Кровавое небо Шерлока Холмса

Все­го нес­коль­ко ми­нут эти вос­крес­шие со­бытия раз­ре­зали мрак нап­ря­жён­но­го, но спо­кой­но­го, усып­лённо­го го­дами соз­на­ния, оку­ная ме­ня в бес­по­лез­ный прах по­хоро­нен­ных, от­вер­гну­тых вос­по­мина­ний. Чем яр­че раз­го­ралось пла­мя за­быто­го прош­ло­го, тем, будь я прок­лят, боль­нее ста­нови­лось ды­шать: ка­ково это, быть убеж­дённым в нап­раснос­ти, опас­ном воз­дей­ствии чувств, и вдруг уз­нать, что ког­да-то ты под­пустил от­равлен­ное ос­трие сос­тра­дания и сим­па­тии слиш­ком близ­ко к умол­кнув­ше­му ра­зуму и к то­му, что при­нято на­зывать сер­дцем, оли­цет­во­рени­ем чувс­твен­ной сос­тавля­ющей че­лове­ка? Ка­ково же, по-ва­шему, ед­ва ли не поз­во­ляя чувс­твам обез­гла­вить се­бя, по­дарить жен­щи­не сво­боду мыс­лей и дей­ствий? Ка­ково это, по ужас­ной не­лепос­ти, ве­лению глу­пых пред­ска­заний за­ново за­ковать жен­щи­ну це­пями, ка­кие толь­ко уда­лось ра­зор­вать? Что за ощу­щение дол­жно пос­ле­довать за му­читель­ным осоз­на­ни­ем су­щес­тво­вания Дже­раль­дин, её за­путан­но­го воз­рожде­ния в об­ли­ке Ад­ри­аны, оку­тан­ной мис­ти­чес­кой за­гад­кой и на­мерен­ным об­ма­ном? Я был бе­зум­но зол на неё за то, что вред­ная при­выч­ка хра­нить тай­ны и мол­ча­ние не ис­ко­рени­лась за го­ды, а лишь креп­че врос­ла в ду­шу Ад­ри­аны. Но вмес­те с тем я злил­ся и на своё уп­рямс­тво, ос­ле­пив­шее ме­ня, зат­мившее не­воль­ные под­сказ­ки, тень ко­торых те­перь ка­жет­ся так не­веро­ят­но лег­ко уло­вить.

«Я смот­рел на жен­щи­ну и опа­сал­ся то­го, что моя наб­лю­датель­ность, стол­кнув­ша­яся со столь бо­гатым на от­кры­тия эк­зем­пля­ром, вы­явит неч­то лиш­нее, не­умес­тное, че­му не­со­об­разно да­же по­могать рож­дать­ся в мо­ей го­лове. И я су­мел в тот раз пре­сечь ве­рени­цу сме­хот­ворных умо­зак­лю­чений, ко­торые це­лились то ли в мозг, то ли в сер­дце. Я ста­ратель­но де­лал вид, что её нас­то­рожен­ные ка­рие гла­за го­вори­ли мне ров­но столь­ко, сколь­ко я мыс­ленно тре­бовал, и ни­какая не­сура­зица не име­ла воз­можнос­ти про­бить­ся сквозь ус­той­чи­вую за­щиту». Вот же, я сам, ед­ва Ад­ри­ана сту­пила на по­рог, пе­решаг­ну­ла семь лет раз­лу­ки, бо­юсь выс­мотреть что-то лиш­нее, то, что на­цара­па­ет на дне па­мяти её имя… А, мо­жет, я уз­нал её сра­зу и поп­росту не по­верил, тут же за­коло­тил прыг­нувшую со дна мысль о том, что преж­де уже ви­дел это ли­цо, заб­рызган­ное дож­дём осен­ней пус­то­ши, ви­дел эти гла­за. Я унич­то­жил фа­таль­ную до­гад­ку ещё до то­го, как она ус­пе­ла ок­репнуть и стол­кнуть ме­ня со всем, что ког­да-то тво­рилось.

