Страница 49 из 163
— «Ну а тебя сюда за что упекли?» — спросил он.
“Ага, значит, решил всё по-своему делать. Ладно, хорошо”.
— «Я мелким очко не распечатывал, если тебя это волнует», — ответил Рив и тут же подумал, что Маркус, вероятно, вообще не понял, о чём речь, ведь он вырос среди аристократов. — «То есть не педофил. Детей не развращал, ни в каком месте им не щекотал».
— «Да, я понял».
— «Я наёмный убийца. Профессионал, как и ты».
Маркус молчал целых пять секунд.
— «Я не убийца, а солдат», — наконец сказал он так тихо, что Риву пришлось напрячь слух. Но в словах Маркуса звучал не столько гнев, сколько просто печаль. — «По крайней мере, был солдатом».
Рив сделал себе мысленную пометку, понимая, что на распутывание клубка переживаний, скрывавшегося за этими словами, у него уйдёт немало времени. Но в итоге именно это и позволит узнать ему абсолютно всё о Маркусе Фениксе.
К таким вещам Рив совершенно не привык. Проведя в этой тюрьме двенадцать лет, он всяких больных на голову отморозков повидал. Большинство из них умирало или ещё как-нибудь исчезало, но ни одному пока что не удавалось взбудоражить Рива так, как это только что сделал Маркус. Он прибыл к ним словно из иного мира. Однако надо было работать с тем, что есть, и не только ради сигарет. Пасть духом ему не давало желание не уязвить свою профессиональную гордость.
— «Ну так вот… Есть тут один парень, Дэниел Мерино. Он воспримет тебя, как угрозу. Под Мерино ходит с полдюжины ребят, которые по необходимости ломают кости всем неугодным боссу. Он следит за этим местом и держит заключённых в узде, а вертухаи не лезут. Им-то нормально, а вот нам порой не очень. Хотя, мы тут не совсем образцовые граждане».
— «Думаю, он точно заглянет поздороваться».
— «Ещё бы. Но, с учётом того, что ты так уже нарушил правила тюрьмы, я теперь могу спросить, почему храбрец и герой вроде тебя отказался воевать?»
— «Я не отказывался», — прорычал Маркус. Рив решил, что весьма полезным будет знать, раз эта тема так живо задевает Феникса, но всё же использовать её стоит лишь в крайнем случае. — «Я отправился спасать своего отца вместо того, чтобы спасти остальных солдат. Но он всё равно погиб. Не самое удачное моё решение».
— «Извини».
— «Ну, вот теперь ты всё знаешь», — подытожил Маркус с таким видом, словно пора было менять тему разговора. Он показал пальцем на тюремную безопасную бритву, которая лежала на покрытой трещинами раковине, прикрученной к стене рядом с унитазом. Внешний вид раковины говорил о том, что Маркусу каким-то образом удалось её отчистить. — «Не мог не заметить, что нам тут разрешают иметь при себе острые предметы».
Рив был немало удивлён, что Маркус сказал именно “нам”. У всех остальных заключённых, прибывших сюда, уходило от месяца до года на то, чтобы перестать говорить “вам”, а то и дольше. Происходило это потому, что они никак не могли свыкнуться с мыслью, что теперь принадлежат к этому обществу, и им требовалось какое-то время, чтобы перестроиться. Маркус же просто принял, как данность, тот факт, что он теперь такое же отребье, как и все остальные тут, даже не став важничать из-за своего происхождения.
— «Ремни у нас тоже никто не отбирает», — сказал Рив. — «Потому что если мы повесимся, или друг друга передушим, то надзирателям что так, что эдак жить легче станет. Им даже не надо спускаться сюда. Иначе как ещё управлять этим местом, когда в штате всего дюжина вертухаев и несколько псов?»
— «Неплохо тут всё организовано», — ответил Маркус и, вновь уставившись в стену, умолк. Рив пытался понять, пытается ли Феникс таким затянувшимся молчанием намекнуть ему, что пора бы уже и съебаться из камеры, но так и не разобрался в его истинных мотивах, поэтому решил перестраховаться и поступить благоразумно.
— «Позже увидимся», — сказал он.
