Легохонькое тепло

Пальцы утыкались в девочку в основном носителей полупустых рюкзаков. Которые думали с помощью книги научиться распределять вес правильно по телу, чтобы легче ходилось, а то и бегалось. Но способ всех подвел. Книга учила выкидывать рюкзак со всем содержимым. Она открыто указывала на ненужность каждой вещи в рюкзаке. Это означало, что невозможно было бы судить человека только по одному объёму рюкзака, пришлось бы ещё и разбираться в качестве вещей и их нужности. Людям это было не к чему, вот они и кричали девочке вслед различные оскорбления из своих обвисших сумок. Когда какая-нибудь язвительная фраза вылетала, то и идти становилось легче. Слова эти стремились прямо в девочку, но никогда не достигали цели. Бросающие были метки, но невозможно попасть в центр, если его нет. Слова не могли попасть в сумку к девочке, потому что девочка её выбросила. Слова могли бы отпечататься на заново разжившемся дневнике Клевера, но и его Марго оставила. Она и так может сказать ему что захочет, не обязательно это записывать, а он всегда её услышит. Он теперь останется только с ней и навсегда.

Влетев домой, девочка осмотрела комнату и нажитые удобства. Тут располагались и картины, и каракули на стенах, и рецепты, и электроника. Всё это было бы неплохо раздать нуждающимся, но редакция наверняка сама как-нибудь распорядится добром. Всё что ей нужно, это вещи для того, чтобы уехать. Документы, деньги и носки. Чтобы ноги были сухие и в тепле, иначе простудишься, так говорила бабушка.

Оставив свою комфортную маску с тёплым одеялом и летними лёгкими платьями, Марго направилась на вокзал. Тело само несло её вперёд. Она шла, как по Марсу или даже по Луне, едва касаясь ногами, скорее паря в сантиметрах над землёй. Тем не менее невидимая резина тянула девочку назад. Она поверить не могла, что вот, всё, свобода. Какова вообще может быть максимальная степень свободы человека? Что, при избавлении от всех необходимостей, будет испытывать он? Постоянно же хочется куда-то туда. Мечтается вырваться, вне зависимости устраивает нынешняя жизнь, или нет, но само понятие «путешествия», не переставая, манит.

У нас есть вечер, когда мы освобождаемся от обязанностей, но лишь до ночи, там вновь нужно следовать какому-то плану, составляющему лучшею жизнь. Нужно лечь спать, приготовить еду, чтобы утром не опоздать. Потом идут выходные. Тут степень свободы повышается. Можно отключиться от прежней жизни на пару деньков, поменять свой распорядок, но не сильно. В голове всё ещё будет что-то поподчёсывать, останавливая тебя от последствий, которые, возможно, откликнутся на недельной жизни. И жизнь ли это тогда, раз хочется вечно куда-то вырваться? Но, допустим, вырвался! Перемена, налево, направо. Страх неизвестности, а что дальше? Новая жизнь будет конструироваться для облегчения. И вот, с обретением новой привычки, появится ли вновь желание куда-то и от этого бежать?

Отпуск! А лучше – увольнение. Можно ещё добавить ссору с друзьями, развод и трагическую автокатастрофу всех родственников. Если человека не убьёт горе, и он сразу через него перешагнёт, то вот она – возможность. Бери – беги. Но он почему-то начинает тянуться к прошлому, к подобному. Чтобы вновь обрести то, из чего будет вырываться. Потом можно будет отговариваться, что вот если бы не какая-то обременённость, то он бы ох бы, он бы, эх бы, он б ух!

Всё же, будучи последним инвалидом, самым нищим и обязанным работать, чтобы прокормить своих болеющих детей \/ родителей, он всё равно может взять да убраться куда захочет. Тут уже дело эгоизма, что он выберет больше. Вот зависть мечтаний, осуждений и оправданий и льётся из прохожих мимо вокзалов, аэропортов, просто заблудившихся туристов. Они всё цикают языками, стараясь отвлечься.

Окружающие будут узнавать Маргариту до того, как она не пересядет на поезд в другом городе, а пока можно смотреть на истинные лица спасителей, уничтожающих девочку в виде балласта, тянущего всех ко дну. Забитые в своём призрачном счастье, в своём неосознанном мирке, потребностях саморазвития, реализации и стремлениях. Именно эти факторы и образовывали разность личностей. Но что было бы, откажись они от этого? Кто бы тогда пристал перед нами?

Униженная обществом, всеми обсуждаемая, упрекаемая, оскорблённая, осрамлённая, отпущенная на произвол судьбы, без надзора, без защиты, но и без лжи, Маргарита с радостью от всего убегала. Один город сменился другим, тот следующим. Там одну ночь в общежитие, и снова на вокзал. Девочка направлялась в места, где тепло, чтобы можно было избавиться от последних своих потребностей. Будет тепло – не нужна будет одежда. Но всё ещё нужно будет тепло. Будет еда – не нужно ходить в магазин, но всё ещё нужно есть. Если она потеряется, то её никто не найдёт, не узнает, не поймёт про неё ничего, а остальные со временем забудут.

Девочка вырвалась из снежного пояса страны, проехала осенний и добралась до вечного лета. Где некоторые дети и снега никогда не видели. Там, долго шастая по маленьким городам, Марго наткнулась на широко раскинутый лес. Он был возвышенностью между двумя горами. Когда-то давно по тропинке, по которой Маргарита углублялась в чащу, ездили караваны. Сейчас же все добирались до моря за несколько минут по объездному шоссе. Девочка шла, пока дорожка совсем не растворилась в примятой траве. Следы машины продолжали углубляться в трудно проходимые джунгли, чаще петляя между деревьями. Когда трава отошла, дорога пошла в горку, и девочке предстал серый домик среди деревьев. Она стучалась, представлялась, но никто не ответил. Деверь открыта. Внутри никого. Один широкий круговой этаж, обустроенный с мелкой печкой в центре. Над ней, под потолком, располагалась кровать. Все стены застеклены, но света много не проникало из-за коробок с вещами, разложенных по периметру. Девочка заночевала.