Чёрное и Белое

Криста неопознанной вернулась в дом. Дэниц при её появлении повёл носом, нюхнул - и сморщился: - В церкви была? Ну и воняет от тебя. Ладаном всяким! Пóтом поповским! Иди, водой обмойся - не то ночью задохнемся!

- Обмоюсь. Мне Прокопиевский ладан не впрок.

… Не прошло и недели, как в доме Хоумлинков воцарилось шумное веселье. В субботу к Анне с лёгкой руки Дэница нагрянула компания друзей. Повеселевшая Эмилия, стуча палкой больше по привычке, носилась по дому, внося суматоху и беспорядок. Наготовить на такую ораву было в одиночку нереально, и она смирилась с полуфабрикатами и сэндвичами.

Горбач с утра убирался во дворе, потом пытался отремонтировать старую, раздолбанную таратайку. Пока Дэниц не направился решительно к нему: - Папаша, не пора ли заканчивать мудохаться с этим мусором? Не повеселиться ли в выходной день?

Горбач махнул рукой: - Какое там веселье? Отвеселился. Поздно. Да и компания у вас больно молодая. Не впишусь.

Дэниц обнял Горбача за плечи: - Папаша, кто вам сказал, что вам поздно обнимать молодых девушек? В самый раз! Пошли веселиться. Мы закупили офигенное количество спиртного, хватит всем, чтобы ужраться в жопу! Госпожа, - обернулся Дэниц к Эмилии. – Не беспокойся, всё будет о`кей. Обещаю вернуть в целости и сохранности. Со мной не пропадёшь!

Дэниц понизил голос и подмигнул растерявшейся Эмилии: - Мужику нужно давать время от времени свободу – чтобы знал, что жена лучше всех!

Горбач только виновато втянул голову в плечи, но возможность выпить за счёт великодушного постояльца влекла его сильнее сочувствия к оставленной жене.

- Я скоро вернусь, Эмми, - бормотал он. – Скоро буду…

Не уточняя, каким именно он будет скоро.

И Дэниц повёл подобревшего и заулыбавшегося Хозяина на веранду, временно превращённую из мастерской в закусочную. Эмилия только рот открыла от возмущения, а мужа и след простыл.

И тогда обиженная Эмилия, оставив молодёжь, с прозрачной, но сердитой головой убежала наверх и уединилась подальше от шума, в комнате Бориса, уселась за стол, взяла новую тетрадь и ручку. Странно, но её здоровую голову, несмотря на приподнятое настроение, покинули мысли и образы. Голова была девственно пустой. Может быть, оттого что снизу доносились музыка и смех? «Шум мне мешает!» - раздражённо подумала Эмилия, скорее, по привычке. – «Да, да, конечно, мешает! Они веселятся неизвестно отчего, а я страдаю!» Она вскочила, одёрнула платье, поправила волосы и выбежала на лестницу с тетрадкой в руке. «Хватит орать!» - хотела она крикнуть, но вдруг увидела Кристу, стоящую у двери своей комнаты. Их глаза встретились.

- Я попрошу их убавить звук, - сказала Криста, кротко улыбаясь. – Они меня послушают.

- Не стоит беспокойства, - смущённо проговорила Эмилия, потупив взор. – Молодым положено веселиться.

И в этот момент внизу появился сияющий Дэниц, облапивший полупьяную девицу. Дэниц мгновенно оттолкнул девицу и одним махом взбежал наверх.

- Госпожа! – он приложился к руке Эмилии. – Позвольте пригласить вас на танец! Вы неотразимы, и ничуть не хуже этих молоденьких свистушек. Гарантирую поддержку и моральную, и физическую!

- Госпожа желает остаться в тишине и покое, - вступила Криста и подошла ближе, беря Эмилию под руку с другой стороны.

- А ты не встревай. У нас понятия о тишине разные. Знаешь, какой звук самый страшный? Тишина! В тишине сам себе мертвецом кажешься. Куковать себе в одиночку в тишине – скорее скукожишься и забудешь, зачем тебе руки-ноги даны. А мы знаем с госпожой, зачем, - Дэниц игриво подмигнул Эмилии, легонько высвобождая её из рук Кристы. - Правильно! Чтобы танцевать до упаду!

Удивительно, но ей было приятно внимание сразу со стороны двух мужчин. Она глянула на Кристу и робко улыбнулась, словно умоляя – пойдём и мы туда, танцевать… Криста невольно потянула Эмилию к себе, Дэниц – к себе, она качнулась и едва не упала.

Тогда Кристе пришлось разжать руки и отступить, и неблагодарный Дэниц, посмеиваясь, повёл покорную, оглядывающуюся Эмилию на веранду.

– Так что увожу матушку танцевать и омолаживаться в отличной компании. Что, Криста, неужели ты откажешься?

Дэниц говорил и уводил Эмилию в водоворот смеха, музыки и звона бутылок, а Криста осталась стоять с нелепо отставленной рукой, мучаясь сомнениями. «А в самом деле, что же, так и буду стоять с протянутой рукой? А почему нет? Сколько уже отстояла так, и всякое валилось в мою руку, и гроши, и проклятия, и объедки, и любовь искренняя… Но хорошее пересилило, иначе не было бы меня тут сейчас. Веселятся… Хорошо им. Хорошо? А ежели хорошо, то почему мне должно быть плохо? А что, если и мне присоединиться? Уберечь от перепоя мужа, предостеречь жену. Это мой долг. Да! Да, что там перед собой юлить? Тянет меня туда, где люди, где людям хорошо, несмотря на то, что плохо. Вот парадокс: как часто хорошо бывает там, где плохо. А если им хорошо, то и мне хорошо будет, а не плохо. Плохое в хорошем легко найти, любому дурачку под силу. А вот хорошее в плохом – особый взгляд иметь надобно. Хорошее в плохом – «беспонтовый пирожок[1]», как сказал бы Дэниц. Ладно, забыли. Ушли медитировать».