Страница 7 из 21
Лейтенант Дегре отнесся к доносу со всей серьезностью. Планируя взять болтливую гадалку с поличным, сыщик подослал к мадам Босс жену одного из своих подчиненных, будто бы желающую избавиться от скряги-мужа. Колдунья встретила клиентку со всем вниманием и вскоре подготовила для неё необходимые снадобья. После проверки подтвердилось, что это яд, и Дегре немедленно доложил о колдунье генерал-лейтенанту полиции. Ла Рейни приказал действовать, и Мари Босс вместе с родственниками и гадалкой Вигуре оказались в тюрьме. Вскоре арестованные наперебой начали давать показания, признаваясь в занятиях алхимией. Правда, поиск «философского камня» занимал колдунов меньше всего – они хорошо зарабатывали на приготовлении ядов. Но полицейских мало интересовали знания арестованных на бесовском поприще алхимиков, Дегре нужны были заказчики. Постепенно всплыли подробности, от которых бросало в дрожь даже бывалых полицейских, а когда стали известны имена покупателей, Ла Рейни и вовсе разволновался.
Вигуре и Босс продолжали давать показания, в деле появлялись все новые подозреваемые, и в поле зрения следствия попала очередная гадалка и колдунья Катрин Лавуазен, в клиентах которой ходил чуть ли не весь Версаль! Заинтересовавшись её бывшим любовником Лесажем, Дегре выяснил, что тот оказывал высокородным господам магические услуги, включавшие гадание, привороты и общение с дьяволом. Вскоре колдун был арестован. Лессаж был очень зол на Лавуазен, поскольку та в свое время выдала его полиции, и благодаря ей он несколько лет провел на галерах. Теперь колдун был готов сдать всех и каждого, но с особой охотой рассказывал о своей бывшей пассии.
Материалы следствия росли и множились. Узнав о деле, Людовик пожелал выжечь дьявольскую скверну каленым железом и приказал основать особый трибунал, который в память об органе, каравшем ведьм и еретиков в Средние века, громко назвали «Огненной палатой». Трибунал предполагал, что итог судилища будет таким же: сожжение на костре опаснейших врагов веры и престола. Первое заседание палаты над отравителями и колдунами, вступившими в сговор с сатаной, состоялось в 1679 году. А когда отец вызвал Анри с требованием, наконец, жениться, граф ещё шутливо подумал тогда: «Вот пришёл и мой ссудный день».
Поскольку в руки к де Круа частенько попадали письма господ со своими подозрениями и попытками обратиться напрямую к королю, графу приходилось вникать в суть дела о ядах. Вот и росли кучи кляуз на столе у Анри. Вспомнив всю эту историю, де Круа с сожалением взглянул на заваленный бумагами кабинет и понял: в любом случае ему пришлось бы жить во дворце – столько работы скопилось за его отсутствие. «Похоже, Париж страшно напуган, и каждый старается отвести от себя беду. Вон как, не жалея сил и бумаги, господа строчат доносы», – с досадой подумал граф и, попросив Жерома принести чего-нибудь поесть, сразу приступил к работе. Ночь уже давно с удивлением заглядывала через окно в кабинет господина, когда строки поплыли у Анри в глазах. Осознавая, что у него больше нет сил всё это читать, де Круа прошёл в соседнюю комнату и, свалившись на кровать, уснул.
Утром Анри снова принялся за работу. Большинство вопросов являлось делом силового министерства и ведомства Ла Рейни, и граф выказал недовольство Жерому: помощник и сам мог всё это отправить в нужные инстанции. Парень не согласился и выложил перед графом письма с кляузами на высокопоставленных господ, связанных с Кольбером. Парень знал о дружеских отношениях патрона с министром финансов и подумал, что министра следовало бы поставить в известность о подобных доносах. Де Круа внимательно изучил бумаги: в одном из посланий некий Хуго Сорель докладывал, что видел, как известная дама, скрываясь под вуалью, прошла в одно из заведений, пользовавшееся дурной славой. Об этом доме ходили слухи, будто там обитает дьявол и служатся «чёрные мессы». Доносчик утверждал, что когда женщина вошла в дом, встречающий её человек произнёс имя госпожи де Монтеспан.