За что, Ад­ри­ана? От­веть мне сей­час, выс­кре­би го­лос из недр хо­лод­ной, сы­рой зем­ли, под­бе­ри уне­сён­ный вет­ром пе­пел и от­веть же, за ка­кое не­вер­ное сло­во, не­лов­кое при­кос­но­вение или ярос­тный взгляд ты вы­реза­ла эти семь лет из мо­ей жиз­ни, и без по­доб­ных по­терь ра­зод­ранной на ка­кие-то раз­но­род­ные кус­ки? За что ты от­ве­ла мне так ма­ло, ужас­но ма­ло вре­мени, что­бы за­ново раз­га­дывать те­бя чёр­точка за чёр­точкой, тень за тенью? Как-то ох­ра­няя твой спо­кой­ный сон по не­лепой, смеш­ной прось­бе, я об­на­ружил не­кую пус­то­ту, что по­сели­лась воз­ле или вмес­то сер­дца, ког­да вол­на гне­ва и през­ре­ния пе­рес­та­ла хлес­тать ме­ня из­нутри, ору­довать бес­по­рядоч­но в по­лос­ти мо­его те­ла, как нож­ни­цы в ру­ках обе­зумев­ше­го хи­рур­га. Те­перь эта пус­то­та всё ча­ще ре­жет мой по­кой, ко­торо­го я, ка­залось, боль­ше ни­ког­да не уз­наю, как и не ус­лы­шу твоё рас­те­рян­ное мол­ча­ние. Я же на­учил­ся слы­шать его, и по­рой это звер­ское, раз­дра­жа­ющее мол­ча­ние ог­лу­шало ме­ня, раз­ры­вало ба­рабан­ные пе­репон­ки. Ты зас­та­вила пос­те­пен­но, урыв­ка­ми, про­тив взбе­шён­ной во­ли улав­ли­вать без­молвие мыс­лей, зас­тывших в тво­ей дур­ной, чуд­ной, уди­витель­ной го­лове. 

Но те­перь мне буд­то страш­но, Ад­ри­ана. В этих сте­нах на Бей­кер-стрит зас­ты­ло что-то от­личное от тво­его мол­ча­ния, что-то бо­лее не­выно­симое, ос­трое, раз­ру­ба­ющее по­полам: это крик, Ад­ри­ана, но не­понят­но, из чь­его гор­ла он вы­рывал­ся. Кри­чала ли ты ре­шитель­но, в прис­ту­пе сле­пой сме­лос­ти, кри­чала ли над­рывно скрип­ка, струн ко­торой я не бе­реж­но ка­сал­ся смыч­ком, а ре­зал, рас­пи­ливал, как буд­то это дро­бящее сер­дце чувс­тво бы­ло ту­го на­тяну­то над по­вер­хностью гри­фа, на­мота­но на кол­ки. И ес­ли бы я ра­зор­вал стру­ны, при­ложил бы чуть боль­ше си­лы, они бы лоп­ну­ли. И чувс­тво бы это лоп­ну­ло, заз­ве­нело на миг и стих­ло, как за­мира­ют хо­лод­ные уг­ли, раз­давлен­ные во­дой, что раз­мы­ла, по­гаси­ла огонь. Я не умел рань­ше го­ворить так, Ад­ри­ана, я не мог срав­нить твой след во мне с той бе­зум­ной сти­хи­ей, что об­гло­дала твои кос­ти, выж­гла бел­ко­вый ма­тери­ал, сде­лав не­воз­можным ана­лиз ДНК, впро­чем, бес­по­лез­ный ана­лиз: ни­кого, кро­ме ме­ня, Джо­на, Мар­ри­эта и те­бя в го­рящем по­местье не бы­ло. Ни­каких ме­дицин­ских дан­ных, спо­собс­тву­ющих опоз­на­нию, об­на­ружить не уда­лось, слов­но Дже­раль­дин Фи­цу­иль­ям ни­ког­да не при­бега­ла к вра­чеб­ной по­мощи.

