Страница 79 из 163
(Из неофициального отчёта доктора Монро Аллейна,
консультирующего психиатра, в канцелярию военного суда.
Копия направлена председателю Прескотту с пометкой
“Ознакомиться перед внесением в отредактированное дело”.)
БАР “РЖАВЫЙ ГВОЗЬ”, УЛИЦА КАЛОНА, ДЖАСИНТО. МЕСЯЦ ИЗОБИЛИЯ, СПУСТЯ 11 ЛЕТ СО “ДНЯ ПРОРЫВА”.
Каждый день вместо привычных мест Аня видела лишь зияющую пустоту, и не только потому, что их уничтожили черви. Стоило лейтенанту лишь обратить свой взгляд куда-либо, как она сразу же подмечала, что Маркуса там нет, и больше он никогда тут не появится.
Аня вошла в бар “Ржавый гвоздь”, в котором обычно заканчивались её поиски Маркуса, когда тот брал увольнительную и переставал отвечать на рацию. Не сказать, что ему часто выпадало отдохнуть, но когда он хотел на время скрыться ото всех, то обычно заглядывал именно сюда. Почти всегда это случалось, когда погибал кто-то близкий ему из числа сослуживцев. Он садился высокий табурет возле барной стойки и, заказав себе немного выпивки, так и сидел тут, часами не сводя глаз со стакана.
Из разговоров с работниками бара Аня узнала, что Маркус обычно заказывал не больше одного-двух стаканов. Хотя однажды, как они говорили, он просидел в баре шесть часов подряд, осушив за это время целую бутылку яблочного бренди из Марандая, но каким-то невероятным образом всё равно ушёл сам на своих двоих, даже не пошатываясь.
“Да, помню этот случай. Он пришёл тогда ко мне в казармы и, едва сняв куртку, завалился спать на койку, и мне пришлось оставить его там, потому что надо было идти на дежурство. Единственный раз, когда он остался у меня на всю ночь, а я даже не смогла побыть с ним”.
Свой поступок он объяснил лишь одной фразой: «Курзон». Да, точно, Роланд Курзон. Маркус сказал, что врезал ему как-то раз. Аня не сразу поняла, что драка с Курзоном случилась, когда они ещё детьми были, и что уже взрослого Роланда, служившего в пешем патруле, как раз недавно убили. Чёрт, Маркус никогда ничего не забывал: ни имя, ни позывной, ни отметки на карте, ни о тех, перед кем он чувствовал свою вину.
— «Зайдёшь?» — окликнул её бармен. Сегодня на смене был Чез. Поставив на стойку небольшую пивную кружку для Ани, он плеснул туда пива из стеклянного графина. — «Сто лет тебя уже тут не видел».
Аня замерла на пороге, инстинктивно высматривая потёртую лётную куртку из дублёной кожи, перекинутую через барную стойку, хотя и понимала, что не найдёт её тут. Подойдя к стойке, она взяла кружку, прекрасно понимая, как все вокруг на неё пялятся. Это всегда так происходило, ведь другие женщины, как правило, в этот бар не захаживали. Обычно Аню это не сильно волновало, так как большинство выпивавших тут были из числа солдат, вспомогательного персонала штаба, или же врачей из Медицинского центра Джасинто. Многих она даже знала в лицо. Но в этот раз Аня почувствовала себя беззащитной и… озлобленной. Да, именно что озлобленной. Её злило то, что все сидят тут и пьют, а у Маркуса такой возможности уже нет. В голове Ани проносился странный вихрь эмоций.
— «Я Дома жду», — сказала она.
— «Он ещё не приходил», — сложив руки на груди, Чез локтями упёрся в стойку. — «Слушай, мне и вправду жаль, что всё так вышло с Маркусом. Но не переживай. Он же крепкий, как кремень, а тюрьму всё равно закрывать придётся, когда черви до неё доберутся, а уж эти твари сорок лет ждать не станут. А если даже и станут, то нам же легче жить станет, не так ли?»
Интересное умозаключение. Глупое, конечно, полное самообмана, но всё же высказанное из лучших побуждений. Такие фразы люди обычно говорят, чтобы подбодрить друг друга, когда надеяться уже не вообще не на что. Аня окинула бар взглядом в поисках свободного стула. Если сесть за стол, то со стороны покажется, что она только и ждёт, как бы к ней кто-нибудь подсел, но Ане как раз этого и не хотелось. За другим столом сидел Доннельд Матьесон, совсем недавно получивший звание младшего лейтенанта, но, кажется, он уже собирался уходить. Вероятно, спешил на очередную игру в трэшбол. Неплохой паренёк, никогда не унывает, всегда сам предлагает помощь и всё время готов поработать. Через месяц-другой его поставят командовать собственным взводом.
