Дурные правила

– Ну, здорово, бойцы, – как своих, поприветствовал нас комбат.

– Здравия желаем, товарищ майор, прибыли по поручению штаба дивизии для проведения разведывательного мероприятия, – ответил я.

– Знаю, знаю, лейтенант, зачем вы здесь. А ну давай все внутрь – не стоять же нам на проходе. Смотрю, нарядили вас, как на парад. Говорят, замполит распорядился. Сказал: «Так заметнее будут»

С этими словами комбат провел нас в темные недра своего низкого закопченного блиндажа.

– Михалыч, наведи-ка нам чаю пока! – бросил Лукин от входа одному из своих замов, сидевшему тут же на снарядном ящике и брившемуся опасным лезвием, глядя на себя в трехгранный осколок битого зеркала. Тот поспешно вскочил, отер грязным полотенцем мыльную пену с лица и исчез в проходе.

Комбат указал нам на лавку в углу, а сам устроился напротив, заняв освободившийся снарядный ящик. Откуда-то в его узловатых, словно ивовые корни, пальцах появился подробный план местности. Он раскрыл его и повернул ко мне.

– Гляди, лейтенант: вот железнодорожный мост, он тебе как ориентир; слева жилые дома, справа начинаются постройки, относящиеся к ремонтной станции. Сейчас там несколько наших пулеметных точек, но немцы постоянно норовят выбить оттуда мою пехоту. Их позиции вот здесь, в полуразрушенных многоэтажках, которые смотрят на станцию с северо-запада. Фрицы хотят вернуть мост, а нам нужен плацдарм за ним, и пока многоэтажки у них в руках, мы дальше за реку не пройдем. Сейчас сил на серьезную атаку нет ни у кого, но ясно, как день, что если где и начнется, то это будет непременно тракторная станция…

Я понятливо кивнул в ответ на его вопрошающий взгляд, а он, удостоверившись, что мне все ясно, заключил:

– Сейчас я схожу за Кривоносовым, попьете чаю на дорожку и будете выдвигаться.

Он резко встал и вышел из блиндажа. Пока его не было, его зам принес самовар и разлил по кружкам горячий, дымящийся чай. Мы взяли каждый по кружке, и, довольные радушным приемом Лукина, слегка повеселели.

Юсупов хотел было занять нас очередной байкой о своей предвоенной одесской жизни, одной из тех, что он всегда травил перед выходом на серьезные задания, но в этот момент из-под брезентового полога показалась коренастая фигура, одетая в полковничью шинель. Это был Кривоносов – плотный, крепко сбитый, с черными, как смоль, волосами и прямыми, как будто сложенными из кирпичиков, чертами лица. Войдя, он молча козырнул нам, а я, признаться, даже слегка растерялся, не зная, как его приветствовать. Мои разведчики дружно подскочили и отдали ему честь, видимо, в замешательстве от его грозного вида и полковничьей формы. Я кивнул ему, не вставая, а он прошел вглубь и встал у стены, молча устремив свой тяжелый немигающий взгляд куда-то в угол. Вид его был мрачен, и мне вмиг стало очень неуютно. Тем временем вошел Лукин и, взяв из выдолбленной в бревнах ниши еще одну кружку, налил в нее чаю и протянул Кривоносову.

– На, Александр Григорьевич, хлебни на дорожку чайку.

– Не хочу, – отвечал тот, стоя к нему в пол-оборота.

Лукин печально посмотрел на мрачную фигуру, потом заглянул в кружку и выловил оттуда какой-то мелкий сор.

– Это группа лейтенанта Спицына. Будете сегодня вместе выполнять боевое задание. Все командование лежит на лейтенанте, ему ты подчиняешься полностью, понял?

– Так точно, – хмуро пробурчал Кривоносов.

– И смотри, без фокусов, что бы там ни было, понял? – на этот раз строго сказал комбат.

Кривоносов вытянулся по стойке смирно и уже совсем другим голосом громко выпалил:

– Есть, товарищ майор!

– Вот так-то, – удовлетворенно хмыкнул Лукин и обратился ко мне:

– Пока твои бойцы чай допивают, пойдем-ка перекурим.

С этими словами он повел меня наружу. Там, в траншее, комбат достал расшитый бисером кисет с махоркой и сказал очень серьезным тоном:

– Держите ухо востро. Дело серьезное, на контроле у замполита дивизии, и шутить никто не будет.

