Страница 2 из 4
В заключении будут написаны многие работы Кампанеллы, которые его настоящие и мнимые друзья тайком забирали, обещая опубликовать и нередко продавая будущим издателям. Такая судьба ждала и трактат «О чувстве», первая латинская версия которого, конфискованная Инквизицией в 1592 г., считается утерянной. Написанный в конце 1604 г. в подземелье неаполитанского замка Сант-Эльмо итальянский текст, изданный в 1925 г. [Campanella 1925], лёг в основу книги на латыни, опубликованной во Франкфурте в 1620 г. [Campanella 1620] стараниями Тобиаса Адами (1581–1643), получившего известность как издатель трудов Кампанеллы-узника. В 1613 г. Адами в компании своего воспитанника, Рудольфа фон Бюнау, посетил Неаполь и получил рукопись, когда автор трактата, по его собственным словам, написанным почти четверть века спустя, «содержался под суровой стражей» [Campanella 1637: XVII]. Не в пример другим «друзьям», вроде католического публициста Каспара Шоппе (1576–1649), скупавшего рукописи, чтобы присвоить себе полученные материалы, Адами выполнил обещание, издав книгу [Campanella 1637: XVII] и предварив её своим «Посланием с посвящением» братьям Бюнау, Генриху и Рудольфу, в котором выражает восхищение автором трактата как «воскресителем» древней философии [Campanella 1620: 3–7]. Член Тюбингенского кружка, в недрах которого с начала XVI-го века вызревали розенкрейцерские произведения, выпущенные в свет за несколько лет до франкфуртского издания, Адами был близким другом «отца розенкрейцерства» Иоганна-Валентина Андреэ (1586–1654) [Йейтс 2000: 364, 492]. Если вспомнить, что немецкое издание «Испанской монархии» Кампанеллы подготовил ещё один член кружка, правовед Христоф Безольд (1577–1638), то связь Кампанеллы с «классическим» розенкрейцерством, огромную роль отводившим идеям всемирной монархии и «нового божьего града», станет ещё более очевидной [Йейтс 1999: 252–253]. Впрочем, нельзя забывать, что тюбингенское розенкрейцерство было явно протестантским, тогда как Кампанелла позиционировал себя истовым католиком, а критикующий лютеранство «Разгромленный атеизм»[4]
Кампанеллы по-немецки Тобиас Адами так и не опубликовал [Горфункель 1969: 49, 64]. Необходимо также иметь в виду, что являвшаяся частью идеологии классического розенкрейцерства эзотерическая метафизика больше обязана алхимии и герметизму [Фиалко 2018: 143–146], чем неоплатонической традиции, которой, с рядом оговорок, принадлежал и Кампанелла.
После освобождения Кампанеллы благодаря папе Урбану VIII [Горфункель 1969: 35–37], надежды философа на спокойную жизнь в Италии не сбылись. Опасаясь нового ареста, с согласия Урбана, осенью 1634 г. он уезжает в ссылку во Францию, гостя первое время у известного гуманиста Николя де Пейреска (15801637). Во Франции Кампанелла проводит последние пять лет, пользуясь заслуженной нелёгкой жизнью славой. За два года до смерти он сам подготовил второе, исправленное и дополненное издание своего трактата, вышедшее в Париже в 1637 г. [Campanella 1637], предварённое полным пышного славословия посвящением его последнему покровителю, кардиналу Ришельё (1585–1642) [Headley 1991: 127–130]:
«И да будет Город Солнца, намеченный мною, а тобой возводимый, с вечным неугасимым сиянием всегда сверкать отражённым светом твоего величия» [Campanella 1637: VI].
Кампанелла хранит память об обстоятельствах первого издания и трогательную благодарность Адами, о судьбе которого в охваченной Тридцатилетней войной Германии он, наслаждающийся покоем во Франции, даже не знает. Теперь они с Адами в некотором роде поменялись местами. Чтобы Ришельё не надо было делить славу с Адами, Кампанелла просит поместить слова признания Адами в отдельном обращении печатника к читателю.
«Дабы порядочность, познания, учёность и верность Тобиаса, раз печатаются книги [трактата] без его “Послания с посвящением”, не покрылись мраком забвения, автору пришлось по сердцу о нём, быть может, и сгинувшем на войне немецкой, через печатника сохранить признательную память» [Campanella 1637: XVII].
Второе, парижское издание 1637 г., кроме содержательных дополнений во многих главах, снабжено Кампанеллой значительным по объёму (больше четвёртой части книги) предварительным разделом под названием «Апология своей книги» [Campanella 1637: 1-92]. Она представляет собой массу выдержек из трудов западных и восточных богословов, а также античных философов, использованных автором для доказательства того, что его доктрина всеобщей одушевлённости мироздания не является еретической.
