Страница 11 из 18
В палате Леля положила апельсин в тумбочку, вечером после ужина всех угостит, по дольке должно хватить. К Светке пришли подружки из ее ПТУ, маленькая Аюна капризничала, Баирма ходила по палате, качая и легонько потряхивая ее на руках. Леля взяла книжку и вышла в коридор. Сестры на посту не было. Леля забралась на уютный диван, как она любила, с ногами, сбросив тапочки, и открыла «Темные аллеи» Бунина, которые Иришка дала ей с собой в больницу с напутствием не показывать маме, «а то отберет». Мама, конечно, не отобрала бы, но официально Леля взяла читать в больницу «Молодую гвардию». Как же она, оказывается, устала сидеть на кровати с продавленной панцирной сеткой и как хорошо и уютно здесь, в уголке дивана.
Зорика она увидела издалека. Он шел своей расслабленной, чуть вразвалочку, походкой и смотрел прямо на нее. Леля почувствовала, как в желудке у нее что-то сжалось – приятно и тревожно. Она хотела с независимым видом уткнуться обратно в книгу, но вместо этого улыбнулась и кивнула. Зоригто не спеша подошел к дивану и сел рядом. Пластыря на переносице у него уже не было.
– Привет.
– Привет. Я вам сейчас свитер вынесу. Вы меня очень выручили, спасибо.
Леля сказала первое, что пришло в голову, а сама думала: «Он сел рядом, потому что здесь я или ему просто надоело торчать в палате и податься больше некуда?»
– А чего это на «вы»? Я что, такой старый? – смешно поморщился Зорик.
Конечно, не старый. Но Леля не привыкла вот так сходу говорить людям «ты».
– Ну, давайте на «ты»…
– Давайте… – усмехнувшись, повторил за ней Зорик. – Где подружка твоя?
– Светка? Да к ней пришли. – Леля махнула рукой в сторону вестибюля.
– А ты сама-то с чем здесь? С виду вроде на больную не похожа.
– Да ничего особенного, так, обострение гайморита, даже температуры не было, – пожала плечами Леля. – А вы? А ты? Травма? – Она зачем-то показала на свою переносицу.
– Да нет, мне нос не ломали, я же не боксер, – усмехнулся Зорик. – Отправили носовую перегородку чинить.
Он сидел, облокотившись предплечьями на свои колени, и смотрел перед собой, лишь слегка поворачивая голову в Лелину сторону, и она, сидя в углу дивана и поджав ноги, видела в основном его ухо и затылок.
– А что с ней? С перегородкой?
– Искривление. Тренер сказал, если на Европу готовиться, надо исправить.
– А зачем?
Зорик выпрямился, не торопясь развернулся к ней уже всем корпусом и уселся поудобнее, закинув одно колено на сиденье, а локоть – на спинку дивана. Желто-фиолетовый синяк у него под глазом почти прошел, и распухшая переносица приняла нормальный вид. Леля вдруг поняла, что он напоминает ей молодого всадника с монгольской гравюры, которая висит у них дома: прямой нос, высокие острые скулы, широкие брови. Уголки красиво очерченных полных губ смотрят вверх, хотя он и не улыбается. Только, в отличие от серьезного всадника, было в его лице что-то насмешливое и по-мальчишески задорное.
– Там нагрузки будут другие. Я вообще не хотел эту операцию делать. Врач сказал – надо, тренер – туда же. Ну вот, теперь сделали уже.
Он вдруг улыбнулся ей, и Леля увидела, что у него ямочки на щеках.
– Да ты чего такая серьезная?
Глядя на эти ямочки, Леля почувствовала, что вся его взрослая суровость куда-то улетучилась.
– Я серьезная? Да ты сам себя в зеркало видел? Ходишь, как… – Она насупила брови.
– Как наш сержант в армии, – засмеялся Зоригто. – Очень важного из себя строил.
– А ты где служил? – вспомнив недавний разговор про Светкиного парня, спросила Леля.
– Я-то? Недалеко от Москвы, кстати, в Туле.
Леля не поняла, почему «кстати». Она хотела спросить, был ли он в Москве, но вместо этого почему-то сказала:
– А в армию, значит, с искривлением перегородки берут?
– О-о-о, – Зорик махнул на нее рукой, – это им вообще хама угэ!
Леля знала это выражение. По-бурятски оно означало что-то вроде «до лампочки». Ей стало смешно.
