Страница 45 из 163
— «Десять секунд», — послышалось новое объявление. Но на всём огромном и просторном этаже уже не было ни души. Все заключённые уже сидели в своих камерах в ожидании того, когда же захлопнутся решётки, защищающие их от обезумевшей стаи.
“А ведь всю эту систему для них дипломированный психиатр придумал. Образованный человек, учившийся на врача, который должен был лечить людей, а не пугать их до усрачки. Лицемерное мудачьё”.
Не сказать, что Нико испытывал сострадание к сидевшим тут ублюдкам. Как раз наоборот: он считал, что большинство из них надо просто пристрелить, наплевав на всякий гуманизм. Но это уже отдельная тема для размышлений. Куда больше его напрягало то, насколько изощрённой и садисткой может быть фантазия специалистов из слоёв населения со средним достатком. Порой он и сам не понимал, где же пролегает черта между преступниками, которых надо было оградить от общества, и теми людьми, которые подсказали ему наилучший способ для этого.
— «Режим изоляции», — прозвучало объявление.
Стальные решётки, установленные на входе в каждую камеру, успели захлопнуться с громким лязгом за секунду до того, как из распахнувшейся деревянной двери выскочили собаки. Этот ритуал проводился каждый день, хотя и в разное время. Собаки носились от одной решётки к другой, а их рык и лай эхом раскатывался во мгле этажа. Заключённые орали на них и крыли хуями в три этажа. Но затем всё вернулось в привычное русло.
Большинство собак принадлежали к породе из Пеллеса: высокие, с короткой рыже-коричневой шерстью и широким пятном чёрной шерсти, идущей от макушки до кончика похожего на кисточку хвоста. Имелись в стае два чёрных мастиффа из Тируса. Эти животные представляли собой настоящие груды мышц, чьи пасти с капающей слюной вечно были растянуты в обманчиво добродушной ухмылке. Нико меньше всего доверял именно этой породе.
Одна из пеллесских собак отпрыгнула назад, когда из-за решётки её с ног до головы окатили струёй мочи. Казалось, пёс на мгновение застыл в полной растерянности, будто бы воспринял это, как попытку заключённого заговорить с ним на понятном ему языке, но не понял ни слова из-за сильного акцента. Нико расхохотался. Пёс, наконец-то поняв суть такого сообщения, зарычал. На площадку выскочил кинолог по фамилии Парментер и, пройдясь вдоль решёток камер с видом злобного контролёра, выискивающего в поезде безбилетников, остановился возле той камеры, откуда мочились.
— «Сволочь, ты моего Джерри обоссал!» — крикнул он. — «Да я тебя!..»
Дальнейшие слова Парментера утонули во взрыве грубого хохота и издевательских улюлюканий от всех сидевших в этом блоке. С заключёнными он особо дело не имел, оттого и не выработал в себе привычки не обращать внимания на такой поток оскорблений. Нельзя было позволять этим ублюдкам злить тебя.
— «А, так это твой Джерри?! Вы, наверно, и трахаетесь по-собачьи!» — крикнул кто-то.
— «Ну да, ведь из пасти у пса вонь идёт!» — ответил ему другой заключённый.
— «Эй, псинотрах! Хорошая у тебя собачка! А ты, пидорок, разве не суке должен присовывать вместо кобеля?»
— «В следующий раз натравлю его на вас, извращенцев ебучих, чтобы сгрыз с вас мяска немного!» — рявкнул в ответ Парментер. — «Не забывайте, кто решётками управляет».
Выкрики тут же умолкли. Парментер пристегнул поводок к ошейнику Джерри, который тут же словно с ума сошёл. Как только поводок натянулся, пёс тут же вскочил на задние лапы, пытаясь вырваться и рыча. Да, порой и псы вели себя словно люди. Джерри начинал лаять, не переставая, как только понимал, что драки не будет. Нико, всё равно не собиравшийся поворачиваться спиной к этой твари, несмотря на то, насколько её хорошо выдрессировали, проследил за тем, как пёс трусцой вновь скрылся за дверью.
По балкону шёл Джек Галлего, которого все звали просто Галли. Дойдя до металлических мостков, он встал рядом с Нико, бренча связкой ключей.
— «Ну и кто сегодня станет специальным гостем в нашей студии?» — спросил он.
— «К нам переводят Маркуса Феникса».
— «И я должен знать, кто это?»
— «Ну, с учётом того, что ты тупой, как пробка, и сроду ни одной газеты не читал, то нет, не должен».
— «Чтобы попасть в место с такой охраной, надо как минимум быть серийным убийцей, да ещё и с вывертом на голову, наверно».
