Страница 22 из 27
Вся моя смелость моментально уходит в пятки. Я оборачиваюсь и смотрю на входную дверь, как на последний способ предотвратить что-то непоправимое. В помещении снова рождается мертвая тишина, которая не предвещает ничего хорошего. Я могу слышать мятежные удары своего сердца и пульсацию крови в висках, а дыхание кажется невыносимо громким…
– Кто там, черт возьми? – снова раздается оглушительный мужской рык.
Спустя мгновение дверь служебки открывается, из нее выходит крепкого телосложения мужчина. На его кистях красуются татуировки с какими-то странными символами, белая, надетая им майка приобрела сероватый оттенок из-за грязи, а джинсы на коленях протерты. На маленькой, лысой голове сидят злые, близко посаженные друг к другу глаза, которые моментально устремляют все свое внимание на меня. По всему видно, что человек никак не ожидал увидеть здесь кого-то вроде меня, лицо его напряглось и выразило глухую злость.
– Что забыла здесь в такое время? Хочешь курнуть? Мы таким не продаем, – заговорил он.
Я сглатываю образовавшийся ком в горле и с трудом нахожу в себе силы на ответ:
– Зашла, чтобы спросить, как добраться до одного места…
– Что за место?
– Мендосино…
Услышав мой ответ, мужик громко разряжается наигранным смехом. Мне становится противно смотреть на его тупую физиономию. Страх начинает мутировать, его место занимает раздражение.
– Фил, тут еще одна студенточка, – выкрикивает он второму, который все еще находился в подсобке.
– Что смешного я сказала? – осмелев, спрашиваю я.
– Посмотрите-ка, злится, – все так же, смеясь, передразнивает меня он. – Люблю таких – дерзких.
Немного погодя, в дверях показывается еще один мужчина, внешний вид которого – полная противоположность его напарника. Высокий, широкоплечий человек с бледным жилистым лицом, вытянутым подбородком и грубым шрамом на щеке. Единственное, что их роднит с громилой, так это тату на кистях и костяшках пальцев. Он бросает на меня оценочный взгляд и, видимо, удостоверившись в том, что я не представляю никакой опасности для них, обращается к громиле рядом: – Дейл, давай заканчивай с ней, у нас еще полно работы, – он заходит назад в служебку, плотно закрыв за собой дверь.
От услышанного у меня снова начинается паника, с трудом удается стоять на месте, хочется рвануть отсюда и как можно быстрее.
– Скажу, только если выпьешь со мной, – протягивает мне верзила, прожигая на мне одежду своими мелкими, подлыми глазами.
– Я не пью, – решительно заявляю я.
Амбал выходит из-за стойки и подходит ко мне чуть ли не вплотную. Колени начинают предательски трястись, а руки безостановочно сжимаются в кулаках.
– Детка, я настаиваю…
В этот момент я поняла, что случится нечто такое, что окажет сильнейшее влияние на мою дальнейшую жизнь. Знаете, порой происходят такие курьёзные случаи… Это могут быть всплывшие в сети ваши голые фото, отчисление из учебного заведения, тюрьма, диагноз… встреча с придурком, который вертит тебя в руках, как игрушку…
– Да пошел ты! – я разворачиваюсь и направляюсь быстрым шагом к двери. Касаюсь ручки и уже начинаю ее поворачивать, но тут меня с бешеной силой разворачивает и отталкивает от двери. Закрыв ее на защелку, амбал хватает меня за шею и кидает к стене. Больно ударившись головой, на мгновение я теряю всякое понимание того, где нахожусь. Чувствую только, что меня начинают раздевать, хотя вернее будет сказать – разрывать на мне все. Легким движением рук верзилы моя рваная блузка падает на пол. Опомнившись, я предпринимаю попытку ударить урода локтем, но это его только раззадоривает, и в ответ приходит увесистая пощечина. Из носа мгновенно прыскают струйки горячей, алой крови, но ублюдка не остановить. Он, как хищник в бешеной, кровавой эйфории, продолжает. После его удара я уже не могу самостоятельно стоять на ногах, хотелось бы упасть, но меня держат, крепко прижав к стене. Голова удивительно стерильна от всяких мыслей; я смотрю над собой, запрокинув голову. Неужели все закончится здесь и сейчас? Такой венец мне уготован? Слышу звон расстегивающегося ремня, скрип молнии на ширинке и тяжелое дыхание надвигающейся бури.
