Страница 5 из 123
Примеривался долго, секунд пятнадцать. Потом неловко отпихнулся, сграбастал корявыми старческими пальцами ворот куртки и, дыша в с в о е лицо, прохрипел рефрен:
- Ты кто такой, урод?!
Урод маленько выпрямился. Испытывающе оглядел Борю в оленях и трениках, представился:
- Борис Михайлович Завьялов.
- Это я – Борис Михайлович Завьялов!!! – бизоном заревел Борис. – Это я – Завьялов!! Тысяча девятьсот … года рождения! Проживающий по адресу…
Пока Боря перечислял факты биографии, ворюга чужой личности почти не трепыхался, внимательно выслушивал. Когда Борис свет Михайлович задохнулся от переполнявшего бомжеское естество возмущения и перешел на сиплый мат, плаксиво скривился и воскликнул:
- Слава богу, слава богу, это ВЫ!! Борис Михайлович, дорогой!!
Проходящая к приемному отделению компания из трех старушек получила возможность наблюдать престранную картину: высокорослый молодой мужчина приятной наружности тискает в объятиях затрапезного лысого дедушку в грязненьких штанишках. Дедушка отбрыкивается, лягается и нецензурно выражается. Мужчина пытается деда расцеловать в морщинистые щеки, но дед умело уворачивается.
Картина, даже для больничного сквера, занятная. Поскольку за спиной обнимающейся парочки отнюдь не психиатрическая лечебница.
Укоризненно покачивая головами, бабульки прошагали в метре от странных родственников.
- Шеи не посворачивайте, божьи одуваны, - сердечно попросил старушек дедушка-ровесник. Бабушки дружно изобразили презрительное настроение, тряхнули пакетиками с бананами, апельсинами и суповыми баночками, и поспешили дальше.
- Отвянь, - сурово попросил Завьялов свое тело.
Тело послушно выпустила Борю из объятий, заботливо одернуло оленей, воротничок олимпийки поправило и радостно заулыбалось.
- Ты кто такой? – убрав из вопроса обращение, грозно произнес Борис.
- На данный момент это не важно, - просветленно хлопая ресницами, ответило тело.
И Борю тут же вновь накрыло:
- А что здесь, сука, важно?! – Руки сами собой вцепились в куртку, потрясли тело. - Что здесь важно, а?! Может быть, температура воздуха?! Число и время?!
Простодушно и празднично тело отрапортовало: осветило поставленные вопросы в должном порядке.
- Ты издеваешься, урод? – почти без закипания поинтересовался Завьялов.
- Не понял. – Родное, искреннее лицо задрало брови вверх.
Борис вздохнул.
- Спрашиваю. В последний раз. Ты кто такой?
- Я не могу ответить на поставленный вопрос, - чистосердечно призналось тело.
- А если в репу? – задумчиво прищурился «бомж» Завьялов. Он все еще не мог понять, решится ли он выбить зубы собственной челюсти? Поставить фингал под собственным глазом. Свернуть набок с в о й многострадальный нос.
- Куда? – чистосердечно поинтересовалось завьяловское лицо. Секунду на нем отражалась мыслительная работа. – Ах, по щеке… - с облегчением завершился умственный процесс. - Я не могу. Ответить. На поставленный вопрос.
Тело горделиво выпрямилось, скрестило по-наполеоновски руки перед грудью и даже выставило ножку.
На мощном правом бицепсе тела Бориса Завьялова удобно устроился обмотанный изолентой левый мизинец. Вчера Завьялов прищемил его болванкой. Сегодня утром погоревал, что ноготь, вероятно, слезет, но перелома-таки нет. Он обмотал ногтевую фалангу обыкновенной технической изолентой и поехал в сервис.
«Нос можно не сворачивать», - мрачно подумал Борис, схватился за обмотанный мизинец и крепко его вывернул.
По направлению к больнице, по проспекту, мчалась карета «скорой помощи». Сирена «скорой» оглушительно рыдала. И если бы не этот вой, то, не исключено, в сквер высыпались бы не только больничные охранники, но и половина ходячих пациентов.
Завьялов никогда не думал, что его глотка может исполнять такие противные бабьи звуки! Его родное тело завивалось спиралью, неимоверно гнуло коленки и голосило так, что ошалевший от визгливого концерта Боря невольно выпустил мизинец.
- Ай, ай, ай, - приседало и корчилось тело, - ай, ай, ай, как же бывает бо-о-ольно!!
Тело приплясывало и извивалось, Завьялов схватил его за шкирку и, едва не упав от тяжести, сумел как следует тряхнуть.
- Еще раз повторить? – наклоняя бомжеское лицо к гримасничающей физиономии, прошептал в исконно родимые, выпученные очи.
Тело отшатнулось до скамейки, ударилось бедром и плаксиво сморщилось:
- Не надо. Пожалуйста, не надо! От болевого шока остановится в а ш е сердце.
- Не остановится, - не согласился Борис Михайлович. – Мое сердце и не такое выдерживало.
На лице визави отразился уже знакомый мыслительный процесс. Тело кивнуло:
- Согласен. Испытывало.
- Тогда спрашиваю в самый последний раз. Кто? Ты? Такой?
- Иннокентий, - едва не разрыдавшись от унижения и боли, представился ворюга.
- Кеша, значит, - удовлетворенно кивнул Завянь и выпрямился. Некоторое время глядел на освещенные окна больницы, прислушивался к необычным ощущениям: впервые в жизни он чувствовал в левой грудине неприятное теснение. Запертое в ребрах сердце колотилось о костяную решетку огромным тугим мячом. Удары отдавались в трахее, заполняли уши и даже нос.