Страница 59 из 163
— «Они до сих пор не забыли тот день, и нельзя их в этом винить. Хотя, некоторые из них всё же куда спокойнее к нам относятся, нежели остальные», — ответил Дом, бросив взгляд через плечо. — «Попробую подать апелляцию по поводу приговора Маркуса».
— «Тогда надо будет оспаривать сам приговор, а не виновность. Он же сам признал себя виновным».
— «Значит, ты всё же в этом разбираешься».
— «Это основные принципы любого свода законов: что военных, что гражданских. Если ты сам во всём признался, то и нечего судью винить в том, что поверил в твою вину. Разве что, если в ходе разбирательств не будет установлен факт того, что ты признался в том, чего не совершал».
— «Ладно, тогда будем с приговором разбираться».
— «Офицеры, участвующие в военных судах, по большей части сейчас занимаются организацией снабжения вместе с майором Рэйдом. Не так уж и много у нас сейчас трибуналов проходит, чтобы они по уши в работе сидели».
— «Значит, надо к Рэйду сходить?»
— «Можешь попробовать. Или я могу».
— «Сам сделаю, Аня. Знаю, что тебе будет неудобно говорить с ним».
— «Почему это?»
— «Ты офицер, а Маркус — простой солдат».
— «Сейчас он простой гражданский, автоматически списанный со службы».
— «Ты ведь понимаешь, что я имею в виду».
— «Нет, Дом, сейчас это оправдание для него уже не прокатит».
— «Это не оправдание, а устав».
— «Да в жопу тот устав. Я люблю его и не собираюсь сдаваться без боя», — Аня ещё ни разу так резко не выражала своё разочарование. Казалось, она злится на Маркуса, но это была лишь ранняя стадия осознания всей горечи утраты. — «Мама никогда мне не рассказывала, кто был моим отцом. Чёрта с два я стану ещё одной женщиной из рода Штрауд, которая сойдёт только для перепихона, но в жёны такую не возьмёшь».
— «Да ладно тебе, ты же знаешь, что Маркус вовсе так не считает. Тут дело просто в том, что близкие отношения между солдатами и офицерами не поощряются».
— «Он в тюрьме за уклонение от исполнения приказа. Кому теперь уже какое дело, с кем он там спал?»
— «Его ещё и с детства в таком духе воспитывали. Но он всё равно любит тебя, Аня. Клянусь, он никогда в жизни на другую женщину не смотрел».
— «Да Маркус даже до утра со мной никогда не оставался».
— «У него кошмары по ночам. Просто дикие».
Аня на мгновение умолкла, будто бы и помыслить о таком раньше не могла.
— «А у кого их нет? Переживу как-нибудь».
Дом почувствовал себя не в своей тарелке. Такие разговоры надо было вести вдали от чужих ушей. Вероятно, люди и так знали всю эту болезненную подноготную о них, но никто не посмел бы и заикнуться о таком. Дом знал Маркуса с самого детства уже больше двадцати лет, а с Аней они подружились в последние годы Маятниковых войн, хоть эта дружба и стала весьма нетипичной для людей из совершенно разных слоёв общества и разных званий. Они втроём, будучи переполненными неприкрытой горечью, оказались на той церемонии награждения, сплотившись против всего мира, жаждавшего узнать все подробности их жизни. Маркус и Дом получили тогда Звезду Эмбри, ещё одну дали Карлосу посмертно, а Аня получила медаль от имени своей погибшей матери. Их дружба зародилась в невыносимых страданиях, оттого и была так крепка. Именно тогда у Маркуса и Ани завязались отношения.
Маркус редко рассказывал Дому о ней, потому что вообще не любил раскрывать свои чувства перед всеми подряд. Карлос часто говорил, что, беседуя с Маркусом, надо слушать его молчание столь же внимательно, как и его слова. Но всё же он любил Аню, правда, делал это как-то странно, держась на расстоянии, как это принято у выходцев из высших слоёв общества, а особенно у Фениксов. Мария говорила, что у них ничего не получится, а Дому хотелось, чтобы эти отношения стали крепче. Но он понимал, что Маркус просто такой, какой есть: вовсе не бесчувственный, не склонный к измене, и даже не проявляющим внимания его было не назвать. Он просто изо всех сил старался справиться с интимностью их отношений, а также с теми своими чертами характера, которые даже не смел и демонстрировать при Ане. Она всё же была права: запрет на отношения между офицерами и рядовыми выглядел скорее оправданием, нежели истинной причиной.