Я срав­нил жизнь со смертью, при­рав­нял жизнь к смер­ти… Имен­но жизнь ты во мне ос­та­вила, сох­ра­нила, как тай­ком бе­рег­ла с той са­мой се­кун­ды, ког­да сбе­жала прочь по сту­пень­кам лес­тни­цы до­ма на Мон­те­гю-стрит. Ты не по­кида­ла ме­ня, Ад­ри­ана, ты прев­ра­тилась в не­види­мое, без­звуч­ное вос­по­мина­ние.

Я же хо­тел спас­ти те­бя в тот миг, ког­да ты впер­вые по­цело­вала ме­ня, оку­нула в не­нуж­ную, раз­ла­га­ющую ра­зум неж­ность, неж­ность без воз­ду­ха и шан­са на за­щиту, а я хо­тел дать те­бе сво­боду. По­это­му нес­коль­ко ми­нут, от­ме­чен­ных то­потом дож­дя, я поз­во­лял тво­им гу­бам тво­рить всё, че­го они же­лали, поз­во­лял тво­им ма­лень­ким хруп­ким ру­кам ис­сле­довать моё те­ло с лю­бопытс­твом и ис­пу­гом. Я раз­ре­шил са­мому се­бе рас­та­ять в пре­делах той дрях­лой хи­жины, в тво­ём жес­то­ком и лас­ко­вом пле­ну, ес­ли это зна­мено­вало на­чало но­вой сво­бод­ной жиз­ни, ку­да я воз­на­мерил­ся вы­вес­ти те­бя. И по­том, го­ды спус­тя, ос­та­вив в па­мяти нес­ти­ра­емый, въ­ев­ший­ся от­пе­чаток на­шего ут­ра, я вновь по­дарил те­бе гло­ток сво­боды, поз­во­лив уме­реть? Эта глу­пая смерть за­дер­жа­ла мою жизнь здесь, но на что она те­перь по­хожа?

Эта стран­ная, вне­зап­ная бли­зость вы­зыва­ла не­веро­ят­ное ощу­щение: в один и тот же от­ре­зок вре­мени я и ожи­вал, вды­хал и вку­шал яд от­ча­яния и тос­ки Ад­ри­аны, и за­тем пе­рес­та­вал чувс­тво­вать и слы­шать. Я не слы­шал тре­вож­ных уда­ров не­уём­но­го лив­ня, го­тово­го изог­нуть кры­шу или вбить ста­рую хи­жину в раз­бухшую зем­лю. Не слы­шал, как в уни­сон с су­мас­шедшим дож­дём ко­лоти­лось моё сдав­ленное ос­татка­ми же­ланий сер­дце, как Ад­ри­ана тя­жело ды­шала, пе­рехо­дя на ти­хие сто­ны. И опас­ное ба­лан­си­рова­ние на гра­ни по­меша­тель­ства и яс­ности ума ме­ня и влек­ло, и от­талки­вало.

Од­на­ко вско­ре дым­ка чуж­до­го, пу­га­юще­го бла­женс­тва ус­ту­пила спа­ситель­но­му ду­нове­нию оч­нувше­гося ра­зума.

– Нет, ос­та­новись, Дже­раль­дин, – я не мог боль­ше вы­носить её от­равля­ющую неж­ность, стре­митель­но от­ни­мав­шую мой вспо­лошён­ный рас­су­док. Ка­залось, ещё нес­коль­ко се­кунд, ещё од­но при­кос­но­вение, дви­жение губ – и я по­теря­юсь в этом жа­ре и не су­мею выб­рать­ся, раз­ло­маю се­бя и обер­нусь кем-то дру­гим, от­вра­титель­ным, мер­зким. Ад­ри­ана бы­ла сме­ла, от­ча­ян­на и по­рывис­та, и срав­нить эту не­лепую си­ту­ацию впол­не мож­но с тем, как ес­ли бы я без­на­дёж­но бро­дил по пус­ты­не на пре­деле всех мыс­ли­мых сил, и на пу­ти вдруг воз­никла бы Ад­ри­ана, же­лая уто­лить мою ис­пе­пеля­ющую внут­реннос­ти жаж­ду. 