Одним из «преимуществ» труда Телезио перед первым опубликованным трактатом Кампанеллы в глазах Инквизиции было отсутствие у Телезио упоминания о мировой душе, учение о которой, развитое вторым предтечей Кампанеллы, Марсилио Фичино [Фиалко 2018: 88–95], стало одним из краеугольных камней новоевропейского эзотеризма. Опасное с богословской точки зрения представление о мировой душе как посреднике между Богом и творением занимало видное место в метафизике Кампанеллы, и, по его признанию в 32-й главе третьей книги трактата, было одним из пунктов обвинений в ереси. Метафизически представление о мировой душе как божественной силе творения мироздания было так же оправдано, как его восточно-христианский аналог, софиология, неслучайно встречающее в ортодоксальной среде настороженное отношение. Любопытно, что Кампанелла даже упрекал своего учителя Телезио в том, что тот игнорировал, «упустил» мировую душу:
«Так как мироздание в целом пребывает единым благодаря душе (unitur anima), если одушевлены части его, то не будет неодушевлённым и оно само, о чём мы выпустили отдельный трактат (вероятно, речь о раннем латинском трактате, изъятом Инквизицией, который стал основой работы «О чувстве в вещах» – М. Ф.). <…> Горячий дух, охваченный сильным жаром, находит убежище в холоде, истончённом мировой душой, которую Телезио упускает (praetermisit)» [Campanella 1591: 26–27].
Чтобы понять степень влияния Фичино на метафизику Кампанеллы, достаточно сравнить с отрывком из «Философии, доказанной ощущениями» цитируемый им близко к тексту комментарий Фичино к трактату Плотина «О небе» из «Эннеад» (II, 1).
«Небесное начало, душа, не объединяется с небом, будто бы уже к тому времени созданным. Нет, скорее сама она небо и порождает повсеместно благодаря плодородию своему, выше небес стоящая, но к ним, которые вот-вот появятся, плотно примыкающая. Наделённая жизнью в высшей степени, она небеса выдыхает (spirat). Но что же выдыхает? Выдыхает живое, доступное чувствам (sensualem) дуновение (flatum), но не такое, какое непременно почувствуют другие вещи, а такое, которое само почувствует (sentiat) их, им даруя жизнь. Исходя из души, подобное дуновение уподобляется пронизывающей её силе (virtutem), так что, само пронимая вселенную, оно влито во все вещи» [Ficino 1641: 550].
«Мировая душа не соединяется с небом, а выдыхает и порождает его. Наделённая жизнью в высшей степени, она выдыхает живое, доступное чувствам дуновение, но не то, что непременно почувствуют другие вещи, а то, что само почувствует их, им даруя жизнь. Дуновение это, уподобляющееся пронизывающей душе, пронимающее вселенную, влито во все вещи» [Campanella 1591: 225]
Именно учение о мировой душе Фичино, и этот отрывок в особенности, является основой, истинным наполнением метафизики Кампанеллы, внешне близкой сенсуализму Телезио, но наделяющей понятие sensus особенным, панпсихическим [Nejeshleba 2016] содержанием. Для Кампанеллы чувство, ощущение есть не только пассивная способность наблюдателя воспринимать каждую вещь, сколько её активная принадлежность. Каждая без исключения вещь, согласно Кампанелле, не только ощущается, но и сама «чувствует вовне». Более того, хотя Кампанелла пострадал от Инквизиции больше, чем Телезио, его собственная система была подчёркнуто ближе к религиозному наполнению и осмыслению [Lerner 2007]. Если Телезио был фактически деистом, полагая, что мироздание пребывает в равновесной внутренней борьбе двух противоположных начал, то Кампанелла настаивал на постоянном вмешательстве Бога через мировую душу в каждую вещь. Более того, с теологических оснований Кампанелла поправляет даже Фичино, вводившего понятие философских «приманок» (illices), с помощью которых возможным становится низведение небесных (астрологических) даров мировой души в земной мир на благо возможного адепта своего учения. Для Кампанеллы ни о каком принуждении небесных, злых или же добрых духов с помощью телесных материалов речи быть не может, и первостепенную роль играет не космологическое, а этическое наполнение ритуалов, которому Фичино, как и его учителя-неоплатоники, не уделяет должного внимания (Metaphysica Pars III, Lib. 15, Cap. VIII, Art. 3):
4
Слово греческого происхождения «атеизм», заимствованное из французского языка, имеет прямой аналог в русском – слово «безбожие», которое неслучайно до сих пор сохраняет отрицательный коннотат и оскорбительное звучание. Причина, по которой его сейчас уже не имеет в европейских языках «атеизм» – продолжавшаяся не один век секуляризация, медленное «вымывание» религиозных смыслов из культуры, ознаменованное, но не завершённое Великой французской революцией. Для текстов, написанных на европейских языках вплоть до конца XVIII в. лучшим переводом, сохраняющим оскорбительный оттенок оригинального atheismus, является грубо звучащее «безбожие». Triumphatus – причастие от лат. triumphare, «праздновать триумф (победу над врагом), совершать праздничный “парад” в столице с трофеями врага». Громоздким, но самым точным переводом Atheismus triumphatus было бы: «Разгромленное безбожие, над которым была отпразднована торжественная победа», «Безбожие, разбитое в пух и прах с парадом».