Страница 5 из 48
Дальше ничего особенного интересного, адрес нашей мастерской для справок и примечание для жителей других городов обращаться в Московский филиал.
Интересно как сейчас в столице?
Так ни разу и не побывал до Посещения, ни на Красной площади, ни в Мавзолее. А ведь к отцу сюда приходил один из Бюро эмиграции, предлагал в Европу переехать.
— Где родился, там и пригодился, – тогда коротко ответил отец, и правильно сделал, потом нам с мамой всё логично объяснил. У каждого из нас здесь любимая работа, в своей мастерской он всегда души не чаял, квартира собственная, а ни казённая.
Я лишь изредка отходил сверять серийный номер обслуживаемого агрегата, поэтому ухода Бориса и не заметил, а он видимо не захотел отвлекать меня от столь кропотливой работы.
Отец сразу принялся паять плату, от чего мне не известно. В разобранном состояние стояло три телевизора, несколько музыкальных проигрывателей, один радиоприёмник, и много прочих устройств. Оказалось, эта плата служила донором запчастей, так как сама продолжить работу была не в состояние.
Восстановив телевизор, отец позвал меня, чтоб я помог ему отодвинуть станок для ремонта обуви и капитально закрепить к полу.
Время за работой пролетело чуть ли не мгновенно. Мы провели уборку, собрались ехать домой. В дверях уже задержала запыхавшаяся бабушка, пришла забрать свой телевизор, скорее прибежала. Слово за слова, узнали, что она живёт в нашем доме, только мы в первом подъезде, а она в третьем. Так что обратно вернулась с комфортом и полностью функционировавшим телевизором.
— Дай вам бог здоровья,— сказала она с их стариковской искренностью, прежде чем выйти из машины,.
— Ты домой?— уточнил отец, открыв дверь и одной ногой находясь на улице.
— Нет, пешком в “Налим”. Я сегодня колесо проколол. Заклеишь?
— Будешь свободен и заклеим. Как говорится: любишь кататься, люби и саночки возить.
— Хорошо,— ответил я.
Вылез и закрыл машину, ключи вернул отцу.
Он прав, я последнее время часто использую машину, нужно учиться ремонтировать, не буду же, когда семьёй обзаведусь, по любой мелочи к отцу бегать.
Бар “Налим” расположился в одном из зданий входной группы в парк при заводе Тяжстанкогидропресс» им. А.И.Ефремова, за мостом, проложенным через речку Тула. Миновав Тулку, этот верхний приток реки Оби, на которой и стоит город Новосибирск, я оказался на площади, ранее именовавшиеся площадь Ефремова, но перед самым посещением переименованной в Сибиряков - Гвардейцев, напротив бара. Увиденное произведение искусства у меня язык не поворачивался назвать остановкой. Да, представляете, небольшую часть использовали под остановку общественного транспорта. Состояло входная группа из нескольких частей: первая это карман с лавочками для ожидающих автобус людей, три глухие стены с необычными расписными формами и открытой, которую держали пять колонн, будто привезённые в Сибирь из Италии. Продолжало это необычное архитектурное решение, небольшое помещение с одним окном, в котором в данной момент продавали газеты, за ним шёл полукруг с тремя арками , завершало всё это здание бара, торцы крыши его с двух стороны держали колоны. Монументально, да и только. Архитектура флорентийского ренессанса, поблизости на улице Мира в таком стиле был построен целый микрорайон.
Внутри, бармен Эдуард в черных брюках, белой рубашке, сегодня без жилетки и с посеревшим махровым полотенцем на шеи, стоял за стойкой, поставив на неё руки как опоры. Он вертел головой, оглядывая бар на наличие клиента.
Наконец, его взору предстал я – высокий и худой, с тёмно-русыми, густыми волосами. На овально-удлинённом лице блестели глаза цвета неба. Прямой нос заметно вытянулся ото лба до узких губ, нижняя губа слегка выпирала.
— Сколько лет, сколько зим? – с удивлением вопрошал он, — что заставило прийти? — так и сыпал градом вопросов Эдуард.
— Ромку Панфилова помянуть пришёл. Мои заходили? — ответив на вопрос, поинтересовался я.
— Нет, только Сашка приходил. Да и тот напился в хлам с горя и ушёл чуть ли не на четвереньках.
— Его понять можно, жалко парня. Налей сто пятьдесят грамм и лимона нарежь несколько долек с сахаром.
— Ага, — тяжело вздохнул Эдуард и заколдовал за барной стойкой.
По одному мановению руки появился гранёный стакан, звонко стукнувшийся об столешницу из—за быстроты действий. Воздух в стакане медленно со звуком переливающейся воды заменила горькая.
— Хороший парень был, а по—другому о мёртвом и не скажешь. О мёртвых либо хорошо, либо никак.
Осушив стакан до дна, моё лицо исказилось, я сжал зубы и втянул носом запах кулака, слегка отпустила, закусил долькой лимона. Глаза слезились от крепкой водки и горя.
— Он же из нас четвертых тогда второй по опытность в Зоне был. Диссертацию по этим чёртовым аномалиям писал. Собирался осенью переводиться в Международный институт внеземных культур. Кто такой Павел Егорович? – словно невзначай спросил я.
— Не знаю, первый раз слышу. Почему спрашиваешь?
Эдуард врал, я это видел по его глазам, сразу забегали. Врал по—детски, не стесняясь и без зазрения совести. Враньё – один из его главных недостатков, в принципе, как и у всех людей у Эдуарда были достоинства и недостатки. Из достоинств выделялись: отличное знание своего барменского дела и умение слушать людей. Из недостатков ранее упомянутый и необъяснимая любовь к деньгами. Складывалось такое ощущения, что он за них и мать родную продаст. Врал, ссорился, дрался, юлил: всё это дело ради денег. Идеальных людей не бывает.
Ни ссориться, ни драться с ним лично я ни собирался. Ещё не хватало на него ценные нервы тратить и кулаки марать. Он не скажет, так другие во всех подробностях чуть не интимных, расскажут