Отпущение грехов

– Ну, ты местных строго не суди, – попросил Ружин и, не глядя, поровну разделил между нами ксивы. – Может, им каждый день приходится столько имен выдумывать, что кроме этих у них ни хрена не осталось.

– Если у них ни хрена не осталось, – возразил я, – то чем они будут пользоваться завтра? По второму кругу пойдут?

– Все может быть. Ну что, айда устраиваться? Ночной город – штука прекрасная, за душу берет и дышать мешает, но что-то сыровато. Как бы дело радикулитом не закончилось. Тогда работники из нас будут никакие. Не находишь?

– Нахожу, – кивнул я. – Скрип в костях и отсутствие сгибаемости – неприятная вещь.

Подобрав багаж, мы вошли в холл и остановились, осматриваясь.

Здание было крупное и, по идее, сервис предполагался соответствующего уровня. Однако, кажется, звездочками «Сибирь» даже не пахла. Кажется, ее владельцам чувство тщеславия было незнакомо, как, впрочем, и многие другие чувства – опрятности, например, или тяги к совершенству.

Если судить по внутреннему виду фойе, ремонта здесь не делали с золотых брежневских времен. Оно так и стояло – облицованный деревом кусок ностальгии для тех, кто до сих пор носил в кармане партбилет советского образца. Под потолком висела огромная люстра, в полном соответствии с заветами Ильича II (экономика должна быть экономной), имевшая только с десяток рабочих ламп вместо запланированных полусотни. От этого проявления бережливости в помещении царил полумрак, который слегка скрадывал убогость и потертость обстановки, но до конца их все равно не скрывал.

– Да-а… – протянул Ружин. – Седая старина. Отстаете от веяний времени, дружище! – он склонился к окошку администратора. – Месяц ремонта – и вашу ночлежку можно превратить в «Англетер». Если, конечно, вам знакомо это название.

Администратор за стеклом – крупный и до ужаса сонный мужик – потянулся и, усмехнувшись, лениво заметил:

– Да знакомо, как же. Не пальцем деланы. А ночлежка у нас и без ремонта неплохо смотрится. Даже отдельные номера для особо умных имеются. Под вывеской два нуля.

– Издеваться над бедными путешественниками – грех, – убежденно заметил Ружин. – Их сначала нужно накормить, напоить, баню истопить и спать уложить. А иначе никак. Господь тебе этого не простит.

– Еще один двинутый? – здоровяк подозрительно нахмурил брови.

– Чего? – не понял Ружин.

– А вот чего, – администратор вынул из-под столика славной памяти табличку с надписью «Мест нет» и сунул ее Ружину под нос. – Все, свободен.

Ружин оторопел. Он уставился на табличку с видом полного непонимания, словно враз разучился читать. Я решил, что пришло мое время вмешаться, а потому наклонился к окошку и прошипел:

– Ты не барагозь. Мы с дороги, устали, спать хотим. А с этой писулькой ты, когда приспичит, в тот самый номер с двумя нулями сходи. Оно, конечно пластик, жопу оцарапаешь, но можно на дверь повесить, чтоб никто не беспокоил. А места для нас забронированы, так что твои намеки на счет «идите нах» здесь не прокатывают. Нах мы не пойдем. Мы здесь останемся.

– Как ваши фамилии? – недовольно спросил он.

– Иванов, – сказал Ружин. – Иван Иванович. К вашим услугам.

– Николаев, – сказал я. – Николай Николаевич. То же самое.

Будь у нас шляпы, мы бы их приподняли, как подобает. Но шляп не было, поэтому мы просто сунули ему паспорта.

Администратор удивленно посмотрел на нас, – не разыгрываем ли? – но, увидев, что мы серьезны, как наседки на яйцах, открыл журнал и принялся листать его. Найдя указанные фамилии, снова оценил визитеров. На сей раз к удивлению в его взгляде примешалось сочувствие – мол, надо же, как людям не повезло, с таким убогим фио-сочетанием жить приходится. Но вслух ничего по этому поводу не сказал. А по другому – сказал:

– Точно, заказаны, – и рассыпался в извинениях: – Вы на меня не обижайтесь. Просто в последнее время в городе этих сектантов развелось – плюнуть некуда. До дома добраться невозможно – обязательно остановят и обращать начнут. А тут вы со своим «Господь этого не простит». Вот я и подумал… – и он вернул нам документы, дополнив их пронумерованными ключами.