Прочитав послание, де Круа решил незамедлительно доложить патрону о неприятном письме и тут же направился к министру. Жан-Батист Кольбер был сыном зажиточного купца из Реймса. Оказавшись на государственной службе, он вскоре обратил на себя внимание Мазарини, который назначил его своим управляющим. На этом посту Кольбер с такой ревностью и изобретательностью отстаивал интересы своего патрона, что Мазарини порекомендовал его Людовику XIV, и тогда ещё молодой король назначил Кольбера интендантом финансов. Кроме того, Кольбер ведал королевским строительством, изящными искусствами и фабриками. Работая до пятнадцати часов ежедневно, министр не обращал внимания на придворный мир и мнения света и ходил к королю пешком. Он привык ставить себе высокие цели, обладал широким кругозором, но в то же время был упрям и суров до жестокости – в общем, представлял собой политико-экономическими воззрениями своего времени.
Анри зашёл в кабинет и поприветствовал Кольбера. Господин встал навстречу графу:
– Здравствуй, де Круа! Такая неожиданность! Я ждал тебя только на следующей неделе, – радостно приветствовал министр посетителя.
– Я с удовольствием бы остался ещё на месяц, но Жером срочно вызвал меня: не справляется он один с наплывом писем, – посетовал Анри. – Боится брать на себя ответственность.
– Да, граф, незаменимый ты у нас, – хмыкнул Кольбер.
– Незаменимых не бывает! – возразил де Круа.
– Бывает, Анри, бывает, – серьёзно ответил патрон. – Можно поставить человека на должность, и вроде он выполняет ту же работу, но результат выходит совсем другим, – нахмурившись, вздохнул министр. – Чувствую, последнее время маркиз Лувуа копает под меня. Создание Огненной палаты было инициировано с его подачи. А следствием руководит де Ла Рейни. Генерал-лейтенант во всем слушается маркиза. Охрана, стерегущая арестованных, также подчиняется Лувуа, так что Его сиятельство имеет все возможности для манипуляции над процессом, и эту возможность он не упустит. Не зря Лувуа лично наведывался в Венсенский замок и лично допрашивал Лесажа. После этого визита колдун проявил редкую словоохотливость и даже оговорил маршала Люксембурга – старого соперника Лувуа на военном поприще, – возмутился Кольбер.
В самом деле, маршала обвинили в связях с дьяволом и прочих ужасах. Многие аристократы, проходившие по делу о ядах, предпочли бежать из страны, но только не Люксембург. Полководец сам явился в Огненную палату и был заключен под стражу. Однако обвинения против маршала рассыпались в суде, и его пришлось выпустить. Между тем обвиняемые продолжали говорить, причем большая часть подозрений удивительным образом касалась врагов министра Лувуа или их родственников.
– А я являюсь его главным соперником, – продолжил монолог министр. – Мир, который наконец -то подписали в феврале, позволил закончиться войне, которую вела Франция. Любая война разорительна для страны! – возмущался он. – И мои действия вызывают недовольства Лувуа и других высших чинов, которые хорошо погрели руки на этой бойне.
Когда, наконец, был заключён договор с голландцами, и мир лежал у ног Людовика, гордость монарха не знала границ. Он произнёс фразу, исполненную тщеславия: «Только моя воля позволила заключить этот мир, коего так желали те, от кого он не зависел». Французский народ разделял энтузиазм короля. Париж присвоил ему титул Людовика Великого, несмотря на огромные налоги и постоянный контроль, которому по воле короля обложили подданных. Но невозможно было встретить человека, будь то дворянин или простолюдин, который бы не превозносил монарха до небес и не выражал бы готовность отдать все свои силы и достояние на служение Людовику. А все проклятия, связанные с нуждой, вызванной войной, легли на голову министра финансов.
– Они затянули страну в финансовый кризис, и он продолжает углубляться! А я перешел к политике оздоровления, но тут же получил отпор! Нужно заставить откупщиков5, доселе грабящих государство, вернуть несправедно присвоенное. Моё подозрение в данной ситуации равнозначно уверенности. Король, похоже, недооценивает размеры беды. Он знает, что денег не хватает, но не понимает, что война не может «кормить» войну, и спокойно взирает на крушение моей доктрины, которая ставила своей задачей сделать его «самым богатым монархом в мире», – возмущался министр, зная, что Анри никому не передаст его слова и не переврёт их. – Я ненавижу рантье не меньше, чем монахов, считаю и тех, и других бездельниками! Я изыскиваю способ снизить курс ренты, стараясь уменьшить государственный долг, а этот Лувуа делает все, чтобы мне помешать, – возмущался Кольбер.