Страница 9 из 18
– Так, может. – в чём-то засомневался Владимир Руфатович, вспомнив, что следствие, собственно, ведёт он.
– Все вопросы в семнадцать ноль-ноль, – чуть повысил голос я, давая понять, что никто его за халатное отношение к орудиям преступления ещё не прощал.
Спускаясь к машине, звоню своему заму:
– Спите, товарищ Эрнесто? – спрашиваю строго.
– Ну, во-первых, не Эрнесто, а Эрнест, учи вас. А во-вторых, поспишь тут. Такое впечатление, что воспитателем в детский сад устроился, честное слово. Где ты её взял? Башку от её вопросов рвёт! – шёпотом ответил Чегевара, сидя в своём кабинете на своём рабочем месте.
– Потом расскажу. Сейчас тебе Дрозд звонить будет. Отработаешь вопросы, сразу инфу мне сбросишь. Чем Лядова занимается? – почему-то тоже шёпотом задаю вопрос.
– Полы моет и вопросы задаёт. Попросила, чтобы в её сторону не смотрел из-за короткой юбки, и моет. Сказала, что завтра в джинсах придёт и окна вымоет, а то, типа, во тьме пребываем. Ничё так девка, не кобенится. Давай, Андрюх, а то мне пора воду в ведре менять. Пойду, а то злится, – как-то по-домашнему ответил Чегевара и отключился.
«Может, она и борщ умеет варить?» – как-то стремительно пронеслась мысль, опережая другую мысль: «На хрена я согласился?»
В «родное гнездо» я вернулся первым. Собственно, кабинет нашего отделения планировки был странной. Случайный или вызванный посетитель попадал в достаточно большое помещение площадью метров сорок. В этом пространстве в хаотичном порядке были разбросаны: четыре письменных стола с компьютерами, один шкаф с чёрт-те чем, три стеллажа с папками и журналами, две навесные полки (опять же с чёрт-те чем), четыре металлических сейфа, крашенных зелёной масляной краской, с залапанными дверками, и вечно падающая вешалка на трёх ножках. В углу стоял хронически виноватый перед всеми за пустоту своих полок холодильник, купленный в складчину года два тому назад. На стенах висели два портрета. Любимого президента и обожаемого министра внутренних дел. Прикол был в том, что президент с министром старели с каждым годом, а их портреты нет! В дальней стене общего кабинета существовал проход в другой кабинет, поменьше. Это был мой личный кабинет. То есть проход в кабинет был, а вот двери в него не было. Фамилия придумавшего такую планировку архитектора была строго засекречена. И вызванный или добровольно рвущийся со мной пообщаться был вынужден сначала постучать в висевший на стене фанерный плакат и громко спросить: «Можно?» или «Разрешите?». В зависимости от вопроса звучали одни и те же ответы: «Можно козу на возу…» или «Давай, только быстро!» На плакате была изображена баба со злющим лицом и толстым пальцем у нижней губы. А внизу было написано: «НЕ БОЛТАЙ». Стучали обычно ей в голову. Оттого с каждым годом «наша баба» становилась всё страшней и страшней.
В прошлом году проверяющий подполковник из Главка, увидев нашу злую бабу, спросил у шефа:
– Филипп Петрович, а эта наглядная агитация для кого висит? Для задержанных или сотрудников? Что значит «не болтай»? А напомните, пожалуйста, у Чапаева, какой процент раскрываемости?
Мой закуток оригинальностью дизайнерских решений не отличался. Ну разве что. На одной из стен висела большая репродукция портрета героя революции комдива Чапаева Василия Ивановича. А под ним приладили муляж кавалерийской шашки в ножнах и деревянную кобуру от легендарного пистолета «маузер». Шашку и портрет подарили мне сослуживцы на один из дней рождения. Сказали, что купили на «птичьем» рынке. А кобуру нечаянно конфисковал как вещдок на обыске в каком-то народном театре Вася Крепченко. Не знаю, прибавляло ли мне всё это авторитет, но на вопросы посетителей мои опера честно отвечали, что это действительно шашка и «маузер» прадеда майора Чапаева. Зато появилась традиция. Каждый год на седьмое ноября под портретом ставили грубо сколоченную табуретку с букетом цветов и стаканчиком водки с куском чёрного хлеба. Что интересно, утром восьмого числа водки в стаканчике не было. Подозревали уборщицу тётю Лизу. Но претензий не предъявляли. Уж очень крупной была тётя Лиза. А там, где есть традиция, есть и её сподвижники.
