Страница 17 из 76
Необходимо было вернуться на базу, однако дорога, пролегавшая на пути группы, оказалась перекрыта.
Они прождали в кустах до самых сумерек. Поздним вечером, немцы внезапно погрузились в машины и быстро уехали: видимо командование нашло им более срочное применение в другом месте.
Это была первая удача на фоне наступившей беспросветной полосы. К ночи группа наконец добралась до базы: замаскированного посреди леса схрона, в котором хранилось оружие, медикаменты, запасные документы, деньги и переносная американская радиостанция.
Луговой остался стоять на стреме. Необходимо было забрать все, что хранилось на базе и уничтожить тайник.
Георгий взял две старые противотанковые мины, которые они сняли с поля месяц назад, и начал мастерить из них «подарок» для гостей: мину-ловушку, срабатывающую при попытке открыть крышку лаза.
Мицкевич сложил рацию в чемодан, став вдруг похожим на пассажира, ждущего на перроне поезд.
– У моей тетки Фриды Исааковны был чемодан точь-в-точь как этот, – вяло промолвил он. – Знаете, что она в нем хранила?
– Что? – буркнул Георгий, не поворачивая головы.
Он хотел выдать какую-нибудь обидную колкость, касающуюся евреев, их теток и чемоданов.
В лаз просунулась бородатая голова Лугового:
– Немцы!
Они повыскакивали из схрона, чувствуя, как судьба во второй раз лихо выбила землю из-под их ног.
Прислушиваться не было нужды. Далеким, но отчетливым эхом в лесу отдавался собачий лай и чьи-то короткие команды.
«Дрянь…» – подумал Георгий, нервно сглотнув.
Роман тихо выматерился.
– Идут от дороги, – сообщил Луговой провалившимся голосом. – Загонщики с овчарками. Не меньше взвода.
Они устремились на север, молясь, чтобы враг шел только с одной стороны. Это была жалкая, немощная тень надежды, служившая лишь временным средством от паники.
Очень скоро, минут через пять-семь преследователи найдут схрон и дадут собакам обнюхать вещи. А дальше дело за зверьем. От одной такой мысли у Георгия мутилось в мозгу, а тело начинали щекотать ледяные когти.
«Бежать! Бежать! Бежать к чертовой матери из этого дерьма!»
Продравшись через дебри, бойцы вышли на небольшую, заросшую густым папоротником поляну и в тот же миг застыли. Навстречу им беззвучно приближались, шаря лучами фонарей между черными стволами, немцы. В пятнах света зловеще, по-кладбищенски курился жидкий туман.
– Твою ж… – безнадежно выдохнул Луговой.
Они бросились в сторону. Позади с особой яростью принялись заливаться псы. Слышались довольные, полные охотничьего азарта возгласы загонщиков.
Не прошло и минуты, как до слуха долетел нагоняющий группу паскудный топот и шелест собачьих лап. Друзья встали спина к спине, направив дула автоматов в разные стороны. Им было по силам справиться с одной и даже с двумя овчарками, не открывая огня. Если бы не проклятая ночь.
Из кустов снарядом вылетела невидимая во тьме рычащая псина. Прыгнула на еврея. Почти одновременно сбоку выскочили еще две. Роман и Луговой разрядили в них магазины. Георгий слепо пинал вцепившуюся в локоть Мицкевича овчарку, бил ее автоматом, пока та, жалобно взвизгнув, не отвалилась, испуская дух.
Они приготовились бежать. Раскидистые лапы старой ели уже озарились злобным, мечущимся туда-сюда электрическим светом. За ветвями маячили, то и дело сливаясь с темнотой, черные каски. Они выступали из мрака, будто рождались в нем. Сонм ночных призраков, выстроившийся в неразрывную, неуклонно надвигающуюся цепь.
Вспыхнувший над головой серебристый сноп залил поляну мощным фосфорическим светом. По земле ордой муравьев поползли бесчисленные тени. Несколько касок, не обтянутых материей, вспыхнули яркими бликами.
– Фойа! – взвизгнул чей-то кривой рот.
Что происходило в следующую минуту Георгий не запомнил. Знал только, что Роман, Луговой и Мицкевич уже больше никогда не поднимутся с земли, после того что с ними стало. Сквозь грохот выстрелов не было слышно даже собственного звериного воя.
Он уползал как червь от приближавшихся к нему егерей, кажется, решивших взять его живьем. Потом вскочил на ноги и бросился бежать, спиной чувствуя направленные на него и плюющиеся огнем дула карабинов. Пуля обожгла ему ухо, но боль разбилась о страх.
На какое-то время Георгий стал не умнее любого животного, которое преследует смерть. Он ни о чем не думал, ничего не помнил и не понимал. Он только бежал, уже не крича, а только всхлипывая от разрывающего душу на части всесильного ужаса.
Пылающий серебром как в страшной сказке лес вновь заволокся тьмой, став непроглядным царством рогов и когтей.
Георгий помнил, как расшиб себе лицо, как куда-то полз и где-то спрятался, боясь выпустить из легких застрявший там комок воздуха. Помнил рутинно прозвучавшую над ухом немецкую речь и проплывший в паре метров оранжевый огонек сигареты.