Страница 40 из 51
Однажды в середине последнего летнего месяца зарева Будинка собирала в саду яблоки, а её полугодовалые близнецы находились на огороженной заборчиком площадке под навесом. Они пытались ползать и возились с выточенными из дерева игрушками. Хоть и родились они в один день, но уже сейчас у них проявлялся разный нрав: Ку́дря — шебутной и весёлый, Барну́та — задумчивый и неторопливый.
Набрав очередную корзину румяных, душистых плодов, Будинка устремилась с нею в хозяйственную пристройку... И застыла, увидев рядом с детьми незнакомого светловолосого паренька. Он был невысок ростом — может, всего на полвершка выше самой Будинки, но голубой кафтан с красной вышивкой, подпоясанный алым кушаком, сидел на нём ловко, подчёркивая его крепкое, налитое упругой силой туловище. Обут он был в чёрные сапоги с кисточками на голенищах, его золотистые волосы лежали волнистой шапочкой с задорно вьющейся чёлкой, зачёсанной набок, а на висках и затылке были короткими. Паренёк «шагал» ногами деревянной куколки по перилам ограждения, а Кудря внимательно следил за игрушкой.
— Иду, гуляю, никого не замечаю, — приговаривал паренёк хрипловатым голосом, не очень похожим на мужской — скорее, как у подростка. — Иду, песни пою, под ноги не смотрю... И в ямку — бух! — С этими словами он уронил куколку с перил, а Кудря заливисто рассмеялся.
Его брат Барнута наблюдал за этим с недоумением: мол, что в этом смешного? А паренёк, уставившись на Будинку летне-васильковыми, нахально-ласковыми глазами, добавил:
— А это у нас, наверно, матушка пришла, яблочек принесла... Вот только зачем нам яблочки — зубов-то маловато, чтоб грызть. Разве только полюбоваться!
Паренёк, мягко ступая по траве стройными ногами, безо всякого стеснения взял из корзины одно яблоко и дал поиграть детям, а второе подкинул на ладони и надкусил сам. Его клыкастый, белый оскал впился в румяный яблочный бочок, и Будинка похолодела. Кончики ушей прятались под шапочкой волос, но и так было ясно, что перед ней — оборотень. Но не женщина-кошка: те были гораздо выше ростом, да и глаза другие, и лица. Красив был парень, но в красоте его гладкого безбородого лица было что-то хищное, опасное.
— Да ты не бойся, — усмехнулся он, прожевав. — Я с кудесницей Светланой в дружбе, с малых лет её знаю.
Имя Светланы будто окутало Будинку мягким теплом, прогоняя холодок испуга. А Кудря тем временем требовательно закричал, протягивая ручку к парню: мол, ты чего от меня отвернулся? Давай, развлекай меня! Паренёк обернулся и с клыкастой улыбкой снова принялся сыпать прибаутками:
— Как на холмике, на горке да стоит рябина го́рька... Под рябиной я сижу, на тебя, малец, гляжу. Это кто у нас такой, неженатый, холостой? А пойдём со мной плясать, красных девиц ублажать!
Похоже, он сочинял эти присказки-складушки на ходу — во всяком случае, Будинка ничего подобного раньше не слыхала.
— Как тебя звать? — решилась она наконец спросить странного гостя.
— Цветанкой, — ответил парень. И, видя недоумение и смущение Будинки, усмехнулся: — Да, не ношу я женской одёжи. Мне так больше нравится.
Всё-таки было в его, а вернее, в её васильковых очах что-то непостижимо притягательное, и Будинка ещё больше смутилась, сама не зная, почему. Привиделась вдруг ей летняя ночь, соловьиный посвист, вздох ветерка в рощице... И сама себя одёрнула: это ещё что? И откуда?
— Вижу, вы уже познакомились, — раздался вдруг голос Светланы. — Вот и славно!
Она, улыбаясь, шла к ним по дорожке между яблонями, и солнечные зайчики вспыхивали золотыми искрами на её одежде. На волшебнице был богато расшитый узорами летник с широкими рукавами — светло-серый с золотым шитьём, а голову покрывала белая накидка, схваченная через лоб очельем. Поравнявшись с ними, Светлана сказала:
— Будинка, Цветанку я давно знаю и люблю, не опасайся её. Она будет с нами жить, государыня Огнеслава дала разрешение.
От этой новости Будинка зависла в молчании. Странная гостья ворвалась в её привычную, уже наладившуюся было жизнь этаким несуразным васильковым вихрем, от которого непонятно, чего и ждать. Смутила, нарушила покой, озадачила. И очи какие бесстыжие, пристальные, с солнечными искорками в глубине и ласковым прищуром! Соловьи ещё эти... примерещились. К чему?
Но яблоки нужно было собирать, и Будинка вернулась к работе. Цветанка со Светланой ушла в дом, где их встретила госпожа Рамут с дочкой Драгоной. Сама не своя от странных чувств, Будинка надкусила сочное яблоко и задумалась.
Летние яблоки долго не хранились в свежем виде, их госпожа Рамут приказала переработать на брагу, чтоб из неё потом гнать что-то крепкое и хмельное. Дом с измельчением яблок справлялся сам, а Будинка только подносила плоды. Она уже привыкла к волшебству, которое творилось на кухне: стальная полукруглая сечка для рубки капусты часто-часто подскакивала, со стуком кроша яблоки в корыте, потом тяжёлый пестик сам толок их в кадке, а давшая сок кашица закладывалась в бочки для брожения. Будинка сама тяжестей не ворочала, всё делал дом. Плоды не мыл, только обтирал от пыли чистой тканью, вырезал сердцевинки, измельчал, сам и бочки в погреб ставил.
Будинка стояла на лестнице-стремянке, протягивала руку к спелым яблокам, рвала и складывала в корзину, что висела у неё на локте. Как только вес урожая сильно оттянул ей руку, она собралась слезать.
— Давай помогу, красавица, — раздался знакомый хрипловатый голос.
Внизу стояла Цветанка, впившись в Будинку наглой синевой своих волчьих глаз.
— Благодарствую, сама управлюсь, — суховато ответила Будинка.
Она не знала, как слезать. Спустишься — и попадёшь прямо в эти крепкие руки. Как ускользнуть, не угодив в них? Но в самом деле, не станет же Цветанка её хватать спустя час после знакомства? Хотя... леший их знает, эти очи васильковые, что на уме у их обладательницы.
— Суровая какая, — усмехнулась Цветанка. — Дай хоть корзину поднесу, тяжело ведь.
— Сама, — пробормотала Будинка.
И, всё-таки начав решительно слезать, пошатнулась вместе с лесенкой. Её пронзительное «ай!» раздалось на весь сад, пожалуй. Яблоки раскатились из опрокинутой корзинки, а сама Будинка, открыв зажмуренные от испуга глаза, увидела васильковые очи прямо перед собой — до жаркой дрожи близко. Цветанка держала её на руках, клыкасто улыбаясь во все зубы. Будинка замерла и притихла, сжавшись в комочек. Под рукой она ощущала твёрдость и силу плеч новой знакомой: как у мужчины-богатыря, только сложена та была всё же изящнее, да и ростом далеко не богатырша. Но сила в ней таилась завораживающая, нечеловеческая. Будинка внутренне сомлела, чувствуя себя тонким, готовым сломаться стебельком.