Страница 71 из 184
– Поезжай, предупреди городскую стражу, чтоб не запирали ворот, и жди нас там. Да поторопись, – Клаус Фогель махнул рукой в сторону городских стен, и Арним Фем, младший сын королевского сокольничего, пустил скакуна скорой рысью.
– Арним! Барон, остановись!
Юноша оглянулся – и резко осадил коня, ибо сама королева окликнула его.
Клаус Фогель поравнялся с повозкой королевы, и, приподняв бровь, глядел на Анастази. Легкий ветер трепал его рыжеватые, начинающие уже седеть волосы.
– Нам осталось не более часа пути, Фогель, а солнце еще высоко. Тебе известно, что я не желаю, чтобы мой визит превращался в торжество, и предупредила о том же герцога Лините.
– Прошу простить, моя королева… – начал было Фогель, но королева с раздражением задернула полог.
Анастази оставила Вальденбург сразу после Майского праздника. Ни обязательные переодевания, ни танцы – сначала в замковом дворе, а утром на лугу возле реки, среди украшенных алыми лентами сосен, – не доставили ей никакого удовольствия, как и лицезрение Лео Вагнера, которого, по чьейто странной шутке, выбрали Весенним королем. Подумать только, его! Неужели не нашлось других мужчин, кому к лицу разноцветный наряд и венок из полевых цветов, который, дурачась, возложила на его светлые кудри баронесса Хедеркасс, золотоволосая Королева-на-один-день?! Вместе с ней он прыгал через костер, плясал, пел, и все, даже король, были довольны – от души повеселиться в первый день и первую ночь мая означает приманить хорошую погоду и щедрый урожай.
Королева, по обыкновению, отправилась в путь верхом, однако, желая скрыть свое появление в Ледене, от Штокхама предпочла ехать в повозке. Помимо Фогеля и дюжины воинов, королеву сопровождали Альма и Удо, и их общества ей было вполне достаточно.
Она не спешила. Ей нравилось одиночество, в котором она пребывала в пути, свобода от опостылевшей размеренности вальденбургской жизни. Анастази мало говорила, смотрела на засеянные поля и цветущие луга, где травы волновались, как море, под порывами теплого ветра, и на сердце было так же просторно и пустынно. Перелетали с места на место птицы, гудели пчелы, роняли лепестки цветы, охотники подкарауливали добычу – все мимо, все суета, что не оставляет отпечатка ни в мыслях, ни в душе.
Леден дал о себе знать задолго до ворот – суетой на дороге, колокольным звоном, стойкими запахами съестного, щелочи и красок, старого дерева, смрада от выгребных ям. Поля сменились неровной, ухабистой пустошью, на которой в изобилии расплодились сорняки. Из зарослей вдоль оврагов слышалось хрюканье свиней, а куры деловито ковырялись в пыли, и, привычные к суете, не торопились уступать дорогу повозкам и всадникам. У городской стены виднелись прилепившиеся к ней хижины, больше похожие на сараи или загоны для скота.
– Все же мне не понять герцога, – проговорила Анастази, принимая из рук Альмы платок. – Он не любит своего замка, зато обожает дом на улице в самом сердце этого города. Но как можно жить, ежеденно обоняя такую вонь?.. Что за прихоть? И это притом, что здешний бургомистр – человек весьма дельный, и строго следит за порядком и чистотой…
Въезжали в город уже в сумерках. Массивные башни по обе стороны от повозки глядели на путников темными проемами бойниц, а рыжее пламя факелов разлилось по серым камням стен. Повозку пропустили без промедления, и Анастази подумала, что герцог Лините, видимо, все же упредил начальника караула о том, какие гости должны прибыть в Леден. Стража готовилась запирать ворота, запоздалые путники – в основном торговцы, – стреножили лошадей, располагаясь на ночлег здесь же, на небольшом пустыре, от которого расходились в стороны несколько улиц, или разбредались по ближайшим постоялым дворам; отдаленные шумы доносились из-за закрытых дверей, и тускло теплились огни над дверями харчевен и богатых домов.
Извилистая улица вела к центральной площади, стремилась к ней, как река к морю. Королева отвела в сторону край полога, глядя на громаду собора. Он проплывал мимо, заслоняя собой потемневшее беззвездное небо, могучий и надежный, как скала, словно сотворили его высшие силы, а не руки человеческие. Строительные леса почти скрывали одну из его стен, но в узких, высоких окнах был заметен свет, и до слуха королевы донеслось пение.
Хвала и восторг слышались в нем, величие и освобождение, и ожидание вечного, радостного света, которого не в силах затмить подступившая ночь.
Королева велела остановить повозку. Удержала пажа, рванувшегося было разыскать настоятеля:
– Одно лишнее, ненужное слово, Удо, и я больше никогда не возьму тебя с собой. Ни в Леден, ни куда-либо еще.
Сопровождаемая служанкой и пажом, она поднялась на крыльцо, ступила под своды, прошла между рядами колонн. Редкие светильники чадили в полумгле, трепетали от сквозняков. Храм был почти пуст, но голоса поющих наполняли его, поднимались к высоким аркам. И так величавы и прекрасны были они, так совершенны, словно не существовало неоконченной работы и сырых стен, и грубого холста, которым завесили недостроенный придел.
Анастази остановилась посередине центрального нефа, на месте, конечно, не приличествующем супруге властителя, но ни Альма, ни Удо не посмели напомнить ей об этом, не дерзнули нарушить гармонии. Так и простояла всю службу, скрыв лицо под низко надвинутым капюшоном, спрятав руки под плащом. Удо украдкой поглядывал на нее, но видел лишь подбородок и губы, повторяющие слова песнопений.