Но не бы­ло нуж­ды ни в жер­твах, ни в снис­хо­дитель­нос­ти к сле­пой, раз­дроб­ленной юнос­ти Ад­ри­аны, что в тот мо­мент пе­рехит­ри­ла и её ос­то­рож­ность, и не­надол­го заг­лу­шила гнёт стра­хов. Ря­дом со мной она за­быва­ла про вся­кую ве­ро­ят­ность опас­ности, при­чине­ния вре­да, слов­но до­веря­ла, бе­зум­но, без сом­не­ний.

Воз­можно, я слиш­ком гру­бо и рез­ко схва­тил Ад­ри­ану за лок­ти и уло­жил на спи­ну, твёр­до на­мере­ва­ясь прек­ра­тить бес­смыс­ленные, за­рази­тель­ные лас­ки. Она чуть слыш­но ох­ну­ла и пос­мотре­ла на ме­ня с ка­кой-то бе­зум­ной при­месью сталь­ной от­ва­ги и стра­ха, от ко­торо­го её гу­бы оне­мели. На миг я буд­то пе­ренёс­ся на мес­то её от­ца, что швыр­нул дочь в грязь ко­нюш­ни, ра­зор­вал одеж­ду и при­нял­ся со звер­ским удо­воль­стви­ем уро­довать хлыс­том её не­под­вижную, ху­дую спи­ну, при­бивать к хо­лод­ным дос­кам во­лю ма­лень­кой Дже­раль­дин, за­пирать её в оди­ночес­тве за ре­шёт­кой шра­мов… Это уни­зитель­ное пу­тешес­твие на сквер­ный ос­тро­вок её па­мяти, ус­тро­ен­ное не­ча­ян­ным взгля­дом, мгно­вен­но ос­ту­дило все рвав­ши­еся на­ружу стрем­ле­ния, на­ве­ян­ные муж­ской при­родой, ко­торой я дав­но соп­ро­тив­лялся, ка­кой бы­ло про­тив­но угож­дать. 

Я от­махнул­ся от зво­на хлыс­та и бес­по­мощ­но­го бе­шенс­тва ло­шади, рож­дённых от­равлен­ным во­об­ра­жени­ем, и сел в пос­те­ли, как ес­ли бы вдруг уго­дил под удар ноч­но­го кош­ма­ра и прос­нулся.

– Шер­лок? – Ад­ри­ана при­под­ня­лась сле­дом за мной, и я до­гадал­ся, что те­перь она дей­стви­тель­но бо­ялась кос­нуть­ся ме­ня, бо­ялась раз­бу­дить раз­дра­жение, злость и стис­ну­тое в пу­тах са­мо­об­ла­дания ос­корби­тель­ное же­лание.

– Ког­да Арис на­чал бить те­бя? – спро­сил я, пред­ска­зывая ве­ро­ят­ный от­вет, уга­дывая его без­ра­дос­тные очер­та­ния в её мол­ча­нии, по­пыт­ке ра­зоб­рать зна­чение воп­ро­са и со­еди­нить раз­би­тые мыс­ли. Я знал, что она вы­тол­кнет со сво­его язы­ка, но мне бы­ло не­об­хо­димо, что­бы сло­ва, в ка­кие Ад­ри­ана обер­нёт вос­по­мина­ния, за­мер­ли в по­луть­ме хи­жины, ос­та­лись здесь, сго­рели в ог­не ка­мина, уто­нули в гряз­ных ручь­ях сна­ружи и унес­ли вниз по сгор­блен­ных хол­мам её боль, страх, за­лепив­ший яс­ный взгляд, и ни­ког­да не тре­вожи­ли по­рядок её мыс­лей.

