Страница 18 из 66
— Кать? — тихо спросил я, — какого фига тут происходит? — я указал на воду.
— Не парься, — ответила Катя; несмотря на смысл сказанного, ее голос звучал напряженно, — радиопротектор будет действовать еще почти сутки. А протектор у нас очень хорош. Стоит, как самолет — но свою работу выполняет на ура. С таким мы бы даже в Чернобыле выжили.
— Ну, там довольно многие выжили, — я пожал плечами, — потом, правда, мучились малость…
— С нашим протектором мы бы выжили даже в четвертом энергоблоке во время аварии. Так понятнее?
— Да, — я кивнул и покачал головой, — извини. Сказывается нервотрепка постоянная. И потом: разве радиацию может быть видно? Почему вода светится?
— С физикой у тебя так себе, — вздохнула Катя.
— Смотря что понимать под физикой, — я улыбнулся, напряг бицепс и продемонстрировал ей. Мышцы было отчетливо видно даже под курткой.
— Это называется черенковское излучение, — сказала Катя, улыбнувшись; то, что она не стала язвить или грубить в ответ меня, конечно же, обрадовало, — скорость света в разных средах неодинакова. Гамма излучение выбивает из вещества быстрые электроны. И скорость этих электронов может превышать фазовую скорость света в воде. Поэтому, когда они движутся, возникает нечто вроде ударной волны. Отсюда такой эффект.
— Стоп. Это значит, что вода радиоактивна? — спросил я.
— Донные отложения в коллекторе, — пояснила Катя, — мы сейчас проходим самый зараженный участок. Перед выходом на поверхность эффект постепенно сойдет на нет.
Так и случилось. Когда пахнуло свежим воздухом, призрачное тревожное свечение исчезло. Я еще никогда в жизни так не радовался скупым звездам, высыпавшим на все еще подсвеченным градиентом заката неожиданно высоком небе.
Становилось прохладно. Я даже опасался заморозков. Долго сидеть в неподвижности, обдуваемым ветром в выстуженной резиновой лодке — так себе удовольствие.
— В рюкзаке — химические нательные грелки, и утепленные куртки, — словно услышав мои мысли, сказала Катя, — достань по комплекту, себе и мне. Хорошо?
Она все так же сидела возле двигателя. Руля у лодки не было — она управлялась поворотом самого винта. Я полез в рюкзаки и достал то, что она просила. Нательные грелки были мне знакомы по зимним вылазкам с поисковиками, но эти были какие-то особо продвинутые: тонкие, но с большой площадью.
— На сколько грелок хватит? — спросил я, протягивая комплект Кате.
— Часов на двенадцать, — ответила она, — сейчас не особо холодно. Реакция будет идти медленнее.
Внушительно. Значит, не замерзнем, даже сидя неподвижно.
— А долго нам плыть? — продолжал я, пристраивая на торсе грелку, и надевая поверх теплую куртку.
— Если не тормознут до МКАДа, то, надеюсь, часов двенадцать. В нашем деле непредсказуемость — серьезное преимущество. Вряд ли какому аналитику придет в голову, что мы будем достаточно наглыми для того, чтобы долго бегать по реке. Но посты могут выставить, на всякий случай.
Я мрачно улыбнулся, глядя на приближающуюся светящуюся гирлянду первого Бесединского моста.
13
В это раз нам повезло. Если посты и были — то нас они проворонили. Лодка шла удивительно тихо. Катя старалась держаться берега — и это было разумно: черной точке легко затеряться среди береговых кустов. Уже за Беседенскими мостами пару раз встретились груженые щебнем баржи, идущие встречным направлением. Я опасался, что кто-то из команды может полюбопытствовать, и подсветить нас прожектором — но, опять же, совершенно напрасно.
Когда очередная баржа прошла мимо, и бухтение ее двигателя растаяло за поворотом русла, над рекой стало удивительно тихо. Где-то вдалеке шумели автострады, но привычный ровный городской гул пропал. Только вода тихо плескала на носу ходкой лодки, да чуть гудел электромотор.
— Кать? — осторожно спросил я.
— Да, — ответила она, вглядываясь куда-то вдаль.
— Куда мы сейчас? В убежище? Или поменяем транспорт, и продолжим бега? Как долго это будет продолжаться? Нас ведь нагонят, в конце концов.
Она вздохнула, помолчала полминуты, потом все-таки ответила:
— Нет, мы не в убежище. Я решила сделать неожиданный ход. Понимаешь, ситуация очень уж нестандартная. Того, что случилось — быть никак не могло.
— Какой ход?
— Хочу проверить одну теорию, — она снова вздохнула, и взглянула на меня, — честно говоря, давно хотела. Но ты очень долго не находился, — она улыбнулась.
— Надеюсь, эта проверка не на плато Путорана будет? — спросил я.
— Нет, — Катя покачала головой, — слишком далеко. Да и не должно было там остаться ничего ценного.
— Кстати, что ты там искала? — спросил я, — на Плато?
— Следы. Как обычно — мы, простые люди, можем искать только косвенные следы, — Катя пожала плечами, — уверен, с тобой мы бы нашли намного больше. Вряд ли это представляло бы практическую ценность — но это было бы очень интересно для истории.
— И как? Следы нашлись?
— Нашлись, — кивнула Катя, — даже более чем нашлись… это плато — один большой след применения тектонического гравитационного оружия, судя по всему. Направленное локальное воздействие на кору. Мы уже можем опознать такие технологии, но пока даже не близки к пониманию, как оно на самом деле работает. Если ты не в курсе — все Плато — это один сплошной вулкан. Точнее, вулканическая провинция. Остатки тех вулканов называются траппы, и они…
— Я в курсе, — ответил я, — у нас один знакомый из отряда очень любил про свой поход на плато рассказывать. Значит, сейчас мы направляемся в место, где тебе тоже встретились подобные следы?
— Что-то вроде того, — согласилась Катя, — плюс моя чуйка.
— Чуйка? — переспросил я.
— Чуйка, чуйка, — Катя согласно закивала, — спасала меня не раз. Вот и теперь мне кажется — именно там есть нечто очень ценное. И я даже примерно предполагаю, что именно. Если оно действительно там — мы сможем без потерь выйти из сложившегося кризиса.
Я вздохнул. Помолчал минуту, сделав вид, что удовлетворился ответом. Потом все-же сказал:
— Кать…
— Да? — она сидела вполоборота, делая вид, что чем-то очень заинтересовалась на другом берегу.
— Как все-таки называется твоя организация? — спросил я, — ты не ответила в прошлый раз.
— Я думала, ты итак понял, — Катя неожиданно мягко улыбнулась, — у нее нет названия. И это — залог нашего успешного выживания. Очень сложно уничтожить то, для чего даже слова не придумали.
— А когда ты познакомишь меня со своими боссами? Ну, мы же должны как-то обговорить условия сотрудничества, там… другие важные вещи. Ты многое объяснила — но далеко не все.
— Гриша, Гриша… — вздохнула Катя.
— Гриша, Гриша, — подтвердил я, — уже двадцать три года, как Гриша.
— Жаль, что ты не принял предложение во время службы. Сейчас тебе было бы намного проще.
— Ты о чем? — насторожился я.
— Я про то, когда тебе предлагали поступать в Академию, — спокойно объяснила Катя, — тогда у тебя была какая-то оперативная подготовка. И ты бы не задавал странных вопросов.
— Ты про того чувака из контрразведки, что ли? — уточнил я, — который год пытался меня завербовать, на патриотической основе? Стоп! Как долго вы за мной на самом деле следили? — я почувствовал, что в лодке стало неожиданно холодно; куда холоднее даже, чем на глубине, под темной маслянистой водой.
— Да успокойся ты, — Катя небрежно махнула рукой, — мне только час назад твое полное досье сбросили. Как раз сейчас просматривала, — она показала на свои глаза; если приглядеться — можно было разобрать легкое мерцание на радужке. Продвинутые линзы. Круто, что сказать.
— Ясно, — кивнул я, — так когда будет нормальная встреча? И нормальный разговор?
— Гриша, — Катя снова мне улыбнулась, — я полномочна принимать любые решения, и обсуждать любые вопросы, касающиеся нашего сотрудничества. Если мы о чем-то договоримся — не сомневайся, так и будет. Или тебе нужна официальная бумажка с подписью? Что касается руководства. При нормальных обстоятельствах вы, конечно же, никогда не встретитесь. Это и называется глубокая конспирация.