Страница 2 из 346
Мать прикрыла рот ладошкой:
- Прости, доча, дуру старую! Сама не заметила, как сорвалось…
- Не оправдывайся, мамуль, я тебя прекрасно понимаю. Видимо, сильно я бога прогневила, что не даёт мне матерью стать…
- А давай-ка мы с тобой чайничек вскипятим, да Кузьминичну позовём: я видела, ты снова эклеров моих любимых купила?
- Купила, мам, нигде таких вкусных пирожных не едала, как в Питере. Домой вернусь — в дверь не влезу!
- Да брось ты! Худая, как трость — мужу и подержаться не за что!
- Оооооо, ему только допуск к телу дай — он найдёт за что подержаться…
Набирая в чайник воды, Мари улыбалась, вспоминая только что произошедший разговор: «Хорошо, что Мишка сейчас у Наташи родился — может, примирится мама с тем, что внуков у неё, скорее всего, уже не будет...»
До самого отъезда дочери Мария Николаевна больше не затрагивала болезненную «детскую» тему. Но, провожая Мари на самолёт, со слезами на глазах сказала:
- Я, доченька, помолюсь за тебя. Дал мне господь с тобой увидеться, может, услышит слово материнское — пошлёт вам благословение. Без детей женщина — словно птица с подбитым крылом, не познать ей настоящей высоты полёта. Езжай, с богом! Всё хорошо будет, я верю!
Почти всю дорогу от Санкт-Петербурга до Стокгольма звучали у Мари в голове материнские слова. Они разбередили едва зажившую рану в душе: напомнили - помимо бесконечных попыток обзавестись наследником - первые годы их с Петером совместной жизни. Сколько надежд и планов пришлось им похоронить с той поры!
Мари шла по залу прибытия аэропорта Арланда, не оглядываясь по сторонам. Её никто не встречал. Петер мотался с туром по Европе. Озадачивать просьбами его родственников или соседей Якобссонов не хотелось. Взять такси до Норртелье - не проблема. К тому же, подлетая к Стокгольму, Мари невольно залюбовалась осенним разноцветьем города. Конец сентября выдался необычайно тёплым. По небу плыли задорные кудряшки редких облаков. Полуденное солнце собирало все свои силы для того, чтобы не только ярко сиять в глубоко-синем небе, но и согревать прохожих, с удовольствием подставляющих лица его ласкающим лучам.
Возвращаться в пустой Дом не хотелось. Эмиль, по старой памяти, перебирался жить к бабушке, если родители разъезжались по своим делам. Можно, конечно, заехать к свекрови, забрать его и отправиться в Норртелье вместе: с сыном Петера Мари поладила с того самого момента, как их представили друг другу. Даже нелёгкий тинэйджерский возраст проскочили без проблем. В прошлом году, вручая мачехе подарок на день рождения, Эмиль сказал, что считает Мари своим самым лучшим другом и она невольно прослезилась. Для неё Эмиль порой оказывался больше, чем другом, так как помогал гасить их с Петером стычки до того, как они успевали разгореться в серьёзный костёр.
Сразу после её переезда в Швецию, они с Петером старались как можно больше времени проводить вместе. Но в последнее время Мари даже облегчение какое-то испытывала, если муж не предлагал ей отправиться вместе с группой в турне. У них по-прежнему находились темы для разговоров и, возвращаясь домой, Петер первые пару дней не выпускал её из спальни, раскаляя простыни из высококачественного египетского хлопка любовными играми. Но в ежедневной суете уже не столь остро ощущали они отсутствие друг друга рядом. Мари перестала болезненно реагировать на провокационные фотографии в прессе, соцсетях или личной почте, и Петер даже обижался порой на это. Подозревал, что её чувства к нему совсем остыли. Приходилось парировать тем, что хотелось бы подольше сохранить оставшиеся не истрёпанными волокна нервной системы. Но если Мари бывала в настроении, она открывала злополучные фотографии и сопровождала каждую из них столь забористыми комментариями, что Наттгрен, нахохотавшись до слёз, просил пощады.
Возможно, их брак был далеко не идеальным, и всё же сбежать из него мыслей не возникало. Иногда Мари удивлялась сама себе: если сравнивать Мориса с Петером, выходило, что последний первому и в подмётки не годился. Тем не менее, от «благопристойного» (по выражению Наттгрена) мужа, она сбежала к своему нынешнему «чудовищу» - и если и жалела об этом, то крайне редко. «Поторопились мы с Морисом пожениться. Почему я не смогла уговорить его просто немного пожить вместе, помочь ему «зализать раны» после развода — и разойтись менее болезненно, чем в итоге получилось? Ну да что уж теперь, что сделано, то сделано...За любой опыт нужно уметь быть благодарным...»
Мари толкнула входную дверь хорошо знакомой ей гостиницы, где они с Петером иногда оставались ночевать, если прогулка по барам шведской столицы затягивалась допоздна или просто в те дни, когда им хотелось сменить обстановку, оставшись наедине. Заведение это они ценили прежде всего за удобное расположение — совсем недалеко от центра, и за комфортную атмосферу. Персонал здесь редко менялся: в команду подбирались люди, не считавшие свою работу тяжкой обузой и готовые в буквальном смысле слова «стать членами большой дружной семьи». Администраторы за стойкой улавливали настроение и желания будущих жильцов во время первого же короткого разговора при заселении. Хочешь провести время в этом доме, оставаясь инкогнито, не будучи потревоженным никем и ничем? Мечтаешь почувствовать себя «пупом земли», вокруг которого скачут семь мамок-нянек? В любом случае тебя ожидал именно тот приём, которого ты жаждал.
Сегодня за стойкой стоял никто иной, как старший менеджер заведения, Никлас Йенсен — давний поклонник группы «HOARSE».
- Мари, какая встреча! Что-то давно вас не было видно, я уж забеспокоился — не случилось ли чего?