Код Гагарина

По федеральной трассе М-52, более известной как Чуйский тракт, я уже имел удовольствие путешествовать, когда мы с Татьяной неожиданно решили отдохнуть и врезать автопробегом до Чемала на моих тогдашних «жигулях». За стеклами теперешней «тойоты» сейчас, как и тогда, мелькали знакомые названия населенных пунктов, перевалов и водопадов: Чике-Таман, Кату-Ярык, Ширлак, Акташ, Улаган, Балыктуюль... Чем дальше на юг, тем меньше русских слов в топонимике, и тем суровее местное население. Некоторые деревушки республики Алтай мало чем отличаются от нашего (кстати, о топонимике) Турлака: местное мужское население зачастую там делится на три категории: отсидел, скоро сядет или мент позорный... Чем дальше на юг, тем круче горы и хуже дорога. Сам тракт – это вполне достойное шоссе, федеральная трасса как-никак, но выезд в долину ледника Ак-Тру вымотал меня до предела. Татьяна держалась молодцом. Аркадий позеленел, но помалкивал... Навстречу нам раза три попались «лифтованные» внедорожники с торчащими выше крыш шноркелями; экипажи этих машин либо недоуменно глядели на мою «Антилопу», либо восторженно вопили и размахивали руками, высовываясь в окна... а в руках они иной раз держали бутылки и, скорее всего, далеко не с минералкой. Туристы освоили Горный Алтай практически до самой границы с Монголией, и не факт, что это пошло на пользу его природе: неопрятные кучи мусора вдоль дорог, исписанные корявыми буквами скалы, обвешанные ленточками деревья наобум лазаря... Слышал про одного деятеля, который вырубил в скале камень килограммов на сто с изображенным на нем античным петроглифом и увез восвояси в багажнике своего «лексуса». Власти до сих пор не могут решить, как быть с этим товарищем: то ли взыскать штраф, то ли просто обязать вернуть артефакт туда, где взял. А пока суд да дело, камень тот лежит у мужика в садике перед коттеджем, и ясно, что обратно в горы он вряд ли когда вернется.

Впрочем, на туристов местным еще и молиться надо: кто еще повезет в глушь деньги? Кого еще можно будет по тихой грусти обокрасть или каким-то образом облапошить?

Справедливости ради, агрессивно или мошеннически настроенных алтайцев я так и не встретил, ни в тот раз, ни в этот. Наш автобус не вызывал у местных нехорошего интереса... впрочем, и хорошего тоже. И на том спасибо.

– Судя по навигатору, дорога уже должна была закончиться, – сказала Таня, когда я продирался через торчащие камни очередного перевала и спускался в живописную низину, на дне которой серебрился очередной ручей быстрой воды. Первые ручьи после Ак-Тру мы пересекали с опаской: выходили из машины, мерили глубину импровизированным футштоком, и только после приличествующих шаманских плясок я осторожно направлял «хайса» в поток. Перед четвертым ручьем мы остановились, но из машины выходить не стали. Пятый я преодолел без остановки – ощущение было такое, будто колеса только едва коснулись воды. Зато шестой ручей, на вид самый безобидный, неожиданно оказался быстрее и глубже предыдущих; он едва не снес «тойоту», залив водой моторный отсек. Машина заглохла, когда передние колеса оказались на берегу, и я считал, что нам крупно повезло: все-таки мы сумели покинуть автобус, выпрыгивая на сушу, да и троса хватило, чтобы вытащить машину лебедкой из воды целиком, зацепив конец за растущие поблизости деревья.

Пока залитые моторные узлы сохли на теплом июльском ветерке, Аркадий взмолился об отдыхе. Таня кстати вспомнила, что надо бы поужинать, раз мы решили днем обойтись без обеда. Сказано – сделано. Мы раскочегарили газовую печку и организовали простую, но сравнительно вкусную, трапезу. Под коньячок, прошу отметить. Водителю (то есть, мне) было тоже отмерено граммов сто, поскольку все мы резонно надеялись, что уж сюда точно не заберутся даже самые рьяные инспектора ДПС.

Туристов тоже больше не было видно. Дорога превратилась в малопонятный намек на нее, каждый новый перевал выглядел как копия предыдущего, то же можно сказать и о низинах. Красоты Горного Алтая, конечно, неописуемы, но чем дальше, тем меньше было новизны в зрительных ощущениях.

– Аркадий, – позвал я, когда мы закончили с трапезой и развалились на пледах, уложенных так, чтобы под ними оказалось поменьше острых камней. Если быть точным, «развалилась» Таня, удобно уложив затылок мне на брюхо. У меня под головой и плечами была всего лишь сумка. Монин просто сел полулежа чуть поодаль, опершись спиной на круглый валун.

– Да, – отозвался он.

– Можно деликатный вопрос?

– Ну, задавай.

– Как ты потерял руку?

Я ощутил, как едва заметно шелохнулось Танино тело. Видимо, ее тоже занимали подробности происшествия, в результате которого Монин стал калекой.

Наверное, евангелист не ожидал такого вопроса. Он озадаченно промолчал.

– Это сложная история, – сказал он сипло после некоторого раздумья. – И я не очень люблю ее вспоминать.

– Но ты связался с церковью из-за этой истории или нет?

– Андрей, это так важно для тебя?

Все было ясно: не лезь с ненужными вопросами и не устраивай примитивных ловушек. Я огорченно закурил, но тут Татьяна, завозившись и надавив головой мне на желудок с ужином, повернулась на бок и спросила:

– А вообще, Аркадий, а чем ты занимался в жизни? Евангелист – это ведь не профессия. Это, скорее, призвание. Потом, про нас с Андреем ты знаешь все. По крайней мере, очень многое. Мы про тебя – почти ничего.

– Я верю в господа нашего Иисуса Христа, – сказал Монин сухо. – И верю в то, что он направляет меня в моих намерениях.

– Мы знаем о твоих намерениях, – продолжала Таня. – Ты сам о них рассказал. И знаем, что ты рассчитываешь в первую очередь просто поживиться, извини за цинизм. Как-то это сообразуется с твоей верой?