— «Это тот самый сержант Феникс, герой полей Асфо. Что, всё равно ни о чём не говорит, Галли?»
— «Я ещё мал был тогда, чтобы помнить такое».
— «Ну да, конечно, ага».
— «И что он такого натворил, что его к нам перевели? Солдатня же своё говно сама разгребает».
— «Он командиру по башке дал и отказался приказ выполнять, после чего мы все дружно помахали ручкой Эфире на прощание».
— «Ого…» — нахмурился Галли. — «Что ж они его просто не расстреляли?»
— «Он же Феникс».
— «И что с того?»
— «Его отец какой-то там крутой учёный из древнего рода. Денег валом, собственный здоровенный особняк имеет».
— «Ну да, такого не пристрелишь. Несладко ему тут придётся тогда».
С этими словами Галли пошёл дальше, насвистывая что-то себе под нос. До знакомства с ним Нико ни разу в жизни не встречал ни одного настолько же безразличного ко всему человека. Поначалу он даже решил, что Галли просто тупой как пробка, но за годы совместной работы понял, что тот просто таким образом справлялся с нагрузкой на работе. Галли полностью отключался от всего происходящего, хотя у него и выбора-то особого не было. Если в военное время твоя профессия не относилась к нужным для армейского резерва, в который попадали работники предприятий жизнеобеспечения, полицейские, пожарники, сельхозпроизводители, моряки торгового флота, буровики на имульсионных вышках, врачи, да и все остальные, без чьего труда КОГ бы не смогло существовать, то тебя отправляли в армию. Если и к армии ты оказывался негоден, что чаще всего случалось по медицинским причинам или же по общему состоянию, то тебя отправляли работать куда, где ты был нужен государству. Нико вовсе не считал своё назначение в последнюю оставшуюся в Эфире тюрьму надзирателем лучшим вариантом выбора карьеры, сомневаясь, что и Галлего всю жизнь мечтал стать вертухаем. Большинство мужчин и немало бесплодных женщин предпочитали уходить на передовую что до войны с червями, что сейчас, и Нико их прекрасно в этом понимал.
Он принялся ждать, наблюдая за дверным проёмом с арочным сводом в дальнем конце коридора. Новоприбывших заводили в блок именно оттуда. В любую минуту из этой двери мог выйти Маркус Феникс в сопровождении конвоиров по бокам и впервые понять для себя, каково это — застрять тут до конца своей жизни. Здание тюрьмы было не лишено элементов элегантного стиля, который инженеры Тируса любили применять даже при постройке общественных туалетов, хотя уже повсюду пошли трещины, да и грязи вокруг хватало. Ну а если этого Феникса не проймут запахи плесени и мочи, то обваливающаяся каменная облицовка на колоннах и застарелые потёки крови на стенах, которые никто не смывал, уж точно донесут до него всю необходимую информацию об этом месте.
“Его на сорок лет упекли? Да ему ещё очень повезёт, если хотя бы пять тут протянет. То же самое, что пожизненное получить”.
Ну, такое событие уж точно вносило хоть какое-то разнообразие во всеобщую монотонность тюремного быта. На текущий момент в “Глыбе” осталось сорок три заключённых, а со времён “Дня-П” к ним всего-то несколько человек перевели, так что новоприбывший арестант в блоке надолго станет главной новостью в жизни заключённых, пусть даже такое событие и грозило нарушить уже устоявшуюся неофициальную иерархию среди них. Через день-другой Феникса выпустят в общие помещения, и присматривать за ним уже никто не будет, так что придётся самому разбираться, как тут выживать.
Наконец-то дверь распахнулась. На какое-то мгновение Нико даже не понял, почему конвоиры Уилл Чалкросс и Брэдли Кэмпбелл привели кого-то другого вместо Феникса. Он ждал, что перед ним сейчас окажется типичный парень из древней и знатной семьи, не тощий, но и не крупный, который, едва окинув взглядом всю эту выгребную яму, тут же съёжится от страха, несмотря на свой статус героя войны. Такой вот богатенький ребёнок, которого за его грехи скинули в этот чан с помоями рода людского. Но арестант оказался просто огромен. Под тюремной нательной майкой и штанами перекатывались накачанные мускулы, а тёмные волосы на голове, остриженные почти под ноль, обрамляли лицо потрёпанного жизнью человека, который не боялся как врезать противнику, так и самому получить от него удар. Слишком уж он старым выглядел для сержанта Феникса, а вид у него был куда суровее и опаснее любого из сидевших тут. Такого человека и в жизни на воле стоило обходить стороной. Но нет, это и был сам, мать его, Маркус Феникс.