Страница 86 из 95
А помогавшие языку пальцы вдруг скользнули… ниже. Я застыла, когда Эдвард провел ими по тугому колечку мышц, смазывая его моей собственной влагой, и медленно ввел один палец внутрь.
Ощущения были новыми. Я прислушалась к ним, отвлеклась и вздрогнула всем телом, когда Феррерс лизнул клитор и тут же ухватил его губами. Ощущения двоились, наслаивались друг на друга, я не могла понять, на чем сосредоточиться, на губах, ласкающих изнывающее от желания лоно, или на пальцах – уже двух? трех? – двигающихся в попке. Первое могло подарить долгожданную разрядку. Второе… второе было непривычно, интересно, странно.
Эдвард решил за меня, резко отстранившись, оставив меня на растерзание полной пустоты и неудовлетворенности. Везде.
Я хныкнула, снова попробовала выкрутиться из пут, мотнула головой по подушке, пытаясь стянуть повязку. Застонала от бессилия.
– Эдвард… – сами собой шепнули пересохшие губы.
Это слово поглотил поцелуй. Тягучий, долгий, с моим собственным вкусом на губах и запахом моего геля для душа.
Твердый напряженный член с нажимом провел по набухшим складкам, а потом медленно, мучительно медленно начал входить, осторожно проникая в разработанное отверстие. Мышцы сжимались против воли, и я снова пыталась их расслабить. И всякий раз это срывало с губ Эдварда хриплый стон, который отзывался в моем теле приятной дрожью. И я не могла с уверенностью сказать, нравится мне происходящее потому, что приносит удовольствие мне, или потому – что ему.
Но мне нравилось.
Возбуждение, чуть спавшее от напряженного ожидания неизвестного, снова нарастало.
Медленные осторожные движения, приправленные прерывистыми поцелуями. Горячая, твердая наполненность в непривычном месте, и сосущая пустота там, где все горело и этой наполненности требовало. Дразнящие прикосновения пальцев к складкам…
В голове не осталось ничего, в ушах звенело. Мне уже не нужна была повязка, я все равно ничего бы не видела сейчас, ослепленная каскадом сменяющих друг друга ощущений. Мне не мешала лента на запястьях, потому что я все равно ничего не могла бы сделать. Я могла только вскидывать бедра, подаваясь навстречу ускоряющимся движениям, и стонать, чувствуя, как в предвкушении лавины наслаждения дрожит каждая клеточка моего тела.
И за пару мгновений до того, как меня накрыло оглушительной волной оргазма, Эдвард вдруг вышел и одним рывком вонзился до упора туда, где только что были лишь его пальцы.
И я закричала, полностью теряясь в невероятных ощущениях, кажется, не только своих…
Эдвард прижался благодарным поцелуем к моему животу, поднялся выше, лизнул один напряженный сосок, куснул другой, поцеловал в губы, и я почувствовала, как повязка с глаз сползает. Щурясь от света, я посмотрела в глаза этому совершенно великолепному в своей безнаказанности мужчине. Феррерс задорно ухмыльнулся и помог мне сесть и повернуться спиной, чтобы он мог развязать руки.
А когда я, потирая запястья, на которых остались красные полосы (не страшные, впрочем, даже заклинание от синяков не понадобится), повернулась обратно, то увидела, как Эдвард крутит в пальцах ленту. Голубую ленту. Подозрительно знакомую голубую ленту. И, подтверждая ошеломительную догадку, он протянул ее мне:
– Давно хотел вернуть. Но все как-то случая не представлялось…
Наверное, впервые за все время нашего общения, включая состояние сурового вооруженного конфликта, я растерялась. То есть все эти годы он – Феррерс, потомок древнего рода, аристократ черте какой выдержки, заносчивый гад и прочая-прочая – хранил дурацкую голубую ленту. И этот факт сказал мне сейчас даже больше, чем его рассказ о той далекой ломке.
Сердце отчаянно заныло.
Вот только это ничего не меняет. Именно потому, что он Феррерс, потомок древнего рода, аристократ черте какой выдержки. У него есть долг перед семьей, перед родом, перед страной, в конце концов. А уж с его-то собственными прошлыми проблемами с раскрытием, список невест папаша Феррерс наверняка еще и лично проредил, отбросив самых сомнительных. Так что у наших отношений будущего нет, и правы были его родители, ох, правы, растащив несмышленышей в разные стороны. И я не имею права усугублять и без того непростую ситуацию…
Я вдруг поняла, что молчание затягивается, и Феррерс смотрит на меня уже не насмешливо, а задумчиво, и светлые брови незаметно сходятся на переносице, а потому торопливо приняла ленту, подержала, погладила пальцами и сунула ему обратно.
– Оставь себе. – Я чуть улыбнулась. – Подарок.
На память.
Феррерс продолжал хмуриться, вглядываясь в мое лицо, и я ухмыльнулась уже шире.
– Только не говори мне, что ты ее все эти годы под сердцем в тайном кармашке носил.
– М?
– Мне казалось, у тебя дом рухнул со всем имуществом, или я что-то путаю?
– А! – Эдвард поднялся, подошел к комоду и, открыв нижний ящик, не глядя сунул туда ленту (сдается мне, там она и покоилась все это время). – Это моя квартира. А особняк – родовой. Был. По статусу в нем жить было вроде как солиднее. Я на самом деле не так давно туда перебрался. И, как видишь, еще не все успел перевезти.