Потом он смачно затянулся короткой самокруткой, мастерски скатанной буквально за несколько секунд. Я машинально поправил портупею и спросил:

– Вы это насчет Кривоносова?

– Я это тебе в целом говорю, о ситуации. С Александром я общался вчера, все ему разъяснил подробно, думаю, он меня понял.

– А товарищ Скворцова? Где она будет находиться? – поинтересовался я.

– За нее не беспокойся, она на месте будет. Ну, а где именно, тебе того знать не положено. Знаю только, что на позицию она ушла еще до рассвета.

Лукин закашлялся, сплюнул и отбросил недокуренную самокрутку за бруствер.

– Ладно, пойдем, лейтенант, пора вам уже.

Мы вернулись в блиндаж, и я дал бойцам знак, что мы выдвигаемся. Кривоносов все так же стоял у стены. Он был напряжен и с видимым нетерпением ждал, когда мы отправимся. Лукин взялся лично проводить нас до замаскированного навеса, под которым стоял виллис.

– Вот вам и машина нашлась, – с улыбкой сказал майор, – но смотрите у меня, чтоб с возвратом! – добавил он, видимо, желая, чтобы фраза прозвучала по-отечески строго, но вышло почему-то довольно грустно. Майора выдавали глаза: они глядели задумчиво и печально, не задерживаясь на лицах. Он по очереди крепко пожал руки всем четверым и коротко бросил:

– Езжайте!

Коробков, который до войны работал в совхозе комбайнером, сел за руль, рядом с ним Юсупов со взведенным ППШ наперевес, а мы с Кривоносовым разместились сзади. Ехать было недалеко, сложность составлял только открытый участок местности на подъезде к машинно-тракторной станции, который немцы простреливали из минометов. Его нужно было проскочить как можно быстрее, чтобы они не засекли нас и не накрыли огнем. Я напомнил об этом Коробкову, он кивнул и еще крепче стиснул рулевое колесо. Солнце ненадолго показалось сквозь серую пелену облаков, заставив меня слегка сощуриться и надвинуть на лоб козырек фуражки. Ехали небыстро, дороги почти не было, приходилось все время петлять, объезжая глубокие воронки, оставленные авиационными бомбами.

Наконец мы выехали на пустырь, в конце которого виднелись длинные корпуса МТС. Я хлопнул Коробкова по плечу, давая понять, чтобы он гнал что есть мочи. Мотор взревел, и машина рванула вперед, набирая скорость. Нас отчаянно подбрасывало на колдобинах, и я думал только о том, как бы не перевернуться, однако Коробков достойно справлялся с управлением, ловко маневрируя между воронками и пропуская меж колес мелкие ямы. Тряска была неистовая, и я боялся, что вот-вот кто-нибудь из нас выпадет и кубарем покатится по земле, но вскоре мы подъехали к кирпичным корпусам. Не сбавляя скорости, Коробков направил машину по узкому проезду между одноэтажными строениями. Тут путь нам преградила куча битого камня, обвалившегося со стен после обстрела. Машина с размаху ударилась об нее передним бампером, раздался протяжный скрежет царапавшего днище кирпича. С трудом преодолев препятствия, мы въехали во внутренний двор МТС.

Юсупов весело заулюлюкал и одобрительно потрепал Коробкова по шее. Мы остановились у самых построек, не выезжая на середину, чтобы машина была не сильно видна с воздуха на случай появления немецких «штук». Повсюду царило страшное запустение, напоминавшее о недавних ожесточенных боях. Здания были испещрены следами многочисленных артиллерийских ударов. Один из одноэтажных корпусов, где раньше располагались ремонтные мастерские, сильно обгорел, крыша кое-где провалилась. Посреди двора маячил остов разбитой осколочными снарядами полуторки.

Я велел Юсупову проверить стоящие впереди строения и проход, ведущий к выезду со станции. Он, пригибаясь, двинулся короткими перебежками, держа автомат перед собой. Мы присели за фрагментом кирпичной кладки, приготовили к бою оружие и стали ждать. Кривоносов был справа. Тут он привстал и впервые за все время обратился ко мне:

– Слышь, лейтенант, дай мне свой пистолет, а то неохота просто так тут подохнуть.

Я повернулся и только сейчас заметил, что его кобура пуста.

– Не положено, – ответил я после секундного раздумья. – Оружие возьмете только в случае гибели большей части группы.