Возвращение росомахи

— Слава Богу, ожил.

Следом ввалились соседские мужики. От радостного возбуждения они то и дело поглаживали товарища по плечу, как бы убеждаясь, что живой.

— Спасибо, ребята! Спасибо!.. Большое спасибо! — только и бормотал растроганный Степан. — А вам, Лукьян Митрофаныч, отдельная благодарность!

— Ты не меня благодарить должен, а росомаху. То бишь Топа. Я его по белой отметине на груди узнал. Он к тебе и привёл. Так бы не сыскал — всего замело. Дикий зверь, а с понятием. Честно скажу, была мысль: вот бы стрельнуть на шапку. Но Господь отвёл от греха — ружья-то не прихватил второпях. Топ сразу смекнул, что не опасен. Подбежал, глянул на меня и обратно в ельник. А сам всё оглядывается, как бы зовёт. Я за ним. На прогалине он встал. В снегу порылся и отбежал. Ну, я и к раскопу. Гляжу — из снега бушлат торчит. Вот такая, брат, история.

— Ну и дела! Фантастика! А я никак в толк не мог взять, кто впереди меня идёт. Оказывается, Топ… Какой умница!.. А где он?

— Как увидел, что тебя откопал, ушёл в горы. Представляешь, даже не обернулся. Вроде как обидели его чем.

Степан потупил взор и чуть слышно прошептал:

— Так оно и есть, обидели... Сильно обидели…

Уфа, 2015 год

ЛОХМАТЫЙ

(Рассказ)

Молодцеватый, несмотря на свои пятьдесят семь лет, Фёдор Дементьевич, или, как его звали в деревне, Лапа, стоял, упёршись сильными ногами в широкие свежеструганные доски крыльца, и в который раз оглядывал красивые резные наличники на окнах новенького дома зятя.

Распахнулась дверь, и из неё с шумом вывалились, похохатывая, плотная, во всём похожая на отца дочь Наталья и следом высокий жилистый зять.

— Пап, кончай смолить. Пошли в дом, замёрзнешь, — выпалила она.

— Да пора мне, Натаха, — сказал Лапа, кивая на расплющенный между туч багровый глаз солнца. И, потоптавшись, неторопливо спустился по ступенькам в пока ещё неухоженный, необжитый двор.

— Лохматый! — властно позвал он собаку и направился к переминающемуся с ноги на ногу от мороза и нетерпения Гнедко. Ласково похлопал его литой круп. Расправил упряжь. Взбил в санях сено. Укрылся тулупом и удобно устроился в розвальнях, облокотившись на тугой, прикрытый брезентом мешок муки.

— Бывайте здоровы! Ждём в гости, — крикнул он, обернувшись.

Крупный, с мощным загривком лохматый кобель, крутившийся вокруг, рванул вслед заскрипевшим саням и в мгновение ока обогнал затрусившего ровной рысцой мерина. Миновав посёлок и густую сосновую посадку, въехали в берёзовый с осиной пополам лес. Солнце скрылось за ощетинившимся верхушками деревьев холмом. Темнело.

«А всё-таки правильно, что в августе на новоселье не поехал, — подумал Лапа. — Дотянул до срока и сразу двух зайцев убил: у молодых побывал и мясо продал. Однако, башка у меня с толком», — самодовольно улыбнулся он, поглаживая бороду.

Дорога нырнула под гору и завиляла по стиснутой увалами долине ручья. Сани на покатых ухабах мерно покачивали, точно баюкали. Лапа, не выпуская вожжей, вытянулся и с удовольствием прикидывал, как распорядиться выручкой.

Он не любил людей, не умеющих зарабатывать. «Лентяй или простодыра» — говорил он о таких. «Вот и зять тоже хорош! Буровой мастер называется! Цемента не может подкинуть... Тоже мне, порядочный! Тьфу!» — сплюнул он.

Его размышления прервало испуганное фырканье Гнедко.

Конь тревожно прядал ушами и, раздув ноздри, опять фыркнул. Бежавший впереди Лохматый прижался поближе к саням. Лапа обернулся и, шаря взглядом по сторонам, заметил какое-то движение вдоль увала. Смутные тени скользили по гребню не таясь, открыто! Волки!!!

Противно заныли пальцы, засосало под ложечкой.

— Но! Но! Пошёл! — сдавленно просипел Лапа, наотмашь стегнув мерина, хотя он и без того уже перешёл на галоп и, вскидывая в такт прыжкам хвост и гриву, нёсся по накатанной дороге так, что ветер свистел в ушах. Деревья, стремительно вылетая из темноты, тут же исчезали за спиной. За упряжкой потянулась вихрастым шлейфом снежная пыль.

Волки растворились во тьме. Лента дороги вместе с ручьём петлёй огибала высокий, длинный увал. Хорошо знавший окрестности матёрый вожак не спеша перевалил его и вывел стаю на санный путь к тому месту, куда во весь дух нёсся Гнедко.

Лапа, нахлёстывая коня, лихорадочно соображал, что делать: стая не могла так легко оставить их в покое. Он чуял, что петля таит смертельную опасность, но повернуть обратно не решался — посёлок уже был слишком далеко.

— Авось упрежу, — успокоил себя Лапа. И, придерживая вожжи одной рукой, другой нашарил в сене топор.

Внезапно мерин дико всхрапнул и, взметая снег, шарахнулся в сторону — наперерез упряжке вылетела стая. Мощный главарь с ходу прыгнул на шею Гнедко. Ещё миг — и тот бы пал с разорванным горлом, но оглобля саданула зверя в грудь, и он рухнул на снег. Человек опомнился, схватил мешок муки и с силой метнул в стаю.

Увесистый куль ещё не успел упасть, как волки живой волной накрыли его и растерзали в белое облако. За это время Лапа успел выправить сани на дорогу.

— Давай! Давай! — осатанело заревел он, нещадно лупцуя мерина кнутом.

Обезумев от страха и боли, Гнедко нёсся, стреляя ошмётками снега из-под копыт. Он обошёл умчавшегося было вперёд Лохматого.