Циклопы

«Еще раз спрячешь под одним ругательством другое – старую развалину, к примеру, - бурчал тем временем носитель, - заставлю зубы заболеть. Я знаю где дупло».

«Ой-ой! Простите, дяденька, засланца!»

Если скинуть деду лет десять, обещанных засланцем Кешей, - а уже, пожалуй, что и  двадцать! - то выглядит он сейчас на семьдесят с малюсеньким хвостом.

Интересно, насколько еще можно Константиныча омолодить? Дедуля бравый, адекватный, дерется лихо, педали газа-тормоза пока не путает.

«Ваше высокопревосходительство…»

«Не перебарщивай с комплиментами, сынок. По табели о рангах «высокопревосходительство» относится к двум первым классам, я же скромный генерал-майор. Достаточно превосходительства».

Дедуля ерничать изволил. За «старую развалину» обиделся.

«Миль пардон, превосходительство, - попадая в унисон, ответил Боря. – В каких войсках служить изволили?»

«О СМЕРШе слышал?»   

«Армейская контрразведка?»

«Так точно. Генерала мне уже перед отставкой, Бориска, дали. Почетно, так сказать, отправили».

Завьялов почувствовал, что Константинович не хочет говорить о службе. Разведчик словно бы захлопнулся, четко выставив перед мысленным взором картинку-блок: на клумбе перед старым деревянным домом подмерзают астры.

«Скажи, Борис, водиле, чтоб после автобусной остановки налево поворачивал».

Отправляя Завьялову эту просьбу, генерал как будто ставил точку в споре – он признал главенство молодого интеллекта, позволив тому говорить вместо себя.

Но Борис, общаясь с шофером, испытал кошмарное ощущение неловкости. Словно ограбил на большой дороге славного дедулю-ветерана.

«Лев Константинович, а вы давно, как бы сказать… очнулись? Вы слышали все, о чем я с Капустиным разговаривал?»

«Очнулся в ванной, - четко отрапортовал носитель. Завьялов тут же вспомнил, как его накрыло. Он думал, что похмелье, на самом деле никотиновый голод чудовищно одолевал. – Так что в основном я в курсе. Понимаю, что коли выпутаемся, мне могут память уничтожить. А это плохо. Что у старика останется, если припомнить нечего?»

«Я постараюсь что-нибудь придумать».

«Да ладно. Как пойдет, Бориска… Я кстати, попрошу: ты с этим выканьем завязывай. Мы вроде как, Завянь, едины, к чему между своими реверансы».

«Да неудобно как-то…»

«Отставить розовые сопли. Батька сказал – на ты, значит, на ты! -  И, помолчав, добавил: - Я, Борь, себя и в самом деле помолодевшим чувствую. Так что не напоминай мне мафусаиловы лета, нервы не драконь…»

«Договорились, Константиныч».    

Двухэтажный дом с мансардой прятался за глухим забором и старыми разросшимися яблонями. Вдоль ограды уже знакомые по воспоминания Льва Константиновича березки, елочки. Лужайки не имеют отношения к газонам - слегка облагороженное косой, примятое пространство разнотравья, подмерзающие стрельчатые листья одуванчиков.     

Разглядывая жилище генерала-пенсионера, Завянь испытывал непередаваемое, чуть тоскливое ощущение родства и сопричастности. Любимая скамейка Любушки-голубушки, под этой яблонькой летом ставили бассейн, когда правнуки с Иришкой приезжали, здесь маленький Ромка коленку занозил…

Покой и тишина.

И иссушающее душу одиночество! Осенний пейзаж, подсвеченный единственным фонарем. И тот застыл на общей улице.

За спиной Завьялова Иннокентий шептался с собакой. Мелькнула мысль: «А как бы я воспринял этот дом и сад, не будь во мне Льва Константиныча?..» Борис давненько не бывал на старых, заросших лопухами дачах. Еще со времен сопливого отрочества, когда дача Лели выглядела похоже.

Но сейчас там каменные стены, стриженные лужайки, соседи сплошь богема, знать.

Борис как будто в детство окунулся.

И одновременно в старость. В кладбищенской ограде одиночества и золотых березок.        

«Чего застыл? – глухо проворчал внутри Завянь пенсионер. – Зови гостей, питаться будем».

Когда Завьялов выставил на стол перед Кешей и Жюли вспоротую простецким консервным ножом банку кильки в томате, с интеллектуальными путешественниками произошел культурный шок.

Чинно рассевшийся за столом – гость-гостем - Иннокентий поглядел на выставленное содержимое, сглотнул:

-  Мы это будем –  е с т ь?

-  Нет, блин. Мы это типа выпьем.

«Ты видел, Константиныч, а?! Собака на столе – нормально. А килька в соусе – не комильфо!»

Но впрочем, Боря вредничал. Вид собственного тела, усевшегося барином отужинать в гостиной, невероятно раздражал!

-  Вставай давай, Капустин! У нищих слуг нет!

Тело-Иннокентий встало из-за стола с единственным блюдом – мешанины из томата с рыбкой, и бодро поскакало на кухню, не преминув укорить Завьялова за вредность:

-  Так сразу и сказали бы! «Пойдемте, Иннокентий Аскольдович, на кухню, помогать». Я б сразу и пошел!

-  Так ты еще и Аскольдович? – негромко хмыкнул Боря. Распахнул перед путешественником забитый снедью генеральский холодильник, вытащил оттуда баночку с печеночным паштетом: - На. Неси жене. У нее желудок нежный, буржуями избалованный.

Кеша повертел крохотную баночку в руках, наморщил ум и физию…

Завьялов отобрал затейливый для Кеши предмет, одним движением вскрыл крышку из фольги.