Чёрное и Белое

- Я тебе не полюбовница, чтобы скучать! – отрезала Криста. – А вот ответ держать передо мной придётся.

- Чем опять не угодил?

- Что же ты, подлец, от девушки сбежал? Втянул в авантюру, убийством запятнал, а потом спровадил подальше с глаз? – не пытаясь сдерживать благородное негодование, вопросила Криста тихо, когда Борис отдалился достаточно.

- А я в женихи не навязывался. Не люблю навязываться, понимаешь ли. Да и она не дитятко, пора в жизнь окунаться. Взрослая, с фантазиями, вполне достойными кисти величайших порнографов Интернета!

- Что же ты её не поддержал в Гаате? Обещал продвинуть, связи наладить! Тебе же это ничего не стоит, раз плюнуть!

- Дела были! – Дэниц опять закурил.

- Какие же такие важные дела, чтобы бросить девушку одну в чужом городе и с дружками – мелкими подонками?

- Уезжал в Куру и в Горт на сборы экстремалов. А что касаемо мелких подонков, то – мои ученички! В выдающихся подонков не вышли – так это их вина, их, недоносков, проблема. Я хорошо учил. Я был супер!

Криста смотрела в глубину тоннеля и видела красивого, атлетического, хладнокровного и уверенного в себе мужчину, победно шагающего по проспекту в неоновом зареве играющей, пританцовывающей походкой. Он шагал, и рассыпал вкруг себя флюиды искушения, обольщения, обмана и немыслимого, нечеловеческого обаяния.

Криста сморгнула, прогнала наваждение.

- Ты знаешь, что она беременна от тебя?

- Кто сказал, что от меня? Кто анализы делал? Я того не позволял и не позволю. Мало ли что она скажет? Она без меня в Гаате без малого два месяца жила. Покажи её картины – и любой скажет, она на многое способна. Просто не сумела танком переть – так сама виновата. С первого же облома смякла, такие города штурмом не берут. Да наверняка ты её в монастырь сосватала? Что, угадал? Значит, ей на пользу. Скажи, что недовольна таким поворотом?

- Если бы не Борис, я от тебя мокрое место бы оставила! – сдавленным голосом проговорила Криста, дрожа от гнева. – Дэниц, Дэниц, никак не даёшь ты мне возможности ухватиться за тебя покрепче…

- А ты меня не клей! – огрызнулся Дэниц. – Ишь ты, разбежалась! У нас сейчас силы поровну. А мне даже мандраж твой на руку. Да и ругаться нам с тобой не с руки. Не зря нас в одной точке свело, завязало в один узелок.

- Как завязало, так и развяжет. Ты меня в свой котёл не утягивай. Играй свой джаз в одиночку.

- Все мы в одном котле сейчас варимся! – радостно осклабился Дэниц. – До последней песчинки. Так что джаз сыграем вместе, в две руки. Ну, чего зенки пялишь? Дэниц, Дэниц, ну, Дэниц. Славное имя, громкое!

- Гордыня тебя распирает. Славное имя одно – имя Господа. А насчёт громкости – да, тебе её не занимать. Ты и гадить ухитряешься громко.

- Что? А кто мне в Бесбуллаке подгадил? Уж не ты ли, святенькая?

- А фашистский переворот в Туре не иначе ты сотворил, гаденький?

- А президентство в 30 лет и стагнация в Гростии – на большее ума не хватило? Так чем ты лучше меня?

- Ошибки не совершает тот, кто ничего не делает и не пытается исправить мир!

- А не много ли ты берёшь на себя, прикрываясь именем отца? И он тебе позволяет?

- Я стараюсь, и он прощает…

- Ой ли? – Дэниц сплюнул и растёр: - Вот твоя работа!

- А теракт в Аль-Катовицах – вот такова твоя работа, Дэниц Люцер?

- Вспомнила! Вспомнила! Значит, долго помнить будут! А суицидники-сектанты в Горлице – твоё творение?

Криста побледнела. Что Дэницу в кайф, то для Кристы - удар ниже пояса. Массовое самоубийство сектантов-паучатников было её проколом. Как и всё прочее. Но Горлица занимала особое место. Каждое упоминание о ней приводило её в сумеречное состояние раскаяния и смятения. Она перегнула палку своими вдохновенными речами, а когда психика у людей покорёжена – любое слово на них может навыворот лечь.

- А ты… ты в Момме что учинил?

- А ты кто такая, чтобы учить?

- А ты кто такой?

- В этом котле все равны!

- Кроме тех, кто равнее, ха-ха!

- Демагогию разводишь? Пустобрёх!

- От демагога слышу, пустобрёшка!

Незаметно друг для друга Дэниц и Криста начали подталкивать друг друга, потом перебрасываться невидимыми шарами дрожащего воздуха, потом, входя в раж, подпрыгивать, ненадолго зависая в воздухе. Лица изменились: у Дэница крупной лепки ряшка побагровела, а глаза, напротив, выбелились, а у Кристы и без того бледное лицо высветлилось ещё больше, а глаза потемнели до ультрамарина. И перебрасывались они не то словами на непонятном языке, не то завываниями ветра и шелестом и рёвом далёкой бури.

Криста опомнилась первой, и то из-за присутствия мальчика.