Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 61 из 88

               В редакцию, к своему старому знакомому Артуру Робертовичу, принёс автор свою книгу с одним предлогом, что обложкой должна стать картина его жены. Редактор тогда предложил сначала ознакомиться с текстом, а уже после выдвигать условия. Мужчины сговорились, и Артур Робертович отложил рукопись в стол.

               Это был уже третий его давний знакомый за неделю, приносящий, казалось бы, гениальный шедевр на читку. Артур Робертович, чтобы не засорять очередь, прочитывал в день не больше десяти страниц каждой книги, в результате чего выставлял приоритет. Всё, что вылетало из десятки, автоматически отправлялось помощникам. Остальное подвергалось его строгому суду. Однако, эту книжку он не закрыл на десятой странице, а тут же стал читать далее. Здесь он встретил и откровения, и собственный стыд и позор, но всё это разбивалось о простое признание себя. О разговор человека с человеком, о действия.

               Через два дня он закрыл книгу. Перед тем как в сознании его вспыхнули ориентировочные цифры успеха, что прежде всегда приходило в первую очередь, но сейчас отложилось, родился непрекращающийся спор прочитанного. Каждый из вопросов и противоречий легко теперь решался с помощью простого вопроса: зачем? Редактор как будто посмотрел на мир с иного ракурса, всё равно, что увидел новый цвет. Как будто ему показали истинное предназначение столь долго использующегося неправильным образом предмета. Что-то очень очевидное, до невозможности ранее не замечаемое. Головой он понимал логичность идеи, но заученная привычка существования не позволяла поверить в верность мысли.

               Перо легче стального подшипника. Когда Артур Робертович впервые увидел на физике в седьмом классе, как оба этих предметах падают с одинаковой скоростью в прозрачном цилиндре с откаченным воздухом, то его убеждённость испытала такой же диссонанс.

               Непонятно было только, зачем автор добавил разорванный монтаж, и линейно было бы всё ясно. Но дело авторское, и в предыдущих пробах писателя постоянно замечалась тяга к такому способу изложения. Ещё долгое время редактор ходил в раздумьях, не признавая, что предыдущий способ жизни оказывался неверным. "Да как это вообще возможно? Все же люди так делают, и всё нормально... так почему же они не замечают?".

               Редактор пригласил автора, не выходя из раздумий. Ожидал, всё ещё шастая по дебрям извилин. Долго расспрашивал он автора про верность и возможность сущего мира, но тот только разводил руки и говорил: всё в книге. Продолжая рассуждать, обсуждали они хронологию, кульминацию, завязку, написали синопсис и передали книгу в производство.





               Каждый человек, через чьи руки проходил текст до печати, отвлекался от работы и затягиваясь чтением. Книга заставляла видеть всё, что не видно было ранее. Так что им приходилось перечитывать заново, чтобы выполнить свои обязанности. Страницы от читателя просили одного – терпения. Не судить раньше времени, как это любили делать окружающие. Не упрекать, предосуждая, не думать изначально, что в итоге всё будет как всегда, а допустить возможность изрядности. Хотя главный герой не был точно уверен в том, что после такое предположение оправдается, что, в свою очередь, не было поводом не надеяться на него изначально.

               Картина дописалась. Её сфотографировали, долго обсуждали с молодым заместителем редактора, но после оставили без изменений. Казалось, что изображение идёт резким контрастом всему тому, о чём повествует содержимое. Однако, женщина сообщала о другой стороне содержимого, о том, что не написано. Она дополняла книгу своими рассуждениями, предполагая: что подавляет, на что не обращает и что неосознанно рождается внутри главного героя. Его чувственная часть и стала этим светом. Картина называлась «Жёлтое на Белом». Правда, там ещё было и голубое, и зелёное, и всё пропорционально размыто, но жёлтого казалось больше из-за чётких линий, собирающихся в контур тонких крыльев легчайшего насекомого.

               Книгу презентовали в мягком переплёте тиражом пятьдесят тысяч. На обложке не было имени автора ни спереди, ни сзади. Только четыре буквы названия, стилизованные под старинные печатные машинки. Внутри, на первой странице, уже нас знакомили и с названием картины, и её автором, побудившей писателя создать это учение, и всех кого он благодарит, и всё ненужное обычное остальное.

               Подобного вида реклама через месяц разрослась по городу. Редакция заготовила второе издание, планируя выйти на прилавки столицы. Там уже готовился твёрдый переплёт и тираж, в несколько раз превышающий предыдущий. Финансовый директор не успевал жать руки директорам сетей магазинов, потом всему персоналу, Артуру Робертовичу и автору в особенности. Они запланировали дату второй презентации, уже загадывая будущее развитие, переводы, выход на мировой рынок и считая ориентировочную выручку с этого проекта.