Затмение

Первое время я действительно старалась ничем не выделяться – ни одеждой, ни макияжем, ни машиной. Поскольку я все-таки ходила по общественным местам – моей задачей было оставаться при этом максимально незаметной. Я ездила на подержанном «Ниссане» – хотя лично для меня эта модель так и осталась «новейшей» – именно таковой она была десять лет назад. Что касается моей внешности, эту проблему очень точно охарактеризовал Влад, сказав однажды, что из серой мыши легче сделать приму, чем из меня серую неприметную обывательницу. Я по-прежнему была стройна, кожа смуглая и блестящая, длинные ресницы, выразительные глаза, густые темные волосы. Даже когда я для конспирации отпускала длинную челку и надевала темные очки на пол-лица – выглядела я скорее еще более представительно и, как сказали бы в мое время, гламурно. Облачалась я преимущественно в черные и серые наряды, обычные джинсы, водолазки, юбки ниже колена, на голову наматывала платок, поверх надевала бесформенный плащик. Впрочем, это не мешало мне скупать стопками модные журналы, ходить по модным дорогим бутикам, отовариться в которых я не мечтала даже во времена «золотой» молодости. Мой гардероб уже ломился от дизайнерских нарядов, различных брендовых аксессуаров и обуви. Все эти вещи ждали лучших времен, а пока я красовалась в них только перед зеркалом в пределах шестикомнатной квартиры на Кутузовском.

Я долго не могла найти нужного дизайнерского решения для обустройства этого необъятного, как мне сначала показалось, жилья. Но вскоре поняла, что шесть комнат для семьи из четырех человек – идеальный вариант. Одна из них целиком была выделена под семейный гардероб. Соня и Андрюша все еще спали в одной комнате, но было очевидно, что уже совсем скоро каждому понадобится свое личное пространство – ведь у разнополых детей собственный маленький мир должен выглядеть абсолютно по-разному. Четвертая комната – спальня, пятая – гостиная, шестая – гостевая. Именно она и пригодилась нам очень скоро.

Единственными людьми, перед кем Влад разрешил мне открыться, были мои родители. Конечно, иначе и быть не могло. Я представляла, сколько они пережили со дня моего исчезновения, сколько всего передумали, – Владу в любом случае не удалось бы удержать меня от визита к ним. Ни одного лишнего дня я бы не позволила их сердцам болеть о моей судьбе.

Практически сразу после приезда я отправилась в отчий дом, в трехкомнатную квартиру на окраине Москвы. Здесь когда-то жила большая дружная семья Рассказовых. Я была третьим ребенком в семье, двух старших сестер звали Татьяна и Лена.

К тому моменту, когда я окончила школу, семья стала слишком уж большой. Таня, самая старшая из нас, в то время ушла от мужа и вернулась в родительский дом с трехлетним сыном Стасиком. А тут еще и средняя, Лена, вышла замуж за одного лимитчика, и мы не успели оглянуться, как он крепко обосновался у нас.

Мне приходилось делить комнату с Татьяной и ее сыном. Со временем все чаще, словно побитая собака, приходил бывший Танин муж, и она – то ли по доброте душевной, то ли от безысходности – никогда не решалась его выгнать. В такие дни я переезжала в комнату к родителям.

В общем, так и не было у меня никакой личной жизни, пока мы вместе с сокурсницей не стали снимать квартирку – уже после нескольких месяцев работы в журнале. Но все равно с теплотой и трепетом в сердце я вспоминала о тех временах, когда жила вместе с родными. Хоть мы и были с сестрами совершенно разными, но почти каждый вечер всем нашим женским коллективом, включая маму, усаживались на кухне за чаем и делились своими сердечными переживаниями, сокровенными мечтами, насущными проблемами. Мужчины в этом доме, включая папу, были тише воды, ниже травы, но при этом я бы не сказала, что они чувствовали себя ущербными или обделенными. Казалось, они, наоборот, молча наслаждались атмосферой женского тепла и уюта.

Когда я оказалась в шаге от долгого тюремного заключения, то благодарила Бога, что родилась в большой семье и что будет кому поддержать моих убитых горем родителей. Что есть маленький Стасик, в котором они души не чаяли, и что этот жизнерадостный мальчуган не даст им зачахнуть от потрясения раньше времени. Я была рада тому, что ни одна из сестер, ни Таня, ни Лена, не покинули родительский дом и не дадут почувствовать моим старикам одиночество и тоску. Они и правда были уже совсем немолоды, ведь даже старшая Таня была у них поздним ребенком.

Когда я уже стояла перед дверью и готовилась нажать кнопку звонка, мои теплые воспоминания прервала тревожная мысль. А ведь за десять лет я не слышала ничего о судьбе моих близких. Я торопливо отогнала от себя мрачные думы и настойчиво впилась пальцем в звонок. Тот самый звонок, та самая потертая дверь – уже одно это успокаивало.

Всю эмоциональную нагрузку того, что происходило далее, трудно передать словами. Объятия, всхлипы, сотни вопросов обрушились на меня. Мама, папа, Ленка и даже ее неблагополучный муж Витек по очереди целовали меня, щупали, словно хотели убедиться, что я не мираж, причитали и даже обнимали и целовали друг друга.

Первое, что я удовлетворенно отметила для себя, – мама и папа почти не изменились. Я уж и не знала, кого за это благодарить – сестер, племянника Стасика или их собственную силу характера, – но если они и постарели, то совсем немного, не больше, чем положено за десять лет в их возрасте. Пожалуй, это было самое большое мое удовлетворение в жизни, никогда я еще не испытывала такого облегчения. Мелькнула мысль, что для полного счастья мне не хватает обнять такого же целого и невредимого Жана и как можно скорее, но это потом, об этом я подумаю позже.