Как сказал майор Крепченко, «Красивый повод оправдывает любую пьянку!»
К чему я это? Первое впечатление было, что я в запарке не в свой кабинет попал. От запаха и блеска чистого линолеума захотелось снять туфли. Это что ещё за… Столы выстроились в две шеренги напротив друг друга. Теперь их хозяева не будут прятаться за сейфами, полками и стеллажами, а открыто и честно смотреть товарищам и коллегам в глаза. В углу за шкафом был оборудован кухонно-чайный уголок с холодильником, посудой, чайником, кофе, сахаром и целой миской овсяного печенья. Даже портреты с президентом и министром радовали чистотой и как бы помолодели ещё больше. Из-под стёкол были убраны и наконец похоронены дохлые мухи и другие вредные насекомые, а рамочки были начищены и сверкали сусальным золотом, как буквы на траурных лентах.
Я с опаской заглянул в свой «аппендикс», как называл его Чегевара. Пол мыли, это точно. И всё как бы. Показалось только, что Василий Иванович на портрете как-то повеселел. Всё остальное было на привычных местах. Ладно, живите.
– Андрей Васильевич, чай, кофе. – встала со своего места, поправляя короткую юбочку, лейтенант Лядова.
– Спасибо, позже. Анатольич, зайди. – сказал я и широким майорским шагом пошёл на своё рабочее место.
– Ноги. – что-то пискнуло сзади.
– Что? – не сразу понял я.
– Ноги, Андрей Васильевич, вытирайте. Тряпка у порога, – осмелев, поставила меня в известность новый сотрудник отдела.
Конечно, я мог бы. И надо было бы. Но я же не. Что ж мы совсем, что ли. Короче, я вернулся и вытер туфли о чуть влажное оранжевое махровое полотенце. Это потом я вспомнил, что полотенце было Алика. Банное. Он всё забывал его забрать домой постирать и прятал в шкафу. А ребёнок увидел и спросил дядю Чегевару:
– Можно?
– Можно! – с удовольствием ответил дядя Чегевара, сразу узнав оранжевое полотенце Алика.
Черных вошёл вслед за мной и сел на кожаный диван, помешивая в пол-литровой кружке напиток неизвестного происхождения. На моей памяти он так по молодости коньяк мешал чайной ложечкой. Сидел себе, мешал и отпивал мелкими глотками, постепенно сползая со стула. Правда, давно это было.
– Есть что нового? – спросил я, понимая, что пока из больницы не вернётся Корнев, все новости не в счёт.
– Она ещё по-английски свободно лопочет… – полушёпотом доложил самую важную новость Черных.
– А не охренел ли ты, Анатольич? Я тебя про другие. – зашипел я, багровея от желания учинить самосуд над планировщиком моего кабинета за отсутствие входной двери.
– А… так бы сразу… Сажин Сергей Трофимович, проживает по адресу.
– Дальше.
– Два года назад был привлечён по статье 171-й, 2-й части. Признан виновным, мера пресечения – штраф пятьсот тысяч российских рубликов, – зачитал из своего блокнота Чегевара.
– Это что-то с азартными играми? – вспоминая не слишком популярную у нас статью, спросил я.
– Статья 171-я УК РФ. Незаконные организация и проведение азартных игр. Часть 2-я – деяния, совершённые группой лиц по предварительному сговору, – донеслось из соседней комнаты.
– За знание статей УК РФ и хороший слух выношу благодарность. Без занесения. За то, что без разрешения встреваешь в разговор и перебиваешь начальников, объявляю выговор. Без занесения. «Плюс» на «минус» что будет, Лядова? – поинтересовался строгий, но справедливый начальник отделения.
– Ноль… – чуть слышно ответила лейтенант.
– Правильно. Вот эта цифра пока у тебя в активе, – поставил точку в воспитательной работе на сегодня я.
Мягко хлопнула входная дверь, оповестив о незапланированном вторжении.
– Ноги! – практически в унисон крикнули лейтенант Лядова и капитан Черных, напрочь выведя меня из рабочего состояния.
У двери стоял перепуганный сержант и нервно топтался на мокром банном полотенце.
– Тащ майор, вам заключение по орудию… передали, – заикаясь, протягивал в пустоту листок бумаги посыльный.