобный уголок и провалиться в сон.
Еще около часа у нас заняла изнурительная работа по очистке холодильников от протухших продуктов, расфасовыванию их по пакетам и выбрасыванию во двор сквозь приоткрытую узкую щель в ставнях, в которой я каждую секунду опасался увидеть лапу пролезающего в наше новое убежище зверя.
– Ты видел, что там? – спросила меня супруга, когда мы покончили с работой, показывая рукой в сторону закутка, замаскированного за одним из огромных холодильных шкафов.
– А что там? – хрипя осипшим от усталости голосом спросил ее я.
– Там душевая, – невозмутимо ответила она.
– И что? Душевая? Все равно воды в трубах нет.
– Зато посмотри сколько воды есть в бутылках, – ее палец был направлен в сторону длиннющей вереницы из пятилитровых бутылей с питьевой водой, выставленных на полу, вдоль одного из торговых стендов.
– И что? – я действительно не мог сообразить к чему она клонит.
– Мы почти месяц не мылись. У нас скоро вши появятся. Посмотри на нас, на меня, на детей, на свою почерневшую и заросшую морду! Нам нужно помыться…
Как будто очнувшись от забытья, я будто впервые оглядел нас непредвзятым взглядом. Осмотрел свое темное, давно небритое лицо в хромированном отражении одного из шкафов. На свои руки, обожженные, грязные, мозолистые, с черными полукружиями ногтей. Взгянул на супругу, чье лицо также было покрыто сажой с потными разводами. На детей, чумазых, с клоками нечесаных и немытых волос, похожих на лесных зверьков. Ну и конечно, запах от наших немытых тел, вероятно, был также соответствующим… Как бы мы ни старались держать себя в чистоте, когда прятались в нашей квартире, протираясь ватными тампонами, смоченными в спирте, этого все же было недостаточно. Ну а «приключения» последней ночи в конец завершили процесс превращения нас в семейство уличных бомжей, годами живущих под мостом.
Так что несмотря на неимоверную усталость, я не стал спорить, почувствовав даже нездоровый прилив сил, словно второе дыхание, вдруг открывшееся во мне и позволяющее продолжать действовать и мыслить.
Мы истратили семь пятилитровых бутылей с водой. И мне нисколько не было их жаль, учитывая как много их еще осталось в магазине, и еще помня о запасе воды, оставленной в квартире, которую я столь усердно экономил, и которая, впоследствии, попусту пропала в пожаре.
Мы помылись по очереди. Сперва я, а потом супруга с детьми. И это было сущим блаженством, несмотря на то, что вода в бутылках была холодной, а прогреть ее не было возможности. Наслаждением было снова чувствовать себя умытым чистой водой и душистым туалетным мылом и шампунем. Со скрипящей от чистоты кожей и волосами. Свежевыбритым и приятно пахнущим…
Одежду мы также решили постирать. Больше беспокоясь о заразе, которая могла «зацепиться» за ткани. В найденном под стойкой кассы ведре, щедро бухнув в воду самый дорогой из имеющихся на полках стиральных порошков. А потом развесили одежду сушиться размашистыми гирляндами, зацепив краями за верхние полки.
Мое колено, к удивлению, на поверку оказалось в лучшем состоянии, чем мне казалось. Оно распухло и пожелтело в наливающемся синяке, но все же более не болело и не причиняло неудобств.
Когда с банными и прачечными процедурами было покончено, то мы встали в рядок, слегка растерянные своим нелепым положением, с босыми ногами на холодном полу, мокрые, озябшие, в одних трусах, в кругу света под зацепленным сверху фонариком. И младшая дочь вдруг посмотрела на нас, проказно заулыбалась, а потом засмеялась колокольчиком, да так весело и заразительно, что мы все также стали улыбаться и смеяться. И принялись обниматься и целоваться. А дети, будто юркие рыбки в мелкой воде, кружили вокруг нас, вырывались из рук и продолжали звонко и заливисто хохотать.
И мне так стало хорошо внутри. Тепло. Спокойно. Как будто все, что с нами произошло было лишь игрой, а впереди нас ждали лишь развлечения и радости. И мне хотелось остановить это прекрасное мгновение, насладиться глотком счастья, столь неожиданным и ценным в нашем положении. Но когда я скользнул глазами по одной из внешних стен, то в узком окне над потолком заметил слабый розоватый проблеск.
Я насторожился. Пригляделся. И понял, что бесконечно долгая ночь подошла к концу. Как подходит к концу абсолютно все в нашем бренном мире… Не важно – хорошее или плохое…
И это был рассвет…
Палатка
Нежно‑розовое свечение, отраженное на поверхности стекла окошка, вначале едва заметное, на глазах усиливалось и проявлялось, не оставляя для меня больше сомнений, что кошмары бессонной ночи остались позади. Я с недоумением смотрел на это свечение, завороженный и застигнутый им врасплох, как будто не ожидал в своей жизни когда‑либо еще встретить утро.
– Рассвет…, ‑ произнес я растерянно, обращаясь к стоящей позади семье, только вспомнив о своих новых охотничьих часах, которые я оставил на одной из полок перед тем, как идти мыться. Нашарил их в потемках, надел на руку и взглянул на циферблат, отметив, что стрелки показывали двадцать с лишним минут до семи.