По­это­му я си­дел спи­ной к её оче­ред­но­му от­кро­вению. Я не мог при­нять на се­бя вес стра­дания, ка­ким бы­ла на­сыще­на кровь Ад­ри­аны. Я поп­росту не знал, как сле­дова­ло заг­ля­нуть в гла­за че­лове­ку поч­ти унич­то­жен­но­му, сох­ра­нив­ше­му горсть сме­лос­ти и сил для борь­бы за ис­ти­ну, за единс­твен­ный щит про­тив чу­жих уда­ров. Я не еди­нож­ды из­не­могал от не­тер­пе­ния, по­ка кли­ен­ты вдо­воль нас­тра­да­ют­ся, выр­вут из сво­их пе­реби­тых сер­дец скорбь, что­бы, на­конец, ис­поль­зо­вать дар ре­чи не во вред це­лос­ти мо­его рас­судка. Я от­во­рачи­вал­ся от горь­ких слёз, не­до­умён­ным и сер­ди­тым взгля­дом от­ве­чал на ры­дания, что ло­мали лю­дям язык, об­ры­вали сло­ва и ис­пы­тыва­ли на проч­ность моё ис­кусс­твен­ное снис­хожде­ние, ка­кого за­час­тую ока­зыва­лось ма­ло. 

Од­на­ко тог­да я поз­во­лил тай­не смер­ти Джес­са­лин за­тих­нуть, глав­ной при­чине мо­его пре­быва­ния в Де­воне стать нез­на­читель­ной де­талью в срав­не­нии с болью Ад­ри­аны, ко­торую я за­хотел ус­лы­шать.

– Отец ни­ког­да не бил ни ма­му, ни Бек­ки. Я ему вов­се не дочь, Шер­лок, а удоб­ное средс­тво, ка­ким он уме­ло ока­зывал дав­ле­ние, до­бивал­ся же­ла­емо­го, по­лучал в рас­по­ряже­ние ма­мину по­кор­ность, сми­рение сес­тры, ува­жение кол­лег и тех, ко­го с яз­ви­тель­ной ус­мешкой на­зывал друзь­ями, – Ад­ри­ана за­мол­ча­ла, и я ждал окон­ча­ния её схват­ки с ужа­сами раз­бу­жен­ной па­мяти. – Но иног­да отец бил ме­ня прос­то так, вы­зывал к се­бе в ка­бинет и го­тов был раз­нести мной всю чёр­то­ву ме­бель, сто­ящую ед­ва ли не боль­ше са­мого до­ма в Эк­се­тере. Ма­ме я лга­ла по его нас­той­чи­вому ука­занию, под­креп­лённо­му уда­ром в жи­вот. Я прит­ворно жа­лова­лась, что ме­ня из­би­вали в шко­ле из за­вис­ти к бо­гатс­тву мо­ей семьи. Тог­да ма­ма по­казы­вала всю власть увя­да­юще­го ро­да Фи­цу­иль­ям, а не прес­мы­калась, как пе­ред от­цом. Мно­гочис­ленные, утом­ля­ющие раз­би­ратель­ства ни к че­му не ве­ли, толь­ко наг­лу­хо за­пира­ли для ме­ня путь к об­ще­нию с од­ноклас­сни­ками. Отец знал, что вмес­те со мной учи­лись де­ти ал­чных, жад­ных и тщес­лавных кре­тинов, спо­соб­ных при­писать собс­твен­но­му ре­бён­ку не­сущес­тву­ющую ви­ну за круг­лень­кую сум­му. Но я умо­ляла от­ца не де­лать это­го, я не мог­ла ос­тать­ся в по­тёр­тых вос­по­мина­ни­ях этих не­похо­жих друг на дру­га де­тей как про­даж­ная об­манщи­ца, но, не­сом­ненно, ина­че ме­ня вряд ли уда­лось за­пом­нить. А отец всё рав­но зап­ла­тил ди­рек­то­ру, что­бы спо­кой­но по­дыс­ки­вать мне дру­гой пи­том­ник. Пос­ле это­го слу­чая отец боль­ше не ус­тра­ивал мне на­каза­ний без при­чины, без до­ход­чи­вых объ­яс­не­ний. Ты ду­ма­ешь, в нём про­буди­лись жа­лость и стыд? – Ад­ри­ана горь­ко ус­мехну­лась. – Нет, Шер­лок, он на­роч­но до­водил се­бя до ис­ступ­ле­ния, столь дол­го воз­держи­ва­ясь от то­го, что­бы сно­ва из­бить. На­роч­но до­водил тер­пе­ние до трес­ка, а по­том… Од­нажды, на Рож­дес­тво, он ед­ва не из­на­сило­вал ме­ня, Шер­лок. Он…