Чёрт, а ведь Ане терпения было не занимать. Она была просто святой, ловя любые крохи проявления симпатии со стороны Маркуса. Дому сразу вспомнились рыси, живущие в Тирусе. Эти представители семейства кошачьих, предпочитавшие уединение, находили себе пару на всю жизнь. Большую часть года они бродили по своей территории или охотились в одиночестве, сходясь со своей парой лишь во время брачного сезона. Дом, вёдя себя крайне осмотрительно, ограничивался лишь периодическими чувствительными тычками в рёбра Маркусу и советами либо довести отношения до ума, либо же оставить Аню в покое, если она уже была сыта им по горло и хотела уйти к кому-нибудь, у кого, по крайней мере, хватит духу открыто признаться в своих чувствах. Хотя, конечно же, Аня никогда его не бросит. Дом вполне мог себе представить, как она и через сорок лет будет ждать Маркуса. Хотя, в последнее время редко кто доживал до таких лет.
— «Аня, он ведь мне как брат. Он часть моей семьи», — начал Дом. Надо было выговориться до конца, пока они не вернулись в казармы. — «Я не могу просто сидеть на жопе ровно и ничего не делать. Я найду для него адвоката. Армия не предоставила бы ему никого толкового, даже если бы у них такие и имелись».
— «Каким образом? Адвокаты даже сейчас бесплатно не работают».
— «Придумаю что-нибудь».
Аня на это ничего не ответила. Но примерно в километре от казарм, когда они проезжали Тимгадский мост, она похлопала его по спине.
— «Лучшего друга, чем ты, Дом, не найти. Мы вытащим его оттуда и найдём Марию, обещаю».
На войне только и оставалось, что присматривать за теми, кто был рядом с тобой. Всё было довольно просто: Дом присматривал за Маркусом, а теперь ему придётся присматривать за Аней, так как друг уже не мог этого делать сам.
Он высадил Аню возле столовой, загнал мотоцикл обратно на стоянку транспорта, а затем побрёл обратно в свою комнату, где из мебели имелась лишь кушетка в металлической раме и побитый шкафчик. Эта комната когда-то служила одиночной палатой. Когда-то богачи отправляли своих свихнувшихся родственников в госпиталь имени Райтмана. Порой по ночам Дом лежал, уставившись в потолок, украшенный яйцеобразным орнаментом с остриями в промежутках, и размышлял над тем, какого же измученного беднягу заперли в эту тюрьму из лучших побуждений. Где бы Дом ни оказывался в последнее время, он повсюду видел лишь тюрьмы и безумие.
“Должно быть, я и сам с ума схожу. Из “Глыбы” ведь ещё никто живым не возвращался”.
Дом открыл шкафчик. Пожитков у него осталось немного, но всё же имелась одна мелкая вещица, которая ещё чего-то стоила. Этой вещицей была потускневшая бронзовая медаль с красно-чёрной полосатой летной — его Звезда Эмбри. Теперь, когда рядом с Домом уже не было ни Карлоса, ни Маркуса, эта награда для него уже ни хера не значила. Поговаривали, что некоторые люди всё ещё коллекционировали их, что само по себе было чистым безумием. Хотя теперь весь мир уже слетел с катушек ко всем хуям.
“Может, удастся подать апелляцию по здоровью. Буду настаивать на том, что это всё посттравматический синдром его довёл. О таком никто говорить не захочет, да и признавать, что подвержен ему, тоже. Маркус так уж точно. Тоже мне, клеймо позора, твою мать. Он не обязан доказывать свою значимость ни перед одной сволочью”.
Вынув медаль из небольшой коробочки, обшитой кожей, Дом потёр её об штаны. На самой медали виднелись лишь его имя, звание и ещё два весьма простых слова: “За отвагу”.
Отвага проявлялась каждый день, каждый час, каждую минуту. Дом не видел никакой разницы между тем, что он делал на мысу Асфо, и всем тем остальным, что ему приходилось заставлять себя делать, когда даже не было уверенности, что он не погибнет в следующую секунду. То, через что Маркусу пришлось пройти сейчас, было куда сложнее, чем воевать с “инди” на полях Асфо. И в этот раз ему придётся разбираться со всем в одиночку.