Затмение

Окончательно он успокоился, когда через два года я снова забеременела. Он уже не трепетал от восторга, как после известия о первой моей беременности, но по всему было видно, что радость переполняла его. Он пытался сделать вид, что это естественное событие, именно этого и следовало ожидать, мы же ведь настоящая семья! У меня же было двоякое чувство. С одной стороны, мне не хотелось привязывать себя к Владу еще больше, но с другой – мне сейчас были очень приятны материнские хлопоты, это было лучшее, чему я могла посвятить себя в эти годы безвременного заточения.

Андрюше было почти три года, когда на свет появилась розовощекая темноволосая девочка. На этот раз имя выбирала я и назвала дочку Сонечкой. Влад просто обожал ее, боготворил, сдувал с нее пылинки. Если с Андрюшей он был сдержаннее – воспитывал в нем настоящего мужчину без лишних сантиментов, – то с Соней был нежен и ласков. Дочь была моей маленькой копией, и всю свою любовь, которую не принимала от него я, Влад обрушил на Соню.

Я полностью погрузилась в заботы о детях. И хотя для таких домашних дел, как готовка и уборка, всегда можно было вызвать человека с базы, чаще всего я падала вечером без сил. Приглядывать за моими детьми я не могла доверить никому из местных жителей. Даже, тяжело заболев гриппом и валяясь в кровати с температурой сорок, я никого не допустила к детям, кроме Влада, попросив его бросить все дела и посидеть с детьми, пока мне не станет легче. Между тем Андрюшка рос, ему было интересно общение с окружающим миром, он волей-неволей пересекался с жителями базы. А мне становилось очень страшно от того, что Андрей начнет познавать человеческое общество с таких бездушных, лишенных всяких живых эмоций экземпляров. Такое окружение не могло не сказаться на психике ребенка, а заточить маленького человека в обществе мамы, папы и младшей сестры я тоже считала ненормальным. Хоть я и старалась изо всех сил заменить ему и воспитателей, и учителей, и друзей – этого все равно было недостаточно для всестороннего развития малыша.

Я делилась своими переживаниями с Владом, умоляла его придумать что-нибудь, найти способ покончить с этим изолированным существованием. Он уверял меня, что ждать осталось недолго, что скоро весь мир всколыхнется от «бомбы», заготовленной им в недрах базы.

– Не бойся, Рит, – говорил он. – Это я образно. Та самая бомба представляет собой научные открытия, медицинские и прочие достижения. Если ты внимательно приглядишься к базистам, то, возможно, заметишь некоторые перемены.

– Да, Влад, я заметила, что несколько человек не совсем похожи на себя, как будто сделали пластику лица, – ты про это? Я думала, они просто проводят на себе какие-нибудь медицинские эксперименты, ведь что только у вас там не тестируют в лабораториях.

– Нет, Ритуль, их перемены во внешности не относятся к нашей научной деятельности, это, как ты правильно предположила, последствия обычных пластических операций. Пока эти люди узнаваемы, но еще пару штрихов – и даже ты будешь с трудом узнавать их, несмотря на то, что жила бок о бок с ними много лет.

– И что с того, что в один прекрасный день я перестану с ними здороваться? – сыронизировала я.

– Дело не в тебе, а в людях, которые знали их в «прошлой жизни». Даже несмотря на то, что большинство этих гениев попали к нам на базу больше десятка лет назад, есть риск, что их могут узнать в большом мире. Потому что теперь… теперь они возвращаются.

– Влад, ты хочешь сказать, что процесс запущен? Жители базы будут возвращаться в Москву? И что всем нужно будет делать пластические операции, меняться до неузнаваемости? – удивилась и одновременно воодушевилась я.

– Нет, если эти люди успешно представят правительству нашу стратегию, приведут доказательства своих открытий, умений и перспектив, то мы постепенно переведем в столицу всех базистов и добьемся для всех государственной защиты. Для осужденных будем просить полной амнистии и снятия всех обвинений. Но, Рита, эта радужная перспектива ожидает нас только в том случае, если у первой группы, которая отправится в лоно правительства, все получится. В своих людях я не сомневаюсь, но очень важно также, чтобы их правильно поняли и приняли.

– А если этот план сорвется? Тогда мы останемся здесь навсегда?

– Тогда мы придумаем другой план. Но пока я сосредоточен только на этом деле. В течение ближайших месяцев все решится, по крайней мере наша судьба на ближайшие годы уж точно. Так что держи кулачки! – улыбнувшись, подмигнул мне Влад.

После этого разговора я действительно «держала кулачки». Дни тянулись медленно, я замечала, что некоторые базисты меняются внешне все больше и больше. Каждый раз, встречая одного из них, я разочаровывалась – они еще здесь. Но впервые за много лет я смотрела на них не с равнодушием и брезгливостью, а с надеждой – надеждой на то, что эти люди избавят меня и моих детей от многолетнего заточения.

Через пару месяцев я отметила, что в течение нескольких дней я не встречала на базе ни одного «оборотня». Влад ходил напряженный и немного нервный. Как-то вечером за чаем я спросила у него шепотом:

– Началось?

Он только едва заметно кивнул и удалился в спальню.

Больше мы не обсуждали эту тему, я не задавала вопросов, потому что знала – о результате этого судьбоносного мероприятия я узнаю первая.