Страница 48 из 76
Это была цыганка. Оплывшая старуха с безобразным, отмеченным печатью дегенеративности лицом.
Людвиг с трудом верил, что перед ним знаменитая сербская прорицательница, к которой в прежние времена по слухам обращались за советом даже короли. Никогда не ошибавшаяся, видевшая судьбы целых народов и империй.
При виде такой «знаменитости» ему не хотелось дышать через нос.
– После того как она стала бросаться на стены, нам пришлось ее зафиксировать, – пояснил доктор.
– Она разговаривает?
– К сожалению, уже почти нет. У нее раздвоение личности: в ее голове уживаются взрослая женщина и трехлетняя девочка. С годами вторая личность все больше вытесняет первую.
– Как часто ей овладевает взрослая личность?
– Очень редко. За эту неделю всего один раз на несколько минут. Мы вводили ей препарат Н-218, но безрезультатно.
– Разрешаю применить префронтальную лейкотомию, – сказал Людвиг.
– Но… это довольно рискованно. Она может лишиться своего дара, и мы потеряем ценнейший экземпляр.
– Мы и так его потеряем, если ничего не сделаем.
Людвиг фыркнул и пожал плечами:
– Существо, способное предсказать исход войны, не может связать двух слов из-за дурацкой шутки природы. А вы предлагаете надеяться на чудо!
Цыганка, все это время испуганно разглядывавшая людей в белых халатах, жалобно захныкала.
– Да, да, моя хорошая! – с притворным умилением промолвил Людвиг. – Сейчас дядя доктор вправит твои несчастные мозги.
Лысый, похожий на стервятника Карловски растянулся в почтительной улыбке.
Людвиг смотрел на это обрюзгшее в рытвинах лицо с жабьим ртом, мясистым носом и тупыми рачьими глазенками. Его охватывало все большее омерзение. Словно перед ним лежала, пульсируя, огромная полудохлая личинка.
«Ничего человеческого… Чертовы цыгане!»
Даже в их уродстве было что-то завораживающее.
Людвигу захотелось оторвать от нее взгляд, но в этот миг он заметил, что глаза цыганки меняются. Словно сквозь пелену в них начинала проступать взрослая осмысленность.
– Карловски, – произнес Людвиг чуть слышно, точно боясь спугнуть добычу. – Она… кажется… Гипнолога и переводчика сюда!
Опешивший доктор взглянул на цыганку и, покряхтывая от возбуждения, выбежал вон.
Людвиг остался в палате один. Вместе с умалишенной.
Цыганка смотрела на него теперь уже без детского испуга. Зрачки ее вдруг провалились в глубину сознания и вынырнули страшно пылая. В них была настоящая лютая ненависть – темная, древняя, смертоносная.
Людвиг ахнул и отшатнулся.
Цыганка повернула голову и, оскалив три сгнивших зуба, зашамкала что-то на неизвестном языке, свистя голосовыми связками.
Людвигу почудилось, что она сейчас порвет ремни, поднимется и загрызет его.
Задыхаясь от ужаса, он бросился к двери и, опрокинув стул, как ошпаренный выскочил из палаты.
Навстречу ему по коридору уже спешил Карловски со своими помощниками. Они вбежали в дверь, даже не взглянув на Людвига, который содрогаясь всем телом, встречал их безучастным взглядом.
– О нет! Нет! Нет! Нет! – раздался из палаты отчаянный крик доктора. – Она умерла! Проклятье!
Людвиг, потрясенный, вернулся в помещение.
Карловски, чертыхаясь, щупал шею цыганки, ища пульс.
– Что произошло? – прошептал он, взглянув на Людвига бешенными глазами.
– Я… я не знаю!
– Она была совершенно здорова!
– Откуда мне знать, черт побери! – заорал Людвиг. – Я ее пальцем не тронул! Она… эта сука сама сказала мне что-то!
Доктор сел на стул и закрыл лицо руками.
– Адреналин… Нет, не поможет. Поздно…
Людвиг пытался привлечь к себе внимание, но его не слушали. Из уважаемого всеми начальника он превратился в пустого крикуна.
– Она мне что-то сказала! Вы понимаете или нет!
– Какая разница! – махнул рукой доктор. – Она больше ничего не скажет, и это главное!
Людвиг чувствовал, что не смеет рассказать про охвативший его животный страх. Страх перед чертовой старухой, перед больным, связанным ремнями унтерменшем. Он мучительно застонал, скрипя зубами.
– Ну а что если… – безнадежно проговорил Людвиг. – если в ее последних словах было что-то важное?