Я не вы­дер­жал, был не в си­лах боль­ше слу­шать, не мог до­пус­тить, что­бы из Ад­ри­аны со­чилась эта мер­зкая грязь па­мяти, и в по­пыт­ке зат­кнуть ей рот, вы­нудить прог­ло­тить пос­ледние сло­ва, я по­вер­нулся к ней и на­угад при­жал­ся гу­бами, на­мере­ва­ясь всле­пую отыс­кать её дро­жащие гу­бы. Но, креп­ко заж­му­рив­шись, при­ник к го­ряче­му вис­ку, где бе­шено пуль­си­рова­ла жил­ка. Зас­тыв так на мгно­вение, я по­тянул Ад­ри­ану за под­бо­родок и по­цело­вал. Пер­вый раз я не от­ве­чал на её без­думное же­лание, а ос­ме­лил­ся сам, лишь бы нить, по ко­торой из прош­ло­го стру­илась гниль, обор­ва­лась.

Но это был со­вер­шенно иной по­целуй, од­новре­мен­но без вся­кого смыс­ла, без чувс­тва, без жиз­ни, но вмес­те с тем я точ­но про­бовал на вкус всё прош­лое Ад­ри­аны, её цеп­кие стра­хи, за­поми­нал этот не­во­об­ра­зимый от­те­нок, что­бы по­том он уто­нул где-то внут­ри ме­ня на це­лые семь лет и не ка­сал­ся язы­ка до тех пор, по­ка я не ус­лы­шал её нас­то­ящее имя.

Ад­ри­ана не спе­шила ра­зор­вать по­целуй. При­от­крыв гла­за, я ис­пу­гал­ся, что ме­ня прон­зит её пол­ный ужа­са и не­до­уме­ния взгляд, но уви­дел лишь дрожь рес­ниц и сом­кну­тые в нас­лажде­нии и ус­по­ко­ении ве­ки. Толь­ко в ту се­кун­ду Ад­ри­ане буд­то бы ста­ло лег­че. Од­на­ко ког­да она сно­ва при­нялась це­ловать ме­ня с преж­ней страстью, от­ча­яни­ем и му­кой, я ух­ва­тил её за пле­чи и вы­нудил от­пря­нуть от ме­ня.

– Дже­раль­дин, – про­из­нёс я сер­ди­то, – ка­кое бы без­рассудс­тво сей­час ни вла­дело тво­им те­лом, не ста­рай­ся выг­ля­деть сме­лее, чем ты есть, и ис­пы­тывать мою на­туру, ис­кать в ней сле­ды врож­дённых ин­стинктов. Я дав­но за­пер по­доб­ные жи­вот­ные при­меты, но ты так уп­ря­мо пе­реку­сыва­ешь все зам­ки и прег­ра­ды, что я опа­са­юсь и в этой ни­зос­ти тво­ими же ру­ками раз­ру­бить те де­вичьи ил­лю­зии, ка­кие в этом воз­расте по по­воду сек­са весь­ма ак­ту­аль­ны. Я ещё не твой спа­ситель, Дже­раль­дин, я мо­гу стать оли­цет­во­рени­ем тво­ей за­поз­да­лой сме­лос­ти, рис­ко­ван­но­го ша­га впе­рёд, но прин­цем из на­ив­ных меч­та­ний – ни­ког­да! – я об­хва­тил её поб­леднев­шее ли­цо ла­доня­ми. – Пос­мотри на ме­ня, Дже­раль­дин, и ска­жи, ко­го ты ви­дишь? Ге­роя из глу­пых дам­ских ро­манов, муж­чи­ну всей тво­ей жиз­ни, учи­тывая, что при­роду муж­чин ты ещё ед­ва ли хо­рошо зна­ешь? Ты ви­дишь че­лове­ка, под­хо­дяще­го на роль му­жа и от­ца?