Рив делал обход камер, узнавая, у кого есть что-нибудь на продажу, и кто хочет это купить. День длиной в двадцать шесть часов тянулся слишком долго. Даже в первые годы Рива, проведённые в этом месте, жизнь тюрьмы казалась ему слишком скучной и монотонной. И так было ещё до того, как заключённые остро почувствовали на себе сокращения рациона, но мир за стенами тюрьмы всё ещё делал вид, что продолжает жить нормальной жизнью. В те времена у них ещё было вещание по телевизору, кофе и книги, и заключённые могли заработать немного денег, изготавливая детали для автомобилей в тюремных мастерских, чтобы было чем заплатить за основные удобства. Но производство автомобилей было в срочном порядке свёрнуто, а сами заводы перепрофилированы под выпуск оружия. Вещание по телевизору свелось лишь к выпускам новостей, а затем проблемы возникли с поставками еды и даже с медицинскими препаратами, потому что их просто перестали производить на воле, а в КОГ уголовное отребье стояло вовсе не на первом месте в списке приоритетных групп населения для раздачи припасов. Теперь всё их время уходило на то, чтобы не дать это обветшалой тюрьме развалиться, а также чтобы вырастить хоть какую-нибудь еду в любом свободном месте. Всем этим они тоже сами занимались. Мерино, конечно, был тем ещё ублюдком, но, тем не менее, толковым управленцем, который руководил вверенным ему участком, как собственным предприятием. Он ведь был главой организованной преступной группировки, и слово “организованной” тут на самом деле было к месту. Рив же к этому спокойно относился. Когда тюремщики перестали заботиться о повседневном быте заключённых, то сидящим тут пришлось самим этим заниматься, либо же и дальше погружаться в пучину анархии и грязи. Мерино, который железным кулаком насаживал свою волю, обеспечивал им относительную чистоту и достаточное количество еды. Периодические избиения стали небольшой ценой за такие блага.
Когда здешняя вонь становилась невыносимой для Рива, то он шёл на свежий воздух в сад, которым служило вскопанное поле для спортивных матчей. И всё это в то время, пока в городской части Эфиры собирали каждый пучок травы и пригоршню грязи, чтобы вырастить еду. Ещё тут имелся свой прудик с рыбой, пусть даже и рыба и него на вкус была как говно. Последнее, впрочем, не удивляло, с учётом того, что даже говно в этой дыре шло в дело. Тем не менее, все только рады были получить в свой рацион немного протеинов, а не давиться всё время той дрянью из сквашенного грибка с кухонь.
Уход за садом оказался делом куда более приятным, чем Рив мог себе представить. Он направился в сад, чтобы проверить свою личную грядку с пёстрыми бобами. К концу месяца изобилия у Рива вполне бы вышло высушить достаточное их количество и спрятать для собственных нужд. Он прошёлся вдоль ряда связанных шестов, напоминавших каркас для шатра, снимая жуков с листьев.
“Они ведь вполне бы могли пристрелить нас в любой момент. Вообще забавно, как люди в правительстве разграничивают то, что можно, и то, что нельзя. Можно всю планету поджарить, убив при этом миллионы беспомощных граждан, но при этом отказаться от расстрела заключённых, даже с учётом того, что действует закон военного времени. “Инди” военнопленных заваливали работой так, что те замертво падали, но стоило им заболеть, как их тут же везли в больницы. Может, в этом и заключается суть цивилизации: делать вил, что придерживаешься правил приличия. Либо же им нужен какой-нибудь рычаг давления на тысячи тех людей, которых они не могут позволить себе расстрелять. Либо делайте, что мы скажем, либо в “Глыбу” загремите”.
— «Салат-латук хорошие восходы дал», — прозвучал голос за спиной Рива. Это был Мерино. — «Неплохой урожай соберём. Наш новенький садоводством заинтересовался?»
Когда большое число людей находится в замкнутом пространстве, где их ничто не отвлекает, то новости в таком коллективе разносятся за считанные минуты. “Глыба” напоминала деревню, только вот добрых старушек и пахарей с румяными щеками тут не водилось. Раздавив несколько мошек тли пальцами, Рив принялся разглядывать их раздавленные внутренности. Он не питал никакой злобы к ним, убив их просто из необходимости.