№3

с битостью стоп оголённых

об острия, камни, грязь,

с кожей меж ран опалённой,

чтоб обрести толк и (с)вязь.

Топаю дельно, то плохо

в нитках, босой и в венце.

Суть всю узнаю дороги,

пусть даже в самом конце…

Последствия

Растерзан скот. Угрюмо, глухо.

Исчезли молнии и гром.

Грязны́ лесные звери пухом,

а птицы – крыльями. Погром.

Заплаты сорваны так яро

с боков сараев. Бойни вид.

Как будто рейдом шли татары.

Сеченье ран вовсю кровит.

Все избы свалены, как кучи.

Стога размётаны и бор.

Свисают тряпочные тучи.

И рёбра все отдал забор.

Сырая даль. И рвань округи.

Измяты, сбиты семь дворов.

Глядит народ, кидая ругань.

Закидан всем и пруд, и ров.

Луга истрёпаны, как битвой.

И стёкла вышиблись из рам.

Деревья кромсаны, как бритвой.

Целы́ иконы лишь и храм…

Зародыш

К груди прижалась горсть.

Страшит этап начальный.

Возникла в сердце кость, -

растёт скелет печальный,

составлен из обид.

Зерно тоски в нём бьётся.

Злом, болями налит.

Темно ему живётся.

Он ширит выше рост,

питаясь больше, больше

различьем хмурых доз,

разлукой. Стенки тоньше.

Не справиться с бедой.

Изъять ножом, абортом

нельзя. Вкололся, ой,

в венозье и аорту.

Он – грусти жадный плод.

Сосёт пиявкой, впившись,

и пухнет каждый год.

Убьёт меня, родившись.

Windows of the city

Млечные, винные брызги,

бранные, вдохи вдоль лож,

битые лица до дрызга,

щели расширенных кож,

пасти раскрыты, кастрюли,

вовсе ль закрыты, пусты;

петли, яд, хладное дуло,

и без зашторья кресты,

нотно дрожащие ритмы,

книжно молчащая тишь,

люди раздельны и слитны,

в клетке пленяемый чиж,

злые, довольные маски

драмою, смехом полны,

пишут, не веруя в сказку,

так одиноки, вольны,

грустью заросшие, пылью,

жизни и смерть под сукном,

плен анемии, боль жильна

прямо за каждым окном.

Остаревание

Обняла посох горсть,

опёрлась грузно туша,

горбато, будто мост

от суши и до суши.

Обвила старость ум,

впиталась едко в клетки,

одев в дрянной костюм -

в унынье, хлам, жилетку.

А торс, походки стать

связала лентой лени.

Толкая вновь в кровать,

мой дом лишает тени.

Обжив мой угол, кров,

брезентом шторок кроет,

прибавив дрёму, снов

полудням. Память моет,

и хочет вымыть всё,

что с прошлым единяет.

Мой цвет от зорь до зорь

сгасает и линяет.

Пришла она, идёт,

и не отпустит, знаю,

согнёт, на нет сведёт.

Я никну, вяну, таю…

Проводница

Проводишь до гроба, родная?

Умеешь ты смерть торопить,

и звать, призывать, подгоняя,

и даже для поспе́ху бить

в бока её крепкие с злостью,

и злить, и растравливать слуг.

Подталкивай мясо и кости,

вселяя смиренье, испуг.

Уверен, до места спровадишь,

до ямы, до насыпи сверх,

и холмик смиренно погладишь,

и зелени вырастишь мех.

Безмерно усердна, способна,

и мастерски гибель несёшь,

и пластик даруешь надгробный,

и вороном чёрным поёшь,

и ловишь летящие души