– Нет, Шер­лок, я…

– Знай, Дже­раль­дин, что ты пы­та­ешь­ся соб­лазнить муж­чи­ну, соз­давше­го се­бя из оди­ночес­тва и страс­ти, лю­бопытс­тва, же­лания рас­пу­тывать клуб­ки за­гадок, точ­но рас­пуская мозг на мно­жес­тво из­ви­лин. Смот­ри, – я от­пустил её и ука­зал на то мес­то, ку­да по­зав­че­ра вон­зал иг­лу и впрыс­ки­вал в кровь ко­ка­ин, – я от­нюдь не ле­карс­твом на­пол­нял свои ве­ны. Я нар­ко­ман, Дже­раль­дин, по­дыс­ки­ва­ющий се­бе бо­лее без­вред­ную для ор­га­низ­ма до­зу, ка­кой ока­залась ра­бота де­тек­ти­ва, поз­во­ля­ющая мне не глох­нуть от скри­па зас­то­яв­ше­гося моз­га! Я не ви­жу в че­лове­ке че­лове­ка, из­вес­тно­го боль­шинс­тву, пред­став­ленно­му на­бива­ющи­ми брю­хо иди­ота­ми! У ме­ня нет дру­зей, нет лю­бов­ниц, нет лю­бов­ни­ков, толь­ко нес­коль­ко зна­комых, что мо­гут тер­петь ме­ня и про­яв­лять снис­хо­дитель­ность к мо­ей сквер­ной при­выч­ке жить в об­щес­тве, но в то же вре­мя в прос­транс­тве, ко­торое ни с кем не соп­ри­каса­ет­ся.

– Шер­лок…

– В детс­тве у ме­ня был пёс, его зва­ли Ред­берд, – я не слы­шал ти­хой моль­бы Ад­ри­аны, не ви­дел жа­лос­тли­вых глаз. Во мне ки­пели ос­татки ко­ка­ина, по­дож­жённые но­виз­ной об­сто­ятель­ств и буй­ством жа­лящих ощу­щений. – Он единс­твен­ное яр­кое и при­ят­ное вос­по­мина­ние о тех го­дах, ос­таль­ные я пред­по­чёл сте­реть, уда­лить, слов­но ни­ког­да и не был ма­лень­ким жал­ким маль­чиш­кой, меч­тавшим стать пи­ратом и ры­дав­шим от од­ной толь­ко мыс­ли, что Ред­берда при­дёт­ся усы­пить. Он был бо­лен, страш­но бо­лен, я знал, как бе­зоб­разны и не­выно­симы его му­чения, знал, что это ре­шение из­ба­вит пса от пле­на раз­ла­га­ющей­ся обо­лоч­ки, ос­во­бодит его от бо­ли. И, зна­ешь, Дже­раль­дин, я ры­дал, я злил­ся, я сжи­мал­ся от тос­ки, по­нимая, что без не­го, пер­во­го и пос­ледне­го дру­га, я ос­та­юсь оди­нок, над­ломлен и бес­по­мощен про­тив ог­ромно­го ми­ра. Ты по­теря­ла Рок­са­ну, я по­терял Ред­берда. Ты сги­балась от уни­жений, ища за­щиту у скоп­ле­ния сим­во­лов, сли­тых в фор­му­лу. Я по­вора­чивал­ся спи­ной к ше­веле­нию ми­ра, от­во­рачи­вал­ся от лиц, ок­ру­жав­ших ме­ня, сто­ронил­ся от­но­шений, за­гонял се­бя в у­ют­ный, зам­кну­тый угол, где был по-нас­то­яще­му жи­вым со всем, что не име­ло ду­ши: кни­ги, тет­ра­ди, пре­пара­ты… Я под­держи­вал в се­бе бур­ле­ние этой ис­тинной жиз­ни брыз­га­ми ко­ка­ина, поч­ти зах­лопнув ло­вуш­ку, в ко­торую охот­но за­бирал­ся сам. Ты же стре­милась к то­му, что пре­вос­хо­дило твоё рас­топтан­ное су­щес­тво­вание, к жиз­ни, за­чатой мил­ли­ар­ды лет на­зад, к без­молвию не­раз­га­дан­ной Все­лен­ной. Мы ис­ка­ли ук­ры­тия, от­талки­вая то, что в ито­ге и сот­во­рило нас та­кими, ка­кие мы пред­ста­ли друг пе­ред дру­гом. Так ко­го же ты ви­дишь, Дже­раль­дин? Вер­но­го ли че­лове­ка ты хо­тела соб­лазнить?

