Страница 10 из 12
– Цыц… ни слова о свадьбе. Молчи… – резко прервала Янка. – Зачем ты об этом сейчас болтаешь? Твои слова впиваются в меня хлеще рыболовных крючков… Прощай! Так будет лучше, раз и навсегда.
– Прости, Янка, я хотел, как лучше.
– А правда, ты желаешь увидеть меня ещё раз?
– Готов всё за это отдать. Только назови свои условия!
– Ой ли! Всё! Ну, тогда уходи… – Янка перешла на шёпот, её губы больше не улыбались, а лицо приняло растерянный, почти печальный вид.
Русалка взмахнула хвостом и растворилась, как видение или призрак, оставив после себя только пузырьки воздуха в тёмной воде. Всё исчезло, с портным с глазу на глаз остались лишь ночь, холод и липкий страх навсегда раствориться в пучине. Он поднял голову и увидел над собой дрожащий блин Луны. Руки сами собой стали грести…
Окская сирена плыла сквозь воды, сама не ведая куда, мимо родных омутов и мелей. У неё кружилась голова, и слёзы застили глаза. Неудержимая тоска подкатила к горлу и принялась душить ледяными пальцами. Что-то незнаемое, неведомое томило её, она чувствовала, что больше никогда не станет прежней беззаботной русалкой…
Митька с шумом вынырнул из воды под купол ночного неба. Глотнув пряного воздуха, закашлялся из-за рези в лёгких и тут же потерял сознание. Наверное, его опять бы навечно укрыли окские воды, если бы рядом не оказалось двух рыбаков в лодке. Они подхватили портного за руки, втащили на борт и давай со всей силы грести к берегу.
Только утром Митька пришёл в себя, но встать не смог: его трясло от холода и кашля. Тешиловцы с трудом опознали в ожившем утопленнике городского портного и послали за матерью. Женщина, уже не чаявшая когда-нибудь увидеть сына, услышав радостную весть, упала в обморок, а после слегла. Соседи и друзья на телеге отвезли портного к лучшему в городе лекарю.
Весть о чудесном спасении стремительно облетела всю округу. Лекарь не отходил от больного, стараясь вдохнуть жизнь в несчастного и вернуть его с того света. Благодаря такому уходу Митька через три недели уже взял в руки ножницы.
Но водить хороводы с девушками да молодыми вдовушками он перестал. Даже в праздники не выходил портной за ворота, чтоб посидеть на завалинке с друзьями. Не радовали Митькиных глаз городские красавицы в белых кисейных рукавах и в сарафанах, хотя хороши были как лазоревый и маков цвет, эх! Любо-дорого посмотреть!
Жизнь продолжалась, но уже не как прежде – портной сделался словно сам не свой после нечаянного спасения. Где-то там, на небесах, искусная рука переплела в скользкий узелок две нити, и вскоре затосковал парень по русалке: видно, крепко она ему полюбилась. Частенько по вечерам повадился Митька ходить на знакомый берег. Бывало, сядет на камень, всё смотрит и смотрит на воду, будто кого ждёт, а потом давай вздыхать. Так и сидит всю ночь напролёт…
Тем временем весь город судачил о чудесном возвращении портного, горожане и сельский люд, затаив дыхание, слушали байки рыбаков о том, как по ночам от реки доносятся завораживающие песни русалки, а её чудесное пение вызывает у них необъяснимую грусть и желание броситься в воду. Даже церковный сторож упрямо божился, что своими глазами наблюдал, как вечерами русалка выходит на берег и смотрит на дом, где живёт Митька; потом начинает стонать да охать жалобно-прежалобно и бросается в воду со всего маху. А рыбак Аким клялся, что не раз и не два видел, как на утренней заре прекрасная русалка, сидя на камне, расчёсывала золотым гребнем русые волосы и, заметив его, сразу кидалась в воду.
– На шаг не подпустит! Вишь какая бестия!
Горожане и окрестные крестьяне верили нелепым рассказам и искоса смотрели на Митьку, ожидая бед и несчастий от обиженной русалки. Работы стало меньше, ибо в Тешилове опасались делать заказы у чудесно спасшегося из водного царства портного. Всё происходило из-за боязни впасть в немилость у водных насельников.