– А сейчас уже не думаешь? – поинтересовался напарник, принимая все это добро.

– Да нет, – здоровяк широко усмехнулся.

– А что ты сейчас думаешь? – не отставал Ружин.

– То ли гастролеры, то ли бизнесмены, – администратор пожал плечами. – Точнее не скажу: сейчас и те, и другие на одно лицо. Ваши номера на пятом этаже. Не люкс, но сойдут – одноместные. Думаю, не разочаруетесь. Глядишь, и мнение о нашей ночлежке переменится.

– Глядишь, и переменится, – согласился Ружин и, разделив ключи, протянул один из них мне.

– Надолго к нам? – на всякий случай уточнил администратор.

– Пока не выгоните, – вмешался я. – На недельку, а там видно будет. Ну ладно, счастливого тебе дежурства, а мы пойдем – спать охота, как из пистолета.

И мы, оставив здоровяка зевать за своим окошком, отправились по номерам. Начало шестого – самое время для сна.

Сон отпускал меня неохотно, потому что еще не успел взять свое. Оно, собственно, понятно – на часах было всего десять. Надо полагать, утра. В дверь настойчиво барабанили.

Я поднялся, шлепнул по животу резинкой от трусов, чтобы проверить, достаточно ли проснулся хотя бы для этого, и направился открывать. Что с того, что в семейниках? Я к себе гостей не звал, сами пришли. Нечего было поднимать человека из постели. Домашнего халата, извините, с собой не захватил.

Впрочем, в краску никого вгонять не пришлось. Стоявший на пороге Ружин, думаю, и не такие виды видывал. Хотя бы рассматривая свой автопортрет в ванной. В данный момент, однако, на него было приятно взглянуть. Не то, что на меня, чей внешний вид сильно пострадал в результате беспокойной ночи. Даже в зеркало смотреть не стоило – знаю по прежнему опыту, приходилось. Каждый раз собственное отражение вгоняло меня в жестокую тоску одутловатостью, синюшностью мешков и поросячьими глазками. Все это при том, что нижняя челюсть за ночь покрывалась темной щетиной – в беспокойные ночи та, кажется, растет на порядок быстрее и вид при этом имеет клочковато-запыленный. В общем, картина хуже «Герники» Пикассо.

Может быть, я и не вырос бы таким обормотом, если бы пример мне подавал такой благовоспитанный мальчик, как Олег Ружин. Глядя на него сейчас, я испытывал большие сомнения по поводу того, что он в детстве – в глубоком – хоть раз пописал, куда не следует. В пеленки или, к примеру, папе на живот. Такой он сейчас стоял оптимальный, как принц из сказки. Черные джинсы, неброская оранжевая рубашка, физиономия чисто выбрита, волосы на голове уложены один к одному. В общем, гроза женского общежития, любовник, ни разу не изведавший горечи отказа, рыцарь всей слабой половины человечества, обладающий горячим сердцем, умелыми руками и сладкими губами. Меня чуть не стошнило. Не люблю таких типов. Вчера Ружин мне понравился, ночью разонравился, сегодня, как мужчина на мужчину, я уже готов был коситься на него с определенным подозрением. Не знал, что он может бывать и таким. Я о нем вообще слишком мало успел узнать за недолгое время знакомства. И, с поправкой на это обстоятельство, не стал делать скоропалительных выводов, а просто спросил:

– Ты чего в такую рань?

– Какая рань? – удивился он. – Десять часов. Добрые люди в своих конторах по полкилограмма бумаги на брата извели, а ты все дрыхнешь.

– Какой бумаги? – не понял я.

– Неважно, – Ружин легко отбросил в сторону мой вопрос, и я догадался, что фраза о бумагах ему была нужна только для связки слов. – Давай-ка, Чубчик, приводи себя в порядок, принимай душ, если имеешь такую привычку, да подтягивайся ко мне в номер. Будем дальнейшие действия обмозговывать. Нам спать недосуг, у нас всего три дня на все, про все, помнишь?

Я сморщил лоб и действительно вспомнил. Где я, кто я и, главное, зачем сюда забрался. И понял, что Ружин прав – терять время действительно не стоило, если мы хотели что-то успеть. Три дня – это очень, до жути, мало, когда речь шла о таком деле, в которое впутались мы.