Ад­ри­ана сох­ра­няла стро­гое, хму­рое вы­раже­ние ли­ца, её рас­терзан­ные мыс­ли те­перь при­над­ле­жали мне, мо­ей жиз­ни, рас­кры­той так не­ожи­дан­но, спон­танно. Гу­бы Ад­ри­аны бы­ли нап­ря­жены, плот­но сжа­ты, вы­тяну­ты в тон­кую ли­нию. Она вов­се не улы­балась, но я чувс­тво­вал её не­види­мую улыб­ку сос­тра­дания.

– Я ви­жу У­иль­яма Шер­ло­ка Скот­та Хол­мса и ни­кого боль­ше, а ты ви­дишь Дже­раль­дин Ме­редит Фи­цу­иль­ям. Раз­ве это­го не дос­та­точ­но?

Я, ог­лу­шён­ный собс­твен­ной речью, при­жал­ся спи­ной к прох­ладной сте­не и ус­та­вил­ся на огонь в го­рящей пас­ти ка­мина.

– Дос­та­точ­но, – вы­дох­нул я, ког­да Ад­ри­ана мол­ча лег­ла на мои ко­лени и зак­ры­ла гла­за.

Че­рез два ча­са дождь по­кинул пе­рена­сыщен­ную вла­гой пус­тошь, и приш­лось бу­дить креп­ко ус­нувшую Ад­ри­ану.

Нас­та­ло вре­мя ос­та­вить эхо это­го раз­го­вора за дверью хи­жины и про­дол­жить рас­сле­дова­ние.

Но, приз­нать­ся, ес­ли бы я знал, что Ад­ри­ана сбе­жит от мо­ей по­мощи, что я нап­рочь по­забу­ду о жен­щи­не с та­ким тя­жёлым име­нем, ес­ли бы я знал, что Ад­ри­ана ум­рёт, то не стал бы тог­да пре­рывать её ти­хий сон и про­бирать­ся по гря­зи к пру­ду, прог­ло­тив­ше­му днев­ник Джес­са­лин. Я бы дож­дался про­буж­де­ния Ад­ри­аны, убе­дил бы от­ка­зать­ся от при­думан­но­го пла­на и не­мед­ленно у­ехать хоть в Лон­дон, хоть в Рим, Па­риж… Я бы обе­зоб­ра­зил Шер­ло­ка Хол­мса ка­ким-то стран­ным, от­вра­титель­ным от­тенком, но ес­ли бы это уни­зитель­ное не­дора­зуме­ние спас­ло Ад­ри­ану, я, воз­можно, пе­рес­ту­пил бы сом­не­ния.

Од­на­ко лег­ко рас­суждать о по­доб­ных ве­щах лишь под чу­довищ­ным дав­ле­ни­ем со­жале­ния, бес­силь­но­го же­лания отыс­кать в прош­лом тень то­го са­мого ша­га, ка­кой бы всё без­воз­врат­но из­ме­нил. 

А ка­кой тай­ный смысл вы ис­ка­ли в от­рывке од­ной из пре­дыду­щих за­писей, где я, со­бира­ясь взрас­тить ин­три­гу, ут­вер­ждал, что по­терял Ад­ри­ану, её без­рассудс­тво? Те­перь же я от­ка­зал­ся от за­мыс­ла бе­речь под­ня­тый мной воп­рос от ско­рого от­ве­та. Поп­росту не хва­тило ду­ха прит­во­рять­ся, я рас­тра­чивал прит­ворс­тво сре­ди близ­ких мне лю­дей для их спо­кой­ствия, а здесь не обя­затель­но стро­ить шат­кую гар­мо­нию.