В сентябре, чтобы хоть как-то прокормиться и забыть Янку, парень отправился в соседний Серпухов. Крестьянская телега вывезла молодого портного за обвалившиеся крепостные валы Тешилова, и возница держал путь на закат, вдоль Оки. Как только на ухабах заскрипела телега, Митька накрылся с головой, чтобы не видеть реки и не слышать шорохов из плавней. Вдали от дома он надеялся обрести достаток и, самое главное, душевный покой.
Поселившись в большом купеческом доме рядом с собором Николая Чудотворца, Митька всю зиму обшивал хозяйскую семью и соседей. Время летело незаметно, а за работой и тоска не грызёт. Приглядывался портной и к серпуховским невестам, но, как назло, ни разу не ёкнуло Митькино сердце!
Весной во время ледохода и последовавшего бурного половодья портной часто ходил на берег Оки и с трепетом наблюдал, как льдины под шорох и скрежет ломают друг друга, топят и переворачивают. Мимо толпы зевак проносились вывернутые с корнем деревья, сорванные с сараев крыши и опрокинутые лодки. Прибывавшая вода смывала снег и грязь, накопленную за долгую зиму, в воздухе пахло сыростью и навозом. От картин буйства водной стихии в жилах обывателей стыла кровь.
Только когда река вошла в берега, Митька вернулся с заработков домой. Но жизнь всё никак не налаживалась, иногда казалось, всё так опостылело, что хоть бросайся в омут с головой…
Весна случилась холодной, с погодой не заладилось, и все вокруг только и болтали о грядущем неурожае и даже ожидаемом страшном голоде, который якобы русалка наслала на Тешилов из-за спасения портного. Но более ужасные дела происходили на зибровском берегу: водяной осерчал и топил скот, приходящий на водопой, и так шумел и хлопал по воде, что вся рыба от леща до сопливого ерша, как по команде, удирала вниз по Оке, аж за Каширу.
Так и жизнь портного в родном доме была горше водки. Вскоре после возвращения Митькина мать где-то простыла и, несмотря на заботу и хлопоты сына и микстуры лекаря, умерла. Похоронив мать, портной остался на белом свете один-одинёшенек и теперь каждый день ходил то на кладбище, то на берег реки.
На Троицу Митька спустился на берег красавицы Оки, где его застигла летняя гроза. Он укрылся от ненастья под душистым кустом черёмухи. Небеса в тот день расщедрились и устроили не просто ливень – прорва воды обрушилась из туч на лопухи, траву и листья. Даже когда стих ярый гром и запахло свежестью, крупные капли дождя ещё долго не пускали домой усталых рыбаков, а земля от воды набухла, и её без спроса прорезали непослушные мутные ручьи, превратившиеся в буйные потоки.
Митька в реке среди пляшущих дождевых капель и грибных пузырей, к своему удивлению, вновь увидел Янку, – она бесшумно вынырнула из воды на белый свет. Вначале из бушующей водной стихии показалась голова русалки, потом плечи… Сердце у парня, кажется, остановилось, воздуха не хватало: из кипящей от дождя речной воды вышла Янка. Её глаза были устремлены прямо на него…
По скользким камням в знакомом свадебном убранстве она подошла к Митьке и рухнула ему на руки.
– Здравствуй, милый, почему не встречаешь и не радуешься? Вот я и пришла к тебе! Аль не люба тебе тешиловская русалка? Если молвишь: «не люба», то я вернусь обратно!
Чудесный голос Янки привёл парня в чувство. От волнения даже заломило в висках, а во рту пересохло. Но Митька отыскал силы ответить:
– Люба, люба! Ты моя суженая, ты моя ряженая! Я ждал тебя с того дня, как вернулся на вольный воздух!
Они обнялись, и долго смотрели друг на друга, и всё никак не могли отвести глаз. Время остановилось, звуки большого мира стихли, но только для двоих. В эти минуты казалось, будто ничто на земле не сможет их разлучить.
– После дождя ты не воротишься обратно в реку? – с робкой надеждой и одновременно с тревогой спросил портной.
– Я хочу вечно быть рядом с моим суженым Митькой.
Русалка закрыла глаза ладонями, и портной заметил у неё такие милые перепоночки между пальцами. Но оттого, что он узнал одну из тайн русалок, Янка стала ему ещё ближе и дороже.
– Но ты же вышла замуж за зибровского водяного! Значит, ты сбежала от мужа?