– Тебе понравится, малыш, не сопротивляйся, – его руки рвут на мне белье, а губы касаются девственной кожи.
В состоянии безумного шока я перестаю чувствовать что-либо. Я как будто вышла из своего обреченного тела и оглядела себя со стороны. Перед глазами пронеслись счастливые обрывки детства: первый поцелуй, прятки с братом, минуты жизни, когда отношения с родителями еще жили и дышали, вспомнила наши объятия, все добрые слова, сказанные ими мне с неповторимой искренностью. И тут, в этот казалось бы безвыходный момент своей не самой радужной судьбы, во мне вдруг проснулась небывалая тяга к жизни и справедливости. Я взглянула на мерзавца, старающегося удовлетворить свои ублюдские, животные потребности и ощутила, что злость во мне бурлит и плескается.
Совсем забыв о всякой осторожности и потеряв бдительность, тело напротив меня представляет из себя очень легкую мишень. Оглядываюсь по сторонам и замечаю висящую в нескольких сантиметрах от меня полку с разнообразными бонгами. Их стеклянные корпуса так красиво переливаются на свету, что мысль об избавлении приходит практически моментально. Ближе прижав к себе амбала, я целую его в губы, отчего его глаза закрываются, а на лице появляется самодовольная улыбка. Мне только это и нужно было…
Схватив первый попавшийся бонг с полки, я собираю последние крупицы силы в своем ослабшем теле и совершаю страшнейший удар им прямо в лысую голову. Лицо его мгновенно изменяется и застывает в болевой судороге. Обхватив голову, он пятится назад, отпуская меня; падаю на пол. По лбу его скатывается дорожка крови. Рот слегка приоткрывается и пытается что-то сказать, но я ему этого не позволяю: встав и подойдя вплотную, я наношу последнюю пару смертельных ударов. Безжизненное, окровавленное тело опирается о стену, а после медленно скатывается на пол. Еще с минуту я стою над ним, в луже багрово-красного цвета и не могу пошевелиться.
Что сейчас произошло… Я убила человека… Нет, это существо не заслуживало жизни – это не человек – не он. Животное, каких нужно истреблять, подобно смертельному вирусу, который лишь прогрессирует, заражая остальных, но не поддается лечению…
Из моего мандража меня выводит скрип в служебке. Я вспоминаю, что есть еще второй. Что он сделает, увидев произошедшее? Мне лучше не знать. Нужно бежать отсюда, как можно скорее. Поднимаю с трудом свои валяющиеся на полу отрепья, открываю дверь и бросаюсь в темноту из этого жуткого места.
***
Из последних сил, падая и вновь поднимаясь, я бежала в неизвестном мне направлении, но с трепещущей надеждой на то, что оно меня выведет к цивилизации, к людям, под защиту. Я позабыла об усталости, о своем окровавленном теле, которое, должно быть, здорово ныло от боли. Меня одолевало лишь одно желание – желание выжить.
Пустошь, приютившая магазин, медленно переросла в кустистую равнину, а та, в свою очередь, в лес. Только лишь оказавшись под защитой его могучих, раскидистых ветвей, я дала себе время на небольшой отдых. Вынужденная остановка: от сильнейшего физического и эмоционального потрясения я вновь перестала нормально видеть. Все вокруг, как и на уроке физкультуры, стало мне изменять. Головокружение, затем падение и полнейшая дезориентация.
Я свалилась на спину и упрямо уставилась на небо. С его прекрасной красотой способен конкурировать этой ночью лишь ужас, который довелось мне пережить. Полнейшая кладбищенская тишина и лишь отдаленные завывания ветров смертельной арией приковали меня к земле. Не находилось сил, чтобы дышать даже в обычном ритме. Грудная клетка сокращалась со страшной скоростью, но воздуха от этого больше не становилось, а удары сердца, разбивающиеся на метры вокруг, могли бы слышать стоящие рядом люди…
Поковырявшись в карманах шорт, с трудом достаю телефон и проверяю сеть – по-прежнему глухо. Я ожидала увидеть новые сообщения от родителей, десятки пропущенных, но здесь ничего… Может быть, они что-то переосмыслили и поняли: решили дать мне свободу, а значит, в корне изменить себя… Чушь. Я не могу в это поверить, и мне становится страшно вновь поднимать в голове любые дискуссии на тему их молчания.