– У меня мама отцу так все время говорит, что ему все хама угэ, – улыбнулась она.
– Да? Так ты буряточка, что ли? – прищурив один глаз, спросил Зорик.
– Ну, на четверть, по отцу.
– Хм, ни за что бы не сказал. Ты в маму, наверное?
Полненькая, грудастая медсестра Лена деловито прошла на свой пост, быстро глянув на Зорика, но замечания не сделала, и они остались сидеть на диване, а Зорик, ничуть не смущаясь, проводил Лену оценивающим взглядом. Он учился на третьем курсе физкультурного факультета пединститута, вольной борьбой занимался с детства и сейчас тренировался уже на серьезном уровне.
– Когда выпишусь, тренер хочет меня Мухортову показать. Знаешь, кто это?
Леля не знала.
– Федор Николаевич, мастер спорта СССР. Он чемпиона Европы воспитал, Бориса Будаева, слышала?
– Я совсем не разбираюсь в вольной борьбе, – пожала плечами Леля. – Знаю только, что есть такой борец Руслан Ашуралиев. У меня папа его любит изображать, когда дурачится. – Леля смутилась, потому что папа дурачился с мамой и об этом, пожалуй, не стоило упоминать.
Но Зорик сказал только:
– Ну, Ашуралиева все знают, он чемпион мира, двукратный, из семидесятых. Отец твой борьбой увлекается?
– Он вообще спорт любит. Разный. Теннис настольный, лыжи, велик…
– А ты сама?
– А я плаванием занимаюсь.
– На Авиазаводе?
– Нет, в новом бассейне, на Бабушкина.
Леля так ждала, когда его построят! Бассейн на Авиазаводе был на другом конце города, кто бы ее туда отпустил! А этот – в двух остановках на трамвае, огромный, весь из стекла и бетона, но его все никак не могли сдать. Когда наконец свершилось и Леля пришла записываться в секцию, она уже умела плавать по-собачьи и по-матросски, вразмашку и даже на спине. Молодой тренер в джинсах, с фигурой как у Трубадура из мультика про бременских музыкантов, выслушал ее и сказал: «Ну давай, проплыви один бассейн, я посмотрю». Она старалась как могла, из последних сил преодолевая пятьдесят метров, и когда доплыла до бортика, секундомер показывал минуту двадцать пять. Так что в секцию ее взяли исключительно за энтузиазм. Хотя, может быть, тренер все же увидел какие-то данные. Сейчас, спустя несколько месяцев, Леля уже плыла пятьдесят метров кролем за сорок четыре секунды.
– Кто там тренер у вас? – поинтересовался Зорик.
– Геннадий Николаевич.
– Гена Самарин? Здоровый такой? – Зорик изобразил руками дополнительный объем к своим и без того внушительным плечам.
Она кивнула:
– Ага, Самарин!
– Он наш пединститут закончил, знаю его. Мощный пловец, КМС. Симпатичный? – подмигнул Зорик.
Леля кивнула:
– Да, и самый молодой у нас. А ты после педа тоже тренером будешь?
– Ну да. А хотя, может, и учителем физкультуры в школе.
– Ох, в школу тебе нельзя, – покачала головой Леля.
– Почему это?
– Да в тебя там все девчонки повлюбляются! – Леля прикусила язык. Вот зачем она это сказала? Ей стало так неловко, что захотелось провалиться.
– Да? Думаешь? – Зорик довольно захохотал. – Ну а чем плохо? Физкультуру не будут прогуливать!
– Тоже плюс, – опустив глаза, улыбнулась Леля. Она прижала книжку к груди, выбралась из угла дивана и нашарила на полу свои тапочки. – Подожди здесь минутку, принесу твой свитер.
Перед сном, уставившись в книжку, Леля снова и снова прокручивала в памяти их разговор и этот момент. Она протянула Зорику свитер, а он сунул его под мышку, глянул на нее лукаво: «Смотри, не мерзни у меня больше, принцесса» и улыбнулся своими ямочками.
Жареной рыбой – минтаем или чем похуже – воняло на все отделение, так что на ужин Леля не пошла. Такое она все равно не ела. Решила, что просто выпьет чаю с булочкой, которая осталась от полдника. Она развернула салфетку, откусила румяный, посыпанный сахаром булкин бочок и стала вспоминать весь сегодняшний день. Утром произошло одно событие, которое встревожило Лелю и мысль о котором снова и снова вертелась у нее в голове.