Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 77 из 88

               Как только закончилась официальная часть, на которой обязаны были присутствовать все работники, лишь один лысый парень без костюма встал и, не прячась, ушёл по своим делам. За ним и остальные, но не столь демонстративно, по одному, аккуратненько, удалялись в свои бетонные коробки. Маргарита, дождавшись разрешения, вылетела, надевая куртку на ходу. За вечер она не заметила ни одного устремлённого в неё взгляда или чего-то выбешивающего, но и причин оставаться больше не видела. Листья застыли в воздухе приятным тёплым вечером, но девочка шагала домой, ничего не замечая. Она понимала, что собравшимся не столь важен был выступавший человек и ей надо будет только переждать свой момент, а потом все всё забудут.

               Пару раз девочка чуть не поскользнулась и, не дожидаясь лифта, вбежала на свой этаж. Дверь открылась и закрылась. Квартира была глухой и пустой. На ходу, не складывая по местам, Марго сбросила одежду и пробиралась к комнате. Носок и кофту, второй и лифчик. Плотные чёрные занавески не пропускали света ночных фонарей, но привыкшие глаза всё равно различали предметы. Спустив одновременно джинсы с трусами, девочка прыгнула в кровать, но пролежала эмбрионом недолго. Она вставила беруши и накрылась одеялом. Теперь можно было зажаться в комок.

Может быть, и было какое-то веселье и приятные взаимоотношения в тот вечер, даже в её адрес, когда помощник что-то забавное рассказывал о сослуживцах, вызывая настороженность Артура Робертовича, но всё это обрывалось сразу за дверьми. Девочка вновь становилась одна и приходила домой одна. Дома она была одна и ложилась спать одна. А самое ужасное, что, погружаясь в сон, она полностью ограничивала себя от (не одиночества?). А там без вариантов. Нет возможности избежать этого. Поэтому входить в сон было отвратным ощущением погружения в одиночество, но и оставаться в сознании было отвратным ощущением одиночества наиву. Нечто подобное у непросыхающих алкоголиков, понимающих поутру всю мерзость их слабости, равносильно мерзости остальной жизни и утыкающихся каждый день в бутылку, лишь бы забыться на время.

Меж тем корпоратив заканчивался, но люди не рассасывались. Ушли те, кому было куда идти. Туда, где их ждут. Куда они стремятся и к кому. Они приходили домой и чувствовали защищённость. Выговаривались. Открывались и растекались. Может, они шли, потому что их там ждали, может, это было нужно им самим. Но после, каждый, даже будучи не один в квартире, комнате или в объятьях на кровати, засыпал. Так как было неудобно или жарко от тела партнёра, то они разваливались. Голова думала о своём и уходила лишь в себя самого, отворачиваясь и зажимаясь в своём мирке.

К тому времени образовывались несколько кучек на давно закончившейся вечеринке. Кто-то вяло потряхивал своими складками на сцене, не попадая в ритм. Одинокие пытались продолжить веселье и вырваться куда-нибудь. Лишь бы не уходить. Лишь бы общество осталось, лишь бы они остались в нём.

Последними уходили два – три человека или засыпали прямо там, в кафе. Это не самые пьяные. Эти ребята никуда не спешили. Они долго одевались, без какой-либо сосредоточенности или расчётливости. Спокойно выходили и волочили своё тело по городу. Не вызывали такси, а оставляли первые следы на долго подсыхающем асфальте. Шли они самой длинной дорогой, постоянно что-то высматривая в углах. Может, те самые не унимающиеся компании. Может, полуночников на первых этажах. Люди эти всеми доступными методами старались отсрочить прибытие домой. Только не туда. Там был тот самый сон. То самое одиночество.





               В первый месяц дни тянулись до невозможности долго, особенно когда у девочки были назначены разные мероприятия. Она их отмечала в календаре и по нескольку раз в день поглядывала на даты. Высчитывала количество оставшихся дней, часов, минут. Вычитала из них отведённое время на сон, на трёх- или четырёхразовое питание, на ежедневный просмотр фильмов, чтение книг, ещё примерно по часу ото дня отнимала на гигиенические нужды, и раздумывала, чем занять оставшееся время.

               К концу второго месяца, когда должна была произойти презентация уже давно вышедшей её книги, время перестало тянуться. Теперь оно летело, девочка могла ничего особенного не делать, как солнце уже опускалось. Дни сокращались с разгулом осени, но сокращались и недели. Марго заглядывала вчера в календарь, был понедельник, а завтра уже суббота. Она не могла понять, куда девались остальные дни. Не запоминала даты, грядущие праздники или мероприятия. Она привыкла. В любом случае, за день до какой-либо встречи, телефон звонил, помощник напоминал о завтрашнем событии. На следующий день он уточнял за два часа до события, помнит ли Марго о том, где должна быть и во сколько. То же самое сделал он и накануне интервью.

               Девочке пришлось воспринимать новую информацию. К завтрашнему дню ей нужно было создать подобающий вид. Семантику слова «подобающий» она могла сказать, но то, чему он должен был подобать и как, никто точно не знал. Помощник тогда вспомнил одно из платьев, в котором видел девочку и попросил что-нибудь такое же, только менее мятое. Погладить его, что ли? Также он упомянул лёгкий тон, с которым она ни разу не связывалась и письмо, пришедшее на адрес редакции, но назначенное ей. Письмо то помощник уже перенаправил, и его обязались доставить к вечеру.

               Девочка подумала, что отправителем мог быть один из читателей, но к вечеру она мигом узнала знакомый ровный почерк. На конверте было несколько разных марок и надписи неизвестными иероглифами. Адрес был начертан печатными английскими буквами и чудом довёл до места назначения. В конверте бумага свёрнутая и с запахом запёкшегося жира. Дата написания сверху – всего две недели назад. Даже почта России работает медленней. Далее Артём пояснял, что писал торопясь: через полчаса должен был отправляться автобус на аэродром, куда спешил случайно встретившийся спасатель, обязавшийся по прилёту на родину, кинуть письмо в почтовый ящик.