“Паренёк… Господи, да мне самой уже тридцать. Даже если всё уладится, мне под семьдесят будет, когда Маркуса выпустят”.
Хотя всё это вовсе не имело значения. Он был её мужчиной, и Аня готова была ждать его хоть целую вечность, если потребуется. Она всё для себя решила ещё двенадцать лет назад на вручении медалей, когда сжимала в руке Звезду Эмбри, которой посмертно наградили её мать, а боль в душе от потери близкого человека ещё не успела утихнуть, почти что не позволяя сделать вдох. Маркус тоже был совершенно разбит из-за смерти Карлоса, хоть и делал вид, что у него всё в порядке. Неумение пить крепкие напитки и отчаянная нужда в поддержке, когда всё вокруг приносило лишь нестерпимые страдания, привели к тому, что Маркус проводил Аню к безмолвию опустевшей квартиры Елены Штрауд, где их сплотила общее горе и бушевавшие гормоны.
“Маркус говорил, что нам не стоит этого делать. Такие отношения между простым солдатом и офицером недопустимы. А я ответила, что нам просто надо соблюдать осторожность. Поначалу аж дух захватывало от того, как мы тайком проводили время вместе. А затем всё перешло в привычку, став нашей маленькой постыдной тайной, а вовсе не тем, чего я желала. Какой там антоним к термину “платонические отношения”, когда телом мужчина полностью твой, но душа его скрыта под семью замками? Должно же это как-то называться”.
Аня сделала несколько глотков пива, имевшего странноватый сладкий вкус. Должно быть, эту партию варили из пшеницы. Поболтав остатки напитка в кружке, она смыла остатки стремительно уменьшавшейся пены со стенок. Ане не довелось познакомиться с матерью Маркуса, но знала его отца достаточно хорошо, чтобы понимать, как они оба были зациклены на своих исследованиях. В детстве у Маркуса было всё, о чём только можно пожелать, кроме родителей, уделяющих ему время и внимание. Они всегда переживали лишь о его будущем, совершенно не думая о том, что о ребёнке надо заботиться здесь и сейчас.
Чез постучал костяшками пальцев по пустому стеклянному графину, стоявшему перед Аней на стойке, отчего тот зазвенел.
— «Повторить?» — спросил бармен.
Аня оказалась застигнута врасплох видом пустой кружки. Она просидела тут куда дольше, чем ей показалось, а Дом так и не появился. Ну да ладно, это всего лишь пиво. Как будто она тут каждую ночь напивается в сопли. Аня вообще редко когда спиртное употребляла.
— «А почему бы и нет?» — ответила она. — «Спасибо, Чез».
“Ну где же ты, Дом?”
У Ани для него всё равно были дурные вести, хотя, можно подумать, будто и сам Дом этого не знал. В канцелярии военного суда им подтвердили, что единственный вид апелляций по такому обвинению может быть подан лишь в плане приговора, который уже смягчили, заменив смертную казнь тюремным сроком. Оставалось лишь попробовать скостить Маркусу срок по здоровью.
“Зачем все эти правила? Чёрт, да кому они до сих пор нужны ещё? От целого мира остался лишь один город, живущий по законам военного времени, а мы до сих пор цепляемся за какие-то правила, которые уже вообще никакого смысла не имеют”, — Аня взглянула на циферблат наручных часов, показывавший 18:05. — “Чем ты сейчас занят, Маркус? Прочёл ли мои письма? Может, прямо сейчас как раз их и читаешь? Что же это зверьё там с тобой сотворило? И почему ты не позволяешь мне тебя навестить?”
— «Привет, Аня», — произнёс кто-то, сев на стул рядом с ней. Аня услышала шорох ткани, почувствовав аромат карболового мыла с нотками спиртного. — «Ты как, нормально?»
Это был Барри, работавший хирургом-травматологом в Медицинском центре Джасинто. Аня не смогла вспомнить его фамилию, сомневаясь, что вообще её знает. У врачей и офицеров из боевого информационного центра было некое сходство характеров, ведь и те, и другие были словно винтики в этой гигантской мясорубке. Аня отправляла людей на задание, а затем слушала, как они ловят пулю и орут, чтобы их забрал эвакуационный вертолёт, после чего Барри и его коллеги пытались по кускам сшить этих людей в реанимационных палатах. Этот бар ближе всех располагался к больнице, так что медики бежали сюда после смены, чтобы напиться до беспамятства.