Страница 84 из 85
И заглушал грома, лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
И Лиссабона, и Мессины!
Вы сотни лет глядели на Восток
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!
Вот - срок настал. Крылами бьет беда,
И каждый день обиды множит,
И день придет - не будет и следа
От ваших Пестумов, быть может!
О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!
Россия - Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя
И с ненавистью, и с любовью!...
Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!
Мы любим все - и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно всё - и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений...
Мы помним всё - парижских улиц ад,
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады...
Мы любим плоть - и вкус ее, и цвет,
И душный, смертный плоти запах...
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?
Привыкли мы, хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы,
И усмирять рабынь строптивых...
Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные объятья!
Пока не поздно - старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем - братья!
А если нет - нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века вас будет проклинать
Больное позднее потомство!
Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!
Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!
Но сами мы - отныне вам не щит,
Отныне в бой не вступим сами,
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами.
Не сдвинемся, когда свирепый гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!...
В последний раз - опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира! -
закончил свой предсмертный монолог стихами Петроградского поэта этот странный обрусевший еврей.
Я не стал прерывать стихи, слова ему давались с болью, благодаря кулакам Генриха Шеффера. Я громко захлопал в свои ладоши. Патефон ещё играл Вагнера.
- Насколько я слышал, ваш Блок написал эти стихи разочарованный ходом мирных переговоров в Брест - Литовске зимой 1918 года? Всегда хотел понять, что он думал этим выразить, ваша большевистская власть окружённая со всех сторон врагами, прилагала просто титанические усилия склоняя Германию к самому позорному для России мирному договору. Может просветите меня Борис Моисеевич? - попросил я унтерменша.
- Это просто крик души поэта на почве голода и отчаяния. Это не расскажешь словами, это надо прочувствовать сердцем, кожей, кончиками волос. Умом Россию не понять, аршином общим не измерить, у ней особенная стать. В Россию надо просто верить. Как то так. - произнёс измученный целым месяцем ежедневных пыток еврей.
Пластинка с Вагнером закончилась. Я приказал Шефферу отвести большевика в камеру. Доктор Кёллер подсел к столу и положил передо мной на салфетку бутерброды с деревенской баварской ветчиной. Мы с ним стали пить мой коньяк по случаю дня рождения, и захмелев мне вдруг стало чудиться что речь еврея была как будто пророческая.
Я закурил сигарету и пуская в верх клубы дыма почему то вспомнил босого двенадцатилетнего мальчишку на какой то станции под Смоленском. Привязанный к фонарному столбу с табличкой "партизан" на груди, облитый холодной водой мальчишка замерзая на сильном морозе своим сиплым голосом пел из последних сил под смех армейского патруля:
- Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца
И степи с высот огляди!
Навеки умолкли весёлые хлопцы,
В живых я остался один.
Орлёнок, орлёнок, блесни опереньем,
Собою затми белый свет.
Не хочется думать о смерти, поверь мне,
В шестнадцать мальчишеских лет.
Орлёнок, орлёнок, гремучей гранатой
От сопки солдат отмело.
Меня называли орлёнком в отряде,
Враги называют орлом.
Орлёнок, орлёнок, мой верный товарищ,
Ты видишь, что я уцелел.
Лети на станицу, родимой расскажешь,
Как сына вели на расстрел.
Орлёнок, орлёнок, товарищ крылатый,
Ковыльные степи в огне.
На помощь спешат комсомольцы - орлята
И жизнь возвратится ко мне.
Орлёнок, орлёнок, идут эшелоны,
Победа борьбой решена.
У власти орлиной орлят миллионы,
И нами гордится страна.-
Голос мальчишки гулко звучал в моей голове колокольным перезвоном на который способны только русские церковные звонари. Своим воспалённым от перенапряжения и алкоголя мозгом я неожиданно испытал суеверный ужас перед этим многочисленным и совершенно непонятным здравомыслящему человечеству социумом, с кучей предрассудков, этим странным презрением к неминуемой смерти, а ещё их любовью к поэзии своих ненормальных, больных на голову поэтов.
"На миру и смерть красна."- нелепая но очень распространённая русская поговорка просто не укладывалась в мозгу, который всячески отторгал эту бредятину. Моя природная интуиция чувствовала как медленно приближается к моей Германии неотвратимая трагедия материкового масштаба. Только два вопроса сверлили мой мозг:
- Какая штабная тварь надоумила Фюрера напасть на русских? и В какую банановую страну пора бежать